Актуальные обыватели

Гастроли театр

В "Гоголь-центре" прошли гастроли Национального театра Латвии с двумя спектаклями — "Войцеком" в постановке Кирилла Серебренникова и "Старухой" Владислава Наставшева. Из-за последних геополитических потрясений приезд театра был под вопросом. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

Намечавшиеся как в общем-то обычное в плотном московском гастрольном календаре событие гастроли рижского Национального театра превратились в мероприятие с политическим оттенком — это фактически первый приезд зарубежного театра в Россию после мартовских крымских событий (гастроли американского балета на "Золотой маске", можно сказать, не в счет: многонациональные танцевальные труппы, расписанные обычно в длинные туры, как правило, аполитичны). Важно и то, что приехали именно из Латвии и именно в "Гоголь-центр". Во-первых, потому, что театральный обмен с Латвией в последние годы был интенсивнее, чем с любой другой страной, включая не менее близкие географически. Во-вторых, потому, что именно из Латвии в марте донесся первый громкий призыв к культурному бойкоту России — особенно болезненный еще и потому, что раздался он из уст любимого российской публикой, часто бывавшего со спектаклями и даже работавшего в России режиссера Алвиса Херманиса. Худрук Нового рижского театра отменил намеченные гастроли в российских городах и отказался от постановки в Большом театре.

Собственно — и это третье важное обстоятельство,— именно "Гоголь-центр" успел уже пострадать от культурных санкций. Актриса все того же Нового рижского театра Гуна Зариня, игравшая в репертуарном спектакле "Медея", отказалась приезжать в Москву — и тем самым лишила "Гоголь-центр" новой постановки спустя всего несколько показов после премьеры. Бойкоты тут же стали множиться: польский мастер Даниэль Ольбрыхский отменил репетиции в одном из московских театров, литовский режиссер Йонас Вайткус отказался везти руководимый им Русский театр Литвы в Санкт-Петербург, на "Золотую маску" не приехал спектакль из Словакии — правда, в последнем случае сослались на болезнь актрисы. Кстати, и Национальный театр Латвии две недели назад вроде бы тоже отменил поездку.

Кажется, что именно ответ на вопрос "К кому именно едем?" будет в обозримом будущем определять интенсивность гастрольных обменов — во всяком случае, с европейскими соседями, особенно чуткими к парадоксам российской политики. (Вспомним, что решение Вайткуса было связано с подписью руководителя принимающей стороны под знаменитым уже письмом "деятелей культуры" в поддержку Путина.) Приезды, пусть и поддержанные из публичных бюджетов, будут все больше носить характер личных визитов к тем, кому (и, соответственно, публике кого) гости доверяют. Директор Национального театра Латвии Оярс Рубенис, человек дипломатичный, но настойчивый — как несложно догадаться, он выдержал в Риге напор сторонников бойкота, однако решение о поездке принимал не единолично, в театре "русскому вопросу" было посвящено отдельное собрание,— несколько раз подчеркивал, что приехали именно в гости к "Гоголь-центру", с представлениями, которые сделаны Кириллом Серебренниковым и Владиславом Наставшевым, рижанином, поставившим в Москве уже три спектакля, в том числе и несчастливую "Медею".

Что касается афиши гастролей, то "Войцек" Серебренникова был раньше показан в Москве в рамках фестиваля "Территория" ("Ъ" писал о нем 20 октября 2012 года). Драму Георга Бюхнера режиссер поместил в интерьер модной арт-галереи, и еще полтора года назад рижский спектакль мог быть бегло прочитан как рефлексия на темы взаимоотношений реальности и современного искусства. Сегодня, особенно в описанном выше контексте, он имеет право быть воспринят как сценическое рассуждение о механизмах манипуляции простыми людьми — физически сильный, но неспособный самостоятельно мыслить Войцек становится добычей и жертвой некоей бездушной и всесильной системы. Если так, то оба спектакля, включенные в программу гастролей, легко зарифмуются — ведь и "Старуха", поставленная Владиславом Наставшевым по произведениям Хармса, рассказывает о страхе и бессилии обывателя.

Можно уточнить — советского обывателя. Наставшев помещает персонажей "Старухи" в логичный для них коммунистический антураж: на камерной сцене в натуральную величину воспроизведена советская коммунальная кухня с мутно-зелеными стенами, на которой встречаются соседи. Привидевшись раз главному герою, хармсовская старуха — шкаф-баба (отважная работа Артусса Кайминьша) в черном платке, с набеленным лицом, бельмом на глазу и выпирающей челюстью — под долбящий уши невыносимый частотный гул последовательно подменяет собой каждого из соседей, пока не превращается в монстра с капающей изо рта кровью. Трудно сказать, насколько серьезен был режиссер в намерении экзистенциально напугать зрителя. Во всяком случае, кухонные кошмары регулярно прерываются гротескными интермедиями перед занавесом, обаятельно разыгранными очень симпатичными рижскими артистами. Этот "детский Хармс" благополучно разрешается финалом, когда рычащая и истекающая кровью старуха уползает в зрительный зал, протискиваясь сквозь повизгивающих от притворного ужаса зрительниц. Вот бы все кошмары нашего мира так безболезненно исчезали.