На Новой сцене Большого театра балетная труппа Новосибирского театра оперы и балета представила два номинированных балета. ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА полагает, что и «Весна священная» Патрика Де Баны, и «Пульчинелла» Кирилла Симонова попали в конкурс в лучшем случае по недоразумению.
В худшем — экспертов можно заподозрить в пристрастности или даже ангажированности. Потому что непонятно, как этот самый «Пульчинелла», которого корреспондент „Ъ“ лично видела на «Маске» в 2007 году в той же хореографии и с теми же главными исполнителями, вдруг оказался «премьерой 2013 года»? Ну да, теперь Эмиль Капелюш разукрасил золотом центральные двери, из которых появляются артисты, а еще минуты на три на сцену выскакивают восемь девиц в шляпках, похоже с единственной целью обозначить, что хореографии все-таки прибавилось. Что до художественных качеств самого произведения, то семь лет назад эксперты не сочли возможным взять его в конкурс: оно проходило в виде довеска к другому одноактному балету. И тут загадка номер два: чем теперь этот опус балетмейстера Симонова, в котором музыка Стравинского играет вполне таперскую роль, режиссура тяготеет к абсолютному минимуму, а хореографические новации сводятся к попытке сочетать классические па с оздоровительными взмахами рук по образцу пионерской физзарядки, вдруг пленил отборщиков? Причем настолько, что «Пульчинелла» был удостоен аж трех номинаций: «Лучший спектакль», «Лучший дирижер» (в адрес Айнарса Рубикиса у балетного обозревателя претензий быть не может) и «Лучшая мужская роль» (несмотря на то, что гротесковый артист Гришенков за семь лет погрузнел и теперь не только плохо прыгает и коряво тянет подъем, но и свои акробатические трюки выполняет с заметным усилием). Эксперты, возможно, сумеют дать ответ на обе загадки и убедительно объяснить, чем школьное сочинение господина Симонова выше по качеству, чем не попавшая в конкурс мировая классика ХХ века типа «Онегина» Джона Крэнко (Большой театр) или «Ромео и Джульетты» Кеннета Макмиллана (Пермский балет). Однако объяснения будут запоздалыми: балетное состязание «Маски» завершено — Новосибирск оказался последним его участником.
Второй новосибирский балет-номинант тоже вызывает некоторые сомнения, хоть эта доподлинная мировая премьера уже третья в нынешнем конкурсе «Весна священная» (весенний урожай 2013 года собрали по причине столетия знаменитого балета Стравинского). Спектакль выдвинут в категориях «Лучший балет», «Лучшая работа хореографа» (Патрик Де Бана) и «Лучшая женская роль» (Анна Одинцова). Хореограф Де Бана, воспитанник Гамбургской школы, танцевавший у Бежара и Начо Дуато, — любимый хореограф азиатских балетных трупп и европейских солистов. По его номеру «Лабиринт одиночества», который Иван Васильев танцует в проекте «Короли танца», активно мимируя и радуя публику своими коронными полетами в космос, о Патрике Де Бане можно было сказать лишь одно: хореограф умеет обслуживать потребности своих заказчиков.
После «Весны священной» можно сказать больше: у Патрика Де Баны, эффектного высокого полуафриканца, банальная лексика, плохи дела с музыкой и еще хуже — со вкусом. Свое обращение к балету Стравинского он объяснил «зовом крови» и «голосом предков»: «В Африке существует древняя традиция принесения в жертву новорожденных близнецов, которых почитали за святых, иногда даже боялись». Экзотическая трактовка сына африканца казалась близкой к первоисточнику Нижинского и весьма интригующей. Однако новосибирские «новорожденные близнецы» оказались парой зрелых артистов, одетых в белые парики, вполне балетные прозрачные юбки с разрезом до паха и лифы (у мужчины — скорее, лифчик). Близнецы, похоже информированные о своей незавидной участи, с самого начала балета опасливо озирались, простирали руки к небу, видневшемуся сквозь жерло исполинского сооружения, похожего на бетонный кратер подземной лаборатории, и старались исполнять тесные поддержки с оглядкой на заявленное родство — без излишней страсти.
Едва музыка набрала мощь, на сцену выскочил очень темпераментный кордебалет, одетый так же, как герои, только в коричнево-красной гамме. Он с ходу затмил близнецов своими буйными плясками, представлявшими собой нечто среднее между «Индусским танцем с барабанами» из «Баядерки» и гипотетическим танцем дикарей из развлекательного шоу какого-нибудь приличного казино (для полноты сходства не хватало разве что пиротехники). И, конечно, всем мешал Стравинский — своими непотребными ритмами, под которые так неудобно кидать канкан больших батманов и прыгать большие жете-пассе, своими немыслимыми аккордами, которые приходилось пережидать, пока не зазвучит что-то полиричнее, чтобы жертвам-близнецам можно было погладить друг друга по голове и сделать пару арабесков.
К финалу хореограф выдохся гораздо больше артистов и не нашел иного выхода, как запустить кордебалет бегом по кругу, а потом сжимать и разжимать эти круги, угрожая стоящим в центре близнецам — племя людоедов сильно пугало их растопыренными пальцами, но так и не съело: в финале балета альбиносы прогнулись в типично бежаровском объятии, которое можно назвать родственным лишь с большой натяжкой.
И опять-таки вопрос: чем потрясла экспертов топорно-эстрадная хореография Патрика Де Баны? Один из них втолковывал мне, что все испортил исполнитель роли мужчины-близнеца: привезли не того артиста. Однако при многолюдстве этого балета такое объяснение звучит малоубедительно. Возможно, шесть номинаций Новосибирского балета были призваны создать впечатление, что он по-прежнему процветает, как и десять лет назад. Увы, эффект получился обратным: стало очевидно, что некогда славная труппа переживает совсем не лучшие времена. Что немудрено, учитывая, что худрук Игорь Зеленский руководит ею по большей части виртуальным образом, поскольку одновременно рулит в той же должности Московским музыкальным театром имени Станиславского. А передача балетных мыслей на расстоянии дает примерно тот же результат, что и «зов крови», который привел людоедов Патрика Де Баны из Африки в Лас-Вегас.