В прошлый раз мы сетовали, что гр. А. К. Толстой изобразил историю Государства Российского не только ретроспективно, но и, что называется, проспективно, на сто и более лет вперед описав все самые прихотливые политические коллизии, должные произойти в Отечестве. Имелось в виду, что жизнь с удручающей буквальностью повторяет ситуации, уже воспетые знаменитым стихотворцем. Ценитель нашей колонки Сергей Доренко, видимо, воспринимает ее как непреходящий источник знаний. Во всяком случае, на этой неделе он, очевидно, проштудировал сочинения многострадального графа и решил самолично их процитировать, коли жизнь почему-то оплошала. Выбор Доренко пал на поэму "Сон Попова" — про чиновника, которому приснилось, будто он, явившись на прием без штанов, был заклеймен как возмутитель государственных устоев и презренный санкюлот.
В это время ни о чем не подозревающий первый вице-премьер Владимир Потанин, обрядившись самым ординарным образом — в пуховик и лыжную шапочку, — отправился в Кемерово изучать быт шахтеров. Но литературный Сергей Доренко, разглядев в Потанине злонамеренного Попова и памятуя о том, к каким социальным катаклизмам приводит вызывающее одеяние, дал с экрана отпор чиновному бесштаннику: "Между прочим, странный наряд Потанина, на мой взгляд, очень серьезное упущение. Любая страна держится на консерватизме, и одежда — это часть традиции".
Развивая основное положение отповеди, выслушанной во сне страдающим Поповым — "во всем, во всем сквозит незнанье своей страны, обычаев и лиц, встречаемое только у девиц", — ведущий первого канала особенно обрушился на лыжную шапочку, этот вязаный якобинский колпак: "В Омске местные бояре встретили самолет Потанина... в пыжиковых шапках, а он вышел к ним вообще в спортивном костюме. Пыжиковая шапка — это как смокинг для джентльмена в Англии. Всякого, кто надругается над традицией, сочтут там эксцентричным и малоприличным человеком".
Трудно предположить, что ведущий первого канала всерьез полагает, будто британский вице-премьер, отправляясь с инспекцией к тамошним шахтерам, первым делом укладывает в чемодан дюжину смокингов. Еще труднее представить, что Доренко никогда не был в Англии и не знает, что это как раз та страна, где, оденься вы хоть Поповым из несчастного сна, никто не посчитает вас малоприличным человеком. Эксцентрика и малоприличие отнюдь не являются синонимами там, где эксцентрика почитается одной из доблестных черт национального характера — словом, во всем, во всем сквозит незнанье чужой страны, обычаев и лиц, встречаемое только у девиц. Впрочем, аналогия с боярами столь же сомнительна. Развивая доренковскую метафору, можно сказать, что не все столичные начальники считались с боярскими пыжиковыми шапками; как раз лучшие плевали на них с вышки без передышки, думая о том, что "надругаться над традицией" иногда не эксцентрика, а великая реформа. Но суть даже не в этом.
Суть в том, что доренковская педагогичность показательна для Первого канала. Справедливо полагая, что ОРТ должно считаться с ширнармассами, оно начинает им по каждому поводу льстить, хотя на подобную аберрацию социального заказа не поступало. В Кемерово и в Омске, о славных традициях которых печется Доренко, ведущему программы "Время" верят как Богу, во всяком случае в том, что касается проблем мужского гардероба. В конце концов, Потанин не срывал яростно с местных бояр их пыжиковых шапок, а всего лишь скромно надел свою вязаную. Подобную экстравагантность легко было не заметить вовсе, или — что, конечно, лучше — раздумчиво констатировать смену вех и вариативность начальственного костюма. Глядишь, ОРТ бы пережило такую неслыханную радикальность, да и бояре, глядишь, поохали бы, повздыхали и смирились душой со случившимся.
Вряд ли Доренко сам считает вязаную шапку хуже пыжиковой — случай с потанинским туалетом как раз тот, когда вовсе не обязательно жертвовать собственным вкусом в угоду народному. Другое дело — годовщина чеченской войны. Тут весь набор полагающихся банальностей и впрямь нужно произнести. И про то, что "всегда больше виноват тот, кто сильнее, и больше виноват тот, кто умнее", и про то, что "я остаюсь с вами, чтобы помолчать и подумать о людях, которые не пережили эту бойню и не дождались мира". Но после таких слов, в минуту молчания, должен возникнуть пустой черный кадр, а не новый репортаж, сплошь состоящий из рыдательных пошлостей: небо со всполохами под музыку, конечно же, Свиридова, танки, солдаты, трупы на улицах Грозного, непременная девочка с безмолвным вопросом в широко раскрытых глазах и такая же непременная лампада с горящим в ней маслом — все-таки передача Доренко называется аналитической, а не публицистической.
Этот приступ пафоса у ведущего Первого канала объясняется, возможно, не только его возвышенностью, но еще и прозаической необходимостью гнать метраж: аналитическая программа "Время" вышла, как всегда, в субботу, но на этот раз после выходных дней и в аккурат накануне главной политической коллизии недели — бюджетных дебатов в Думе. Сванидзе с его воскресным "Зеркалом" оказался в более выигрышной позиции, но не сумел ею толком воспользоваться. То ли вообще не склонный к излишней расторопности, то ли не располагающий для этого достаточными возможностями, Сванидзе репортажной остротой нас не потряс, предлагая довольствоваться домашними заготовками. Одна из них — расклад сил в Чечне любопытна по своей методике.
Анализ предвыборной ситуации в Чечне в исполнении "Зеркала" мог усыпить даже зрителя, далекого от политики. Николай Сванидзе повторил ровно то, что пишут все газеты: Масхадов лидирует, но возможны всякие неожиданности. Аналогичный сюжет у Доренко был, безусловно, содержательнее. Там, по крайней мере, не без тонкости интриговал Паин, работая, очевидно, на чеченскую аудиторию и доказывая ей, что тот же Масхадов, несомненно любезный Кремлю, вовсе не так ему желанен — он не так склонен к компромиссам, как это принято повсеместно думать. Анализ же Сванидзе, совершенно пустой, был выгодно обрамлен: и в начале, и в конце комментария ведущий сообщил, что его сведения почерпнуты из осведомленного чеченского источника. На идеальное общее место была накинута вуаль конфиденциальной таинственности, и все сразу заиграло бриллиантами.
Евгений Киселев не прибегал к таким хитростям. У него все было на месте. Кроме, пожалуй, аналитики. Вопросом о том, что выторговали коммунисты в обмен на бюджет, Киселев долго не задавался. Зато — отличный думский репортаж о бюджете, интервью с Черномырдиным-победителем и Мовлади Удугов, который нынче в прямом эфире жалуется на бандитизм Салмана Радуева. Какая тут, право слово, аналитика?
АЛЕКСАНДР Ъ-ТИМОФЕЕВСКИЙ