Субботне-воскресные политические телеобзоры все более приобретают отчетливый ритуальный характер, пластически выражая сложившиеся у русских представления о цикличности времен. Комментарий обозревателя Ъ МАКСИМА Ъ-СОКОЛОВА по этому поводу редакция Ъ просит считать анонсом новой рубрики — "Воскресная политика".
Четвертая из заповедей Моисеевых — "Помни день субботний, чтобы святить его; шесть дней работай и делай в них всякие дела твои, а день седьмой — суббота Господу, Богу твоему: не делай в оный никакого дела" (Исх. 20, 9-10) — в конце концов совершенно укоренилась в человеческом быту. В силу таковой укорененности недельные политические телеобзоры в большинстве стран мира не могли приобрести противоречащего Дню Седьмому остро-боевитого характера, а вместо того свелись к умиротворенной фиксации важнейших итогов истекшей недели.
Не то в России. В соответствии с национальной особенностью, отмеченной еще в XVII веке — "нам, русским, пищи не надобно, мы друг друга едим и тем сыты бываем" — временной телецикл выстроился по несколько другой модели. Если добрые люди шесть дней в неделю работают, а на седьмой — отдыхают и Бога хвалят, то мы шесть дней зубы точим, а на седьмой — грыземся. Агент воскресной телеполитики (Доренко, Киселев etc.) — это никак не западообразный беспристрастный аналитик, т. е. "дьяк, в приказах поседелый", который "добру и злу внимает равнодушно, не ведая ни жалости, ни гнева", но сильный и страстный боец, веселящий своей воскресной отвагой сердце россиянина. При том, что политическая ангажированность российских телеведущих, т. е. их живая причастность к этому трудному, упорному и не всегда очень чистому роду человеческой деятельности не подлежит сомнению, существенно, что самый пик этой деятельности приходится как раз на тот день, когда воздержание от не только политического, но всяческого труда заповедано даже и ослу твоему, и волу твоему, и всякому скоту твоему, и пришлецу, который в жилищах твоих.
Боевитость дня седьмого носит к тому же не столько ретроспективный, сколько проспективный характер, ибо самые гвоздевые материалы телеобозрения, привлекающий наибольший интерес, как правило, носят характер не столько итогового суждения, сколько вызова политических оппонентов на новый поединок, знаменуя завязку какой-то новой интриги. Воскресная телеполитика, будучи инструментом не отвлеченного суждения, но вовлеченной борьбы, призвана формировать образ не столько истекшей, сколько начинающейся недели. В церковном времяисчислении воскресенье, именуемое также "неделей", не закрывает, но открывает новую седмицу, являясь ее первым днем. Российский политический культ, его телевизионные служители и весьма многочисленная зрительская паства, будучи в прочих отношениях достаточно далеки от учения Церкви, точно подражают этой особенности церковного календаря, исполняясь истовым духом борьбы на неделю впрок.
Такая календарная ритуализированность политической интриги, будучи весьма любопытным курьезом для стороннего наблюдателя, в смысле гражданственном скорее огорчительна. Не сказать, чтобы дух борьбы, интриги, излияния компромата etc. был чужд западным СМИ, — работа есть работа. Однако при отсутствии вышеописанного ритуального механизма работа западных грязевых фонтанов носит нерегулярно-спорадический характер: они включаются по мере надобности и произвольно, без всякого сообразования с заложенными в глубинном основании человеческой культуры временными циклами. В силу такой хаотичности затруднен запуск самовоспроизводящихся и глубоко укорененных в размеренный еженедельный быт механизмов грязеиспускания, порождающих у политизированной части общества sui generis наркотическую зависимость. Условно-рефлекторная связь между воскресеньем и грязью не закрепляется в мере, достойной павловских собак.
Нашей стране приписывают исконную неспособность к созданию устойчивых и саморегулирующихся общественных механизмов — однако в любой воскресный вечер легкое нажатие пальцем на кнопку ТВ-пульта тут же дает достойный ответ клеветникам России.