Конец марта — начало апреля в Санкт-Петербурге проходит под именем Фредерика Аштона. Не успели стихнуть аплодисменты после премьеры "Тщетной предосторожности" в Михайловском, как состоялся первый показ "Сильвии" в Мариинском театре, открывший XIV фестиваль балета. Второго Аштона за неделю посмотрела ОЛЬГА ФЕДОРЧЕНКО.
В 1952 году Аштон сочинил "Сильвию" как оммаж классическому балету XIX века, но в относительно свободной и подвижной манере. Он не пожелал распутывать туго закрученный сюжет, ведь балеты прошлого тем и хороши были, что никто не требовал от сценария откровений, но лишь бы был повод к танцам. Поэтому в аштоновской "Сильвии" остались нетронутыми идиотские и нелепые ходы: убийство Аминты, подглядевшего за танцами свиты Дианы во главе с Сильвией, и последующее его воскрешение. Эрос является в пещеру похитившего героиню Ориона, он по мановению руки раздвигает стены и скалы и спасает нимфу, не позаботившись о дальнейшей нейтрализации разбойника, а тот очухается к третьему акту, явится на свадебное торжество и устроит "эль скандаль при посторонних". У главного героя Аминты исключительно пассивная роль, он даже возлюбленную спасти не в состоянии: Эрос доставляет ему новобрачную, словно вымпел за победу в социалистическом соревновании. Разгневанную начальницу Сильвии богиню Диану утихомиривают детсадовским способом: "Сама такая!", демонстрируя картинку эротического содержания — как некогда богиня-девственница греховодничала с Эндимионом. На этой незамысловатой канве Аштон развел превеликое множество танцев, но при этом сурово обделил вниманием характерных танцовщиков и артистов, выходящих на сцену в мимических ролях. Проигнорировал математические формулы танцевальных структур, назубок знакомых каждому учащемуся на балетмейстера: у Аштона финальное па-де-де может запросто начаться с женской вариации, продолжиться мужским соло, и лишь затем, после некоторого количества танцев других персонажей, герои встретятся в адажио, совмещенном с кодой. Или, заявив в антре дивертисмента третьего акта мифологических персонажей (Серес и Ясон, Персефона и Плутон, Терпсихора и Аполлон) и раззадорив таким образом зрительские ожидания, хореограф сочиняет полноценный танцевальный номер лишь супружеской козлиной паре.
Однако практически каждый отдельно взятый ансамбль, дуэт или вариацию из "Сильвии" смело можно называть шедевром или, по крайней мере, высоким образцом классической хореографии. Невероятно поэтичен открывающий "Сильвию" кордебалетный танец сатиров и нимф, воинственно брыкается ножками в прыжках свита Дианы, древнеримские крестьяне задорно скачут в сиссонах, размахивают цветами и бьют в тимпаны, рабы Ориона в пряной восточной вариации крутят колеса, а Диана грозно машет кулаками, словно вдова Симона в "Тщетной предосторожности". Кое-где промелькнет явный "привет" Мариусу Петипа: в параде персонажей древнегреческая Персефона убегает от древнеримского Плутона аки Красная Шапочка от Серого Волка, козочка с козликом танцуют парафраз танца Белой Кошечки и Кота в сапогах. Но там, где Аштон иронизирует по поводу балетных штампов и привычно ожидаемых пластических рифм, петербургские артисты танцуют всерьез — как-никак статус хранителей академической классики обязывает! И "Сильвия" Мариинского театра предстала обыкновенно добротным и тяжеловесным классическим балетом.
Впрочем, к Виктории Терешкиной эпитет "обыкновенная" отнести невозможно. За 2 часа 20 минут (столько продолжается "Сильвия") балерина танцует в нем, кажется, объем двух "Спящих красавиц", и танцует блистательно, уверенно и бесстрашно. Сильвия практически не покидает сцену. Выходная вариация, построенная на больших прыжках, сменяется милым девичьим щебетанием пальцевой техники, разгневанная нимфа расшвыривает вращения, словно оплеухи, лирическая тема входит в ее жизнь замедленными темпами адажио и непоколебимыми апломбами, защита добродетели — возмущенными батманами. Венчает все это вариационное великолепие знаменитое пятичастное пиццикато, во время которого балерина пропрыгала на пальцах как минимум двухсотметровую дистанцию. Владимир Шкляров, исполнивший безынициативного Аминту, был весьма убедителен в издевательски-медленной вариации первого акта, в спартакообразном соло третьего и в уверенном выносе балерины на одной руке в финальном адажио. Особой художественной ценностью отличались его ползания по сцене в первом акте со стрелой в пузе — тут явно сказался опыт Блудного Сына. А стреляют в "Сильвии" предостаточно, словно на Олимпийских играх. Поэтому появление этого балета в репертуаре Мариинского театра можно сравнить с пристрелкой. Пришли, постреляли, куда-нибудь да попали, зачет получили. А вот убьет ли эта стрела, или возбудит в сердце публики жаркую любовь, надо еще подождать. Ведь и Сильвия, вынув из груди стрелу Эроса, далеко не сразу воспылала любовью к Аминте.