Итоги визита Виктора Черномырдина во Францию принесли одну из самых больших сенсаций после распада СССР. Документально признав обязательства по долгам царской Империи, Российская Федерация создала прецедент, просчитать все последствия которого пока трудно. Не вызывают сомнения, по крайней мере, два обстоятельства: во-первых, подписанное в Париже соглашение стало итогом хитрой комбинации, разыгранной западными, прежде всего французскими, финансистами в связи с выходом Москвы на рынок с евробондами. Во-вторых, постановка вопроса о правопреемстве России по отношению к Империи не только имеет внешнеполитический долговой аспект, но и логически выводит на проблему реституции, то есть возмещения всякой национализированной большевиками собственности. Комментарий ГЕОРГИЯ Ъ-БОВТА и НАТАЛЬИ Ъ-КАЛАШНИКОВОЙ.
В Париже мягко стелют
Напомним (подробно о проблеме царских долгов французским заимодавцам Ъ писал вчера): на переговорах в Париже речь шла о дореволюционных займах, общая сумма которых, вместе с набежавшими процентами, оценивалась ни много ни мало в $40 млрд (минимальной считалась сумма $8 млрд). По информации из источников в российской делегации, премьер Ален Жюппе сначала ставил перед Виктором Черномырдиным вопрос о признании суммы $1 млрд. Но в итоге сошлись на $400 млн, то есть на выплате около $100 на каждую облигацию в течение четырех лет. Почему французы резко "скостили" долг? Есть основания предполагать, что им важно было создать прецедент. И для достижения этой цели они приложили изрядные усилия. Контекст переговоров Черномырдина в Париже как нельзя благоприятствовал тому, чтобы добиться от Москвы уступок по царским долгам. Тут и обещание Франции ратифицировать соглашение между Россией и ЕС о партнерстве, и словесная поддержка ее заявки на вступление в Парижский клуб, и проявление понимания российской позиции по отношению к расширению НАТО (Москва особо рассчитывает на поддержку Парижа на предстоящем в начале декабря саммите ОБСЕ в Лиссабоне), и реструктуризация долговых выплат экс-СССР в рамках того же Парижского клуба, и намерение посодействовать выводу из прорыва московского АЗЛК (см. стр. 8).
Проблема царского займа во Франции муссировалась давно. Однако это носило вялотекущий характер и за пределы светских посиделок членов разрозненных ассоциаций держателей облигаций не выходило. Франция ни разу официально перед СССР вопроса о возвращении царских долгов не ставила, считая это абсолютно безнадежным делом. С юридической точки зрения, Москву нельзя было заставить платить по долгам Российской империи — срок давности по сделке давно прошел, а если бы у французских акционеров была хоть какая-то надежда решить эту тяжбу через суд, они, надо полагать, своего бы не упустили. Увязка же этой проблемы с вступлением России в Парижский клуб несостоятельна: до сих пор российским переговорщикам удавалось успешно выводить такую увязку за рамки переговоров. Кроме того, Парижский клуб объединяет 19 стран--кредиторов СССР, но никак не царской России. Нельзя не учитывать и того, что сами французские власти, конфисковав царские активы (золото, авуары русских коммерческих банков, недвижимость), со своими гражданами--держателями акций расплатиться не удосужились, хотя просто обязаны были это сделать из конфискованных средств (а вот британские власти это сделали, и с ними сейчас у Москвы есть соглашение о снятии взаимных претензий "под ноль"). Тем не менее этот аспект на нынешних переговорах почему-то не фигурировал. Признание обязательств царя могло, таким образом, стать — и стало! — исключительно актом доброй политической воли новых российских лидеров.
Минфин в цейтноте
После распада СССР оптимизм держателей акций рос год от года. В связи с намерением Москвы разместить первый крупный транш евробондов Париж понял, что час пробил. Реакция французов была резкой: размещению российских ценных бумаг во Франции был объявлен бойкот на фоне мощной кампании в прессе. Момент был выбран удачно. Французы понимали, сколь уязвимо положение российского правительства, сколь критична ситуация с бюджетом. Российский Минфин оказался в финансовом цейтноте. С одной стороны, на него давят неплатежи зарплат, грозящие социальным взрывом. С другой — встал в позу МВФ. Он "вошел в положение" во время избирательной кампании в России, но теперь "входить" уже противится, задерживая очередной транш кредита EFF. Всемирный банк тоже медлит с выделением второй части угольного кредита (а ситуация в угольной отрасли очень напряженна). Одновременно Минфин ведет затяжную и не очень победоносную войну на внутреннем фронте, пытаясь снизить доходность ГКО. Размещение евробондов казалось той самой спасительной соломинкой. Дебют прошел успешно: $1 млрд под девять с небольшим процентов на 5 лет — это намного лучше условий, под которые размещаются ГКО. Это могло стать мощнейшим рычагом давления правительства уже на собственных российских заимодавцев-банкиров в сторону снижения доходности ГКО. В Париже рассчитали, что Москва не может не пойти на уступки. За пропагандистской кампанией на Западе при этом угадывалась опытная рука дирижера, и скорее всего царские облигации уже обрели оптового владельца. Настолько влиятельного, что он способен давить как на власти Франции (прямо), так и на власти России (опосредованно). До революции, например, французский финансовый капитал был сконцентрирован в четырех крупнейших банках, один из которых — "Лионский кредит" — и поныне пребывает среди влиятельнейших фининститутов Франции. Он представлен сегодня и в России. Кстати, пару лет назад генпредставитель этого банка Наталья Ладий в беседе с корреспондентом Ъ отметила, что "ЛК" появился в Москве, Петербурге, Одессе задолго до советской власти, но пережить ее пришествие не смог. В отношениях с Россией банк потерпел, по ее словам, два крупных поражения: в годы первой мировой войны (когда именно с его помощью были аккумулированы огромные фонды для нужд российской военной промышленности) и после 1917 года, когда были национализированы все его отделения. Так что интерес крупных финансовых структур Франции (а не только мелких держателей) к возврату царских долгов очевиден.
В ноябре текущего года первые обнадеживающие комментарии появились из уст Александра Лившица. В ответ на кампанию в западной прессе он делает заявление: Москва, мол, готова положительно рассмотреть вопрос о признании царских обязательств. Главный аргумент звучал веско: признание старых обязательств резко повысит доверие к России, что особенно актуально перед размещением евробондов. Однако есть тут некоторые "побочные" обстоятельства.
Гладко было на бумаге...
Подчеркнем: с чисто финансовой точки зрения сделка, зафиксированная вице-премьером Олегом Давыдовым (в переговорах со стороны Минфина РФ принимал участие замминистра Андрей Вавилов) и министром финансов Франции Артуа, выглядит очень выгодной: ну что такое $400 млн на 4 года по сравнению с первым траншем евробондов в $1 млрд на 5 лет и вторым, не меньшим, планируемым Россией к размещению в начале января. Однако с последствиями политическими все обстоит уже не так однозначно.
Создается впечатление, что авторы меморандума вряд ли серьезно соизмеряли выгоду от подключения французского рынка (который считается далеко не самым емким с финансовой точки зрения) для российских евробондов с теми последствиями, которые может повлечь за собой сам прецедент признания Россией обязательств Российской империи. Правда, из уст члена Конституционного суда Эрнеста Аметистова уже прозвучал комментарий: мол, Москве пора бы признать правопреемство по отношению к Империи. Но насколько просчитан такой шаг? Ведь теперь на созданный прецедент могут ссылаться многие другие субъекты международного права. Они тоже могут припомнить, что и им Российская империя что-то должна. К примеру, Польша, Прибалтика, Финляндия, Украина — их земли ранее входили в ее состав. Румыния — ее золото было вывезено в Россию накануне первой мировой войны, но затем "пропало". И так далее...
Есть еще и такая проблема: Россия признала обязательства по царским долгам. А по активам? На пресс-конференции в Париже Черномырдин что-то говорил про ущерб от интервенции Антанты, в ходе переговоров поминалось и вывезенное во Францию "золото Колчака". Оба эти сюжета оказались "запакечены" вместе с царским долгом. В результате была получена цифра $400 млн. Но кто и как, собственно, ее высчитал? Есть очень веские основания утверждать, что никакого четко и скрупулезно подсчитанного "баланса" бывшей царской собственности в России попросту нет и никогда не было. А потому возникает подозрение, что итоговая цифра взята с потолка. Она могла быть совсем иной, быть может, даже Франция должна России, а не наоборот. К тому же, если Франция и добилась от России четких обязательств — $400 млн, то Россия от Франции относительно ее бывшей собственности ничего не добилась. И теперь, судя по меморандуму, претензии предъявлять поздно. А о том, каким образом был пересчитан золотой франк, в котором были номинированы царские облигации, в доллар США, — вообще отдельный разговор. Вопрос и в том, будем ли мы теперь, используя прецедент, тягаться с другими странами по поводу царских активов. Ведь "золото Колчака" есть, к примеру, не только во Франции, но и в Японии.
Правда, один эксперт заметил, что теперь Москве, мол, надо потребовать вернуть ей "домик Витте и прочую недвижимость" во Франции. Но, во-первых, как уже отмечено, поздно. Во-вторых, помилуйте, таких "домиков Витте" и по России найдется изрядное количество. И в этом плане признание правопреемства к Империи может вывести уже на совершенно неизведанный правовой пласт проблем. Проблем реституции. И мы даже не будем сейчас рассуждать о том, к каким внутриполитическим последствиям это может привести в России.
В Париже премьер, в ответ на вопрос, не опасается ли он негативной реакции парламента на соглашение, при котором Россия оказалась в минусе, парировал: "Думы не боюсь. Никогда не оглядываюсь". И сказал, что считает правильными все свои прошлые и настоящие действия "в непростые для России времена". "Не важно, кто и когда эти долги делал. Надо, чтобы руководители России сейчас и в будущем считались с тем, что делали предшествующие поколения", — отметил премьер. Его поддержал стоящий рядом Жюппе: "Если у вас будут говорить, что Россия переплачивает, позвоните мне — расскажу, как меня упрекают в том, что Франции недоплачивают". Французский премьер откровенно при этом признает, что найденное решение разочарует французских владельцев облигаций. Чем еще раз подтверждает предположение о том, что основная мотивация носила политический характер.
Тем не менее можно предположить, что по возвращении в Москву премьера ждет нелегкое объяснение с Думой. Она уже вменяет исполнительной власти "сдачу Чечни". "Провис" и бюджет на 1997 год. Недруги премьера могут присовокупить сюда и "царский заем". Это, кстати, понимают в самой российской делегации. Как признался один из высокопоставленных ее членов, нападки на меморандум неизбежны. Что же, за все надо платить...