В Третьем рейхе и сталинском СССР присутственные места украшались плакатами чрезвычайно сходного содержания, разница была единственно в том, что лаконичные немцы кратко предупреждали: "Pst! Der Feind hoert mit!", а поэтические граждане Страны советов изъяснялись в рифму: "Будь начеку! В такие дни подслушивают стены. Недалеко от болтовни и сплетни до измены!" Диалектическое развитие российской свободы привело к тому неожиданному эффекту, что, когда пресса обрела совершенную вольность, а руководители тайной полиции завели моду невозбранно воровать казенные документы, в наступившей совершенно либертарианской атмосфере с необычайной силой актуализировались старинные лозунги.
Конечно, проект Александра Коржакова и Павла Гусева "Старые песни о главном" не представлял собою чистого воспроизведения мрачных времен. Во времена товарища Сталина предполагалось, что болтун, сплетник и изменник — это одно и то же лицо, но только на разных ступенях своего морально-политического разложения. Ныне настало общественное разделение труда. Принцип "недалеко от болтовни и сплетни до измены" означает ныне, что болтают государственные чиновники, изменяют служебному долгу посредством кражи оперразработок служащие тайной полиции, а сплетничают московские комсомольцы. Каждый, точно на фордовском конвейере, выполняет только одну до автоматизма заученную операцию, а в результате общий процесс разложения идет значительно эффективнее.
Непонятной осталась лишь полная несогласованность в высказываниях московских комсомольцев по абсолютно невинным вопросам редакционной технологии. Согласно сообщениям редактора отдела политики Вадима Поэгли, в период подготовки материала главный редактор Гусев ни с кем не контактировал, ибо был в отпуске, а решение о публикации принималось на редколлегии. Сам Гусев утверждает, что он был в курсе публикации, а о материале знал лишь узкий круг лиц (2-3 человека), причем и постановка его в номер была осуществлена в самый последний момент во избежание провокаций. Поэгли называет мотивом публикации цинические соображения подписной кампании, Гусев — благородную борьбу с безнравственностью политиков и "негодяями-чиновниками".
Никому нет особенного дела до того, как статью ставили в номер и какими мотивами при этом руководствовались. Сгодились бы какие угодно объяснения, а равно полный отказ от таковых, но хорошо и полезно было бы сперва сговориться об единой версии, чтобы у сличающего их не создалось убеждения, что либо Гусев, либо Поэгли непонятно зачем лжет по мелочам, каковое поведение никак не подобает народному трибуну, бесстрашно обвиняющему государственную власть в лживости.
При всем размахе российских скандалов им все же далеко до белорусских — с тамошними политиками никто не может тягаться в красноречии. Президент РБ Лукашенко указал, что "некоторые депутаты слишком далеко зашли в своих амбициях, не обращая должного внимания на смысловое значение своих высказываний", и в качестве одного из таких высказываний привел речи депутата Щуки, пророчившего, что Лукашенко "ожидает камера смертников в следственном изоляторе КГБ".
Смысловое значение данного высказывания в самом деле составлялось без должного внимания, ибо в следственном изоляторе — по самому смыслу названия — находятся лица, еще не представшие перед судом, а в камере смертников — уже представшие и получившие на нем высшую меру.
Недолжное внимание депутата Щуки к вопросам семантики отчасти извинительно, ибо сходно небрежным отношением к смысловому значению высказываний порой грешит и сам Лукашенко, который обвинил спикера Шарецкого и главу фракции коммунистов Калякина в том, что те проносят в здание парламента бензин, дабы "превратить ВС в новый рейхстаг". Хотя должность Шарецкого эквивалентна должности тогдашнего президента рейхстага Германа Геринга, активно принимавшего участие в организации поджога, отношения Лукашенко с Шарецким весьма далеки от той товарищеской дружбы, которая в 1933 году объединяла Геринга и главу германской исполнительной власти, так что, вероятно, Лукашенко желал сравнить более старого и почтенного Шарецкого с Георгием Димитровым, а его младшего товарища Калякина — с Ван Дер Люббе.
Тем не менее напоминание о поджоге рейхстага — не самая удачная находка президента РБ, ибо пожар был устроен рейхсканцлером Гитлером, желавшим таким образом устроить громкий процесс по разоблачению направляемого из-за границы чудовищного заговора, лишить рейхстаг и рейхсрат каких-либо полномочий и сосредоточить в своих руках всю полноту власти. Поскольку цели рейхсканцлера и президента РБ оказываются совершенно идентичны — как выразился мэр Лужков о белорусах, "находясь в такой системе организации своей экономики, они должны взять на вооружение на определенный период времени режим президентского типа организации президентской власти" — в случае поджога здания ВС могло бы создаться представление о том, что, возможно, идентичными были и средства, тем более что избиение депутатов ВС РБ прежнего созыва охранниками Лукашенко, президент РБ уже объяснял не менее неистовыми планами депутатов, которые прямо в зале заседаний вдруг достали ножи и предприняли попытку зарезаться.
Постоянный как в дружбе, так и в неприязни Лужков, выразив поддержку Лукашенко, вернулся к своей любимой теме, потребовав — на сей раз от СФ — поддержать его в борьбе за возвращение России сперва Севастополя, а затем и всего Крыма.
Дежурный запрос поневоле порождает дежурный ответ и, вероятно, вскоре российские, а равно и украинские политики будут стандартно отвечать кипучему мэру державинскими стихами "Что ты заводишь песню военну, флейте подобно, милый Снигирь?". Нельзя, впрочем, недооценивать целеустремленности московского начальника народа, верного принципу "Если я чего решил, то выпью обязательно". До последнего времени роль Севастополя более или менее удачно исполнял ЗИЛ, но, заполучив долгожданный завод в свои руки и не очень понимая, что с этой радостью делать — "Не так ли // Мы в юности влюбляемся и алчем // Утех любви, но, только утолив // Сердечный глад мгновенным обладаньем, // Уж, охладев, скучаем и томимся", — мэр, нуждающийся в новом объекте страсти, вряд ли отступится от зиловского субститута, т. е. Крыма. Беда лишь в том, что, заполучив Крым, целеустремленный политик немедленно захочет стать владычицей морскою, а что делать тогда — совершенно непонятно.
Тем временем соратники мэра продолжают поражать народ своей небывалой творческой активностью. Немедленно после открытия "Дерева сказок" в московском зоопарке, вице-президент Академии художеств Зураб Церетели представил смету на изготовление царских врат для главного алтаря и четырех приделов храма Христа Спасителя и даже нимало не огорчился, когда мэр самолично сократил испрашиваемую сумму вдвое.
Совершенно безболезненная реакция на двойное сокращение сметы наводит на ту крамольную мысль, что, возможно, смета вынесла бы и десятикратное сокращение, но дело даже в калькуляторском искусстве Церетели, а в необычайном ликовании бесов по поводу нового проекта высокоталантливого ваятеля. В ходе православного богослужения подобает чинно стоять, вперив взоры в алтарь и уж никак не поворачиваясь к царским вратам задом. Если человек, особенно богато наделенный дарами благодати, сможет в своем молитвенном рвении отрешиться от деталей роскошного храмового убранства, то люди, претыкающиеся в вере, каковых большинство, от вынужденного созерцания церетелиевской работы могут совершенно утратить молитвенное настроение, после чего, обуянные неистовыми мыслями касательно плодоносящих и добродеющих создателей святого храма сего, окажутся легкой добычей бесов.
Любовь к московскому ваянию может оказаться тем более сильной, что казна все ж таки не резиновая, искусство Церетели требует жертв, а между тем, по мнению главного московского строителя Владимира Ресина, задачи, стоящие перед московскими проектными институтами, можно выстроить в такой последовательности: реконструкция исторического центра, реконструкция пятиэтажек, новостройки, вывод промышленных предприятий за черту города и лишь затем "долгожданная революция в дорожно-мостовом строительстве".
Москва стоит в сплошных пробках уже сегодня, по примерным прикидкам, при сохранении нынешнего положения дел столицу ждет окончательный дорожный паралич года через два, а намеченные Ресиным задачи реально решить разве что на протяжении лет двадцати — но тогда в дорожно-мостовом строительстве уже не будет никакой насущной надобности.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ