По итогам закончившейся под Ватерлоо летней кампании 1815 года было замечено, что француз в наступлении страшнее льва, а в отступлении — хуже зайца. Первый (и, возможно, последний) в политической жизни генерала Лебедя опыт оборонительного сражения показывает, что трансформация льва в иную живность бывает присуща не только французам.
Наблюдавшиеся с лета 1992 г. ("за державу обидно", "козлы и морковка") и до осени 1996 г. редкостные политические успехи ген. Лебедя сопровождались одним интересным обстоятельством: люди, названные Лебедем в качестве его политических оппонентов, не оказывали ему никакого сопротивления, кроме символического (типа увещевательных писем Грачева в Тирасполь). Покуда победоносному продвижению Лебедя решительно ничего не мешало, и общество, и сам Лебедь все более уверялись в том, что Россия обрела давно ожидаемого Бонапарта.
Однако экзамен на звание Бонапарта не в том, чтобы лихо сунуть дурака Паше Грачеву или разоблачить заговоры тщательно не называемых по имени темных сил (в этом смысле любой газетный штафирка — свирепый корсиканец), а в том, чтобы умело бить стойкого и упорного неприятеля. С этим оказалось сложнее: как только сопротивление перестало быть символическим, сделавшись вполне реальным, как только начались чувствительные контрудары, так генерал, специализирующийся на живом воплощении брутальности, совершенно потерял присутствие духа. Иначе трудно объяснить всю ту гамму взаимопротиворечащих заявлений, обрушившихся на подписчиков телеграфных агентств за последние сутки: Лебедь говорит, что просился в отпуск, Лебедь говорит, что никогда не просился в отпуск, Лебедь все-таки просился в отпуск, Лебедь лично вступает в схватку с агентами "наружки", Лебедь сообщает о составленном на даче Березовского проскрипционном списке из 30 чекистских генералов, затем список ужимается до дюжины, затем куда-то вообще исчезает. Учини все это штатский человек без победительного ореола и муссолиниевской челюсти, диагноз был бы однозначным: истерика. Для психолога тут, впрочем, нет ничего удивительного: нарочито зверские ужимки и прыжки, как правило, призваны маскировать глубокую внутреннюю неуверенность, и при внезапно навалившихся тяжких обстоятельствах свирепый генерал способен биться в истерике не хуже виденных нами во всей красе штатских банкиров.
Трагикомизм коллизии в том, что, совершив ряд действий, которые всякий сторонний наблюдатель интерпретировал бы как приготовление к узурпации (игры с ВДВ, проект "Русского легиона", постоянные публичные претензии на верховную власть), Лебедь, по всей вероятности, не имел никакого серьезного плана узурпации, а просто не очень понимал смысл своих речей и поступков. Не лезущий ни в какие ворота проект "Русского легиона" дословно совпадает с излюбленными идеями, некоторое время назад состоявшего в генеральской свите столичного журналиста, известного тем, что на любом фуршете он после второй рюмки начинал оживленно бегать меж столами и кричать: "Всех бандитов расстрелять! У Лебедя есть десантники!" Зачитывая лебедевский (а точнее — совсем даже не лебедевский) проект, ген. Куликов лишь озвучил до боли всем знакомое шумовое оформление московских презентаций.
Другое дело, что Москва — не Тирасполь. До поры до времени взяв на вооружение тактику ласкового удушения в объятиях, представители партии власти лишь выжидали момента, когда генерал окончательно перестанет сообразовываться с политическими реалиями и станет совсем опасен своей неадекватностью, а количество сделанных им подставок обеспечит возможность успешного и массированного контрудара.
Главный результат — публичная истерика невиданной силы — был достигнут уже вчера днем. После столь саморазоблачительного поведения претендента на роль Бонапарта его неприятели в зависимости от обстоятельств могли считать приемлемым для себя любой вариант дальнейшей карьеры секретаря СБ — как оставление его в этой должности после вчерашнего сеанса окончательной (само-)дискредитации, так и увольнение подчистую, т. е. причисление к политическому утильсырью типа Коржакова и Сосковца. Но, вероятно, воспоминания о том, как тактика постепенного отстранения от власти, примененная к ген. Руцкому, довела столицу до танковой стрельбы, а самого генерала — до лефортовских нар, склонили президента и премьера к рассуждению, что и для России, и для самого Лебедя более гуманным будет одномоментное разжалование.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ