В 1986 году с обвалом мировых цен на нефть началось усугубление существовавших и ранее экономических проблем СССР. Просчитывали ли советские руководители такой вариант развития событий? Что делали для того, чтобы уменьшить негативное влияние от уменьшения валютной выручки? Как реагировали на углубление кризиса? Об этом и многом другом Евгению Жирнову рассказал бывший заместитель председателя Госснаба СССР, министр снабжения СССР, а затем министр торговли и снабжения РСФСР в правительстве Гайдара Станислав Анисимов.
"Они берут меня в ЦК"
Станислав Васильевич, как начинался ваш путь в Госснаб?
В 1957 году, когда мне 17 лет было, я пришел на Никопольский Южнотрубный завод в Днепропетровской области. Работал слесарем, потом вальцовщиком в трубопрокатном цехе. Учился в техникуме, потом в Московском институте стали и сплавов. А в 1970 году перешел в Госкомитет по материально-техническому снабжению, или Госснаб, Украины.
И чем там занимались?
Моим направлением так и оставалось производство труб всех видов и снабжение трубами потребителей. Я действительно очень хорошо знал технологию трубного производства, на заводе сам станы настраивал. Так что мне все это было близко и понятно. На новом месте я изучил всех потребителей трубной продукции Украины и всех производителей. Не только украинских, но и союзных, потому что заводы из других республик обеспечивали украинские предприятия всеми видами труб, которые не делали на Украине. Нужно было получать лимиты на обеспечение этими трубами в Госснабе СССР. Поэтому работали мы в тесной связи, и как минимум раз в месяц я ездил в командировки в Москву. Меня хорошо знали руководители Госснаба СССР и главка — Союзглавтрубснабсбыта.
Как долго вы работали в украинском Госснабе?
Три года. В 1973 году во время очередной командировки первый заместитель председателя союзного Госснаба Вячеслав Онуфриевич Куликов сказал, что мне пора переезжать в Москву, на должность заместителя начальника главка.
А почему они сделали такой выбор?
Знали по работе. У меня была неплохая память, и я помнил всех до единого потребителей труб. Знал, какие размеры труб какое предприятие катает, марки сталей, из которых их изготавливали, и все нормативные документы на них. Хотя ТУ и ГОСТов было больше пятисот, но в голове все хорошо осело. Недостатком было то, что я не помнил, с кем разговаривал. Можно было назвать размер труб, и я мог сразу сказать, где их взять и когда можно доставить. Но, с кем я об этом говорил, вспомнить не мог, слишком сосредотачивался на сути дела. Мой начальник главка Николай Васильевич Зеленцов требовал, чтобы не было нерешенных вопросов. Он говорил: "Мне все равно, что ты там делаешь. Но, если человек приходит ко мне с нерешенной проблемой, это твоя плохая работа". Эта постоянная необходимость находить решения заставляла держать в голове всю необходимую информацию, быстро строить разнообразные комбинации, куда, откуда и что перебросить. Как срочно выпустить то, что требуется потребителю.
Но проработали вы в Госснабе СССР сравнительно недолго...
Пять лет. А потом случилось одно громкое дело, связанное с коррупцией в Северокавказском территориальном управлении Госснаба.
И за что там брали взятки?
Дело в том, что все виды труб распределялись по фондам, которые выделял предприятиям Госплан СССР. А Госснаб прикреплял фонды, выделенные конкретным потребителям, к конкретным заводам-производителям. А в Северокавказском теруправлении произошел неправомерный отпуск труб с базы, уж не знаю за какие подношения. Случай был из ряда вон выходящий, и начали проверять, кто подписывал заказы. Но все заказы всех потребителей Союза на трубы подписывал я. Меня пригласили в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС и потребовали дать объяснения, почему помогал жуликам. Я представил все материалы, написал все необходимые объяснения. Доказал, что делал все по закону, правильно. Но вдруг за меня взялся отдел плановых и финансовых органов ЦК КПСС. Подготовьте справку по такому-то вопросу. Написал. Потом еще и еще готовил справки всевозможные — обзор по всей трубной промышленности, обзор по потребителям и т. д. Длилось это пару месяцев. На какое-то время они мне даже запретили выезд из Москвы без всяких объяснений. Даже на совет директоров трубных заводов, где мне обязательно нужно было присутствовать, не смог поехать.
И чем же это все закончилось?
Меня вызвал заведующий отделом плановых и финансовых органов ЦК Борис Иванович Гостев и сказал, что они берут меня в ЦК. Начинаю объяснять, что в ЦК не просился. А Гостев повернулся к присутствовавшему при разговоре заместителю, Николаю Федоровичу Лобачеву, и говорит: "Товарищ не понимает. Он думает, что в ЦК на аркане тянут. Работа в ЦК — это большое доверие. Если он этого не понимает, то как он может работать заместителем начальника главка в Госснабе СССР? Надо его немедленно освободить от работы". Я начал просить время на раздумье, а Гостев говорит: "Утром и скажете. Мы тоже должны принять решение, что с вами дальше делать".
Утром я пришел на работу, зашел к начальнику главка Зеленцову, доложил. Он позвонил первому заместителю председателя Госснаба СССР Куликову: "Анисимова решили забрать в ЦК". Он отвечает: "А я сейчас все улажу". Позвонил он Гостеву и начал объяснять, что Госснаб не рекомендует Анисимова на работу в ЦК, он еще недостаточно опытный товарищ. А Гостев говорит: "А вас никто не спрашивает. Мы его изучили". Гостев тут же перезвонил Зеленцову и спрашивает: "А где Станислав Васильевич? Почему у себя в кабинете? Его кабинет здесь, на Старой площади. А его нет на работе. Это что, прогул? Если хотите выручить своего бывшего сотрудника, дайте ему машину, и пусть немедленно едет". Машину дали с синим фонарем наверху, и через десять минут мы остановились у ЦК. Меня провели по коридорам к кабинету, а на двери табличка — "Анисимов С. В.".
"Выявлять конкретные проблемы"
Какое впечатление произвел на вас ЦК?
Те, кто не работал в Центральном комитете, не представляют себе масштабов и многогранности этой структуры. Кроме идеологических отделов в ЦК и тех, кто занимался организационно-партийной работой, были отделы по всем отраслям промышленности — оборонной, химической, строительной и т. д. Инструкторами, заведующими секторами и заведующими отделами и их замами назначали только опытных профессионалов. В наш отдел плановых и финансовых органов инструкторов выбирали среди заместителей начальников главков союзных министерств, не ниже. Заведующих отделами — среди заместителей министров.
А чем занимался отдел?
Экономикой страны. Сектор финансов курировал Минфин СССР, Госбанк СССР, Стройбанк СССР, другие государственные банки. Наш сектор занимался Госснабом СССР со всеми подразделениями. А это 86 территориальных управлений. Госснабами союзных республик. В нашем ведении были еще союзные Госплан, Госкомцен и Госстандарт.
Разве правительство само, без ЦК, с руководством этими ведомствами не справлялось?
Мы обязаны были знать все, что происходит в каждом министерстве, снабжением которого занимался Госснаб. Что планируется, какие направления развития. Поэтому мы тесно работали с отраслевыми отделами ЦК. У всех министерств — свои ведомственные интересы, требования, и мы давали свои заключения на планы, которые представлял в ЦК Совет министров СССР. Были независимым от него органом, контролирующим выполнение планов отраслями. Кроме того, решали возникающие проблемы с местными партийными и советскими органами. Мы должны были держать руку на пульсе событий. Ездили на партийные собрания и конференции на крупные предприятия, слушали людей. О каких недостатках говорят, кого критикуют. Чтобы разобраться в реальной ситуации на местах.
И как вы реагировали на то, что узнали?
Мы должны были выявлять конкретные проблемы и докладывать о них руководству. Технология работы была очень интересной. Кого бы ты ни принимал, с кем бы ты ни говорил, ты обязан был слушать и записывать. Никаких решений принимать не разрешалось. Давать оценки сказанному строго запрещалось. Кого-то оборвал или не стал слушать — на следующий день тебя в аппарате ЦК нет. Это было правильно. Когда внимательно слушаешь, узнаешь много полезного.
Приучали к самостоятельности и личной ответственности. Когда ответственный работник ЦК готовил документ по серьезным вопросам для секретариата или политбюро ЦК КПСС, то подписывал свой труд только он один. В части стиля документа шлифовка шла. Иногда его двадцать раз перепечатывали. Но никто не имел права поправлять ни одной буквы в существе того, что ответработник докладывал. Документ читал заместитель заведующего отделом, который тебя курировал, читал завотделом. И только подписывали, что ознакомились.
Неужели все руководители соблюдали это правило? Люди-то все очень разные...
Каждый заведующий отделом, конечно, имел свой стиль работы. В 1982 году завотделом, тогда он уже назывался экономическим отделом ЦК, назначили секретаря ЦК КПСС Николая Ивановича Рыжкова. Он всегда вдумчиво читал документы и, если у него возникали вопросы, внимательно выслушивал аргументацию. У секретаря ЦК Николая Никитовича Слюнькова, который возглавил отдел в 1987 году, был другой стиль руководства — предельно жесткий. Он как-то нашел в моей справке, как ему показалось, ошибку. Но я доказал свою правоту на фактах и объяснил, что информация, которой он располагал, неверна. И все, больше таких проблем не возникало.
Судя по архивным документам, сотрудники ЦК КПСС не ограничивались только сбором информации и написанием документов...
Мне много раз приходилось принимать участие в проверках работы ЦК союзных республик в сфере экономической политики. Проверял Азербайджан, Эстонию, Латвию, Грузию, постоянно проверял Украину, которую закрепили за мной. В 1986 году мне поручили руководить бригадой, которая проверяла работу ЦК компартии Казахстана. Когда составили отчет о результатах проверки, я, как положено, показал его первому секретарю ЦК Динмухамеду Ахмедовичу Кунаеву.
Это перед тем, как его освободили от должности?
Да. Он прочитал, расписался, что прочел, и говорит: "Хотелось бы, чтобы ты меня больше похвалил, но дозировка успехов и недостатков нормальная. Все правильно написано. Кого будут рекомендовать вместо меня?". И его действительно вскоре сняли.
А потом в Алма-Ате начались волнения из-за назначения первым секретарем Геннадия Колбина...
Такой реакции никто не ожидал. Все поняли, что наступило другое время.
"Перемены были нужны как воздух"
А чем в новую эпоху занимался экономический отдел ЦК?
Подготовкой экономических реформ. Мы понимали, что это необходимо. В 1978 году, когда я пришел в ЦК, экономическая ситуация не вызывала опасений. А потом год от года нарастали проблемы.
Вы имеете в виду резкое падение цен на нефть? Но оно случилось в середине 1980-х...
Подготовкой реформы мы начали заниматься в 1982 году, когда отдел возглавил Рыжков. Он создал несколько бригад, которые должны были заниматься подготовкой предложений по изменению управления экономикой. Постоянно, ежедневно у нас шли дискуссии о том, как улучшить ситуацию. Выдвигали предложения, разносили их вдребезги. Главным критиком был Валентин Сергеевич Павлов, которого многие помнят как премьер-министра СССР. А тогда он работал в союзном Госплане. Кто бы из академиков-экономистов ни выдвигал какое-либо предложение, Павлов обязательно сурово критиковал его позицию. Тут же выдвигал новую идею, разрабатывал ее, а когда заканчивал, сам же разносил вдрызг.
Но были ли в действительности нужны эти разговоры и споры? Провал хрущевских реформ никого и ничему не научил?
Советская экономика остро нуждалась в переменах. Возьмите Волжский автозавод. Он 300 тыс. автомобилей ежегодно отправлял на экспорт, а вся валютная выручка шла государству. Если заводу требовалась валюта, он должен был обосновывать, на что пойдет каждый инвалютный рубль. А ему отвечали, что у страны есть более важные нужды. Как в таких условиях он мог совершенствовать модели и закупать за границей передовое оборудование, чтобы не отставать от мирового автопрома? А валюта уходила на оборонные отрасли промышленности, обходившиеся нам очень дорого, и это положение нужно было менять.
У нас энергоемкость, металлоемкость и материалоемкость производств были вдвое выше американских. Наши станки и механизмы весили в разы больше зарубежных аналогов. А сколько стали и других материалов уходило в отходы! На наших текстильных предприятиях 16-18% сырья уходило в отходы. А на современном оборудовании — 2%. Перемены были нужны как воздух. Конечно, они требовали затрат, но дальше промышленность так жить не могла.
Затрат на что?
На передовые технологии. Нам продавали только то, что на Западе стало вчерашним днем. Но за большие деньги зарубежные партнеры, несмотря на все запреты, могли пойти нам навстречу.
И в этот момент вдруг резко упали цены на главный советский экспортный продукт — нефть...
До $10-11 за баррель.
Существуют две версии происхождения этого ценового обвала. Одни исследователи считают, что это — дело рук недругов СССР. Другие утверждают, что падение цен стало естественным следствием падения спроса...
У меня не было документов, подтверждающих, что падение цен американцы вызвали искусственно. Если такие документы и приходили, то на политбюро. Но я следил за рынком и считаю, что такого резкого падения без чьей-то помощи быть не могло. Об этом говорит и то, что происходило после этого. Все помнят, как много Горбачев тогда ездил по разным странам. Но ведь он пытался получить за границей кредиты, чтобы компенсировать резкое уменьшение валютных доходов. Ему везде говорили красивые слова, хвалили за перестройку, обещали деньги, но потом почти ничего не давали. Это тоже случайность? В результате наша экономика все проседала и проседала.
А что могли дать реформы?
Мы хотели дать больше самостоятельности предприятиям. Прежде всего в самофинансировании, создании материального стимулирования работников. Нужно было заинтересовать людей в снижении затрат, улучшении качества, увеличении прибыльности. Но не под административным напором, а благодаря материальной заинтересованности работников. Но при сохранении плановой системы.
Шума тогда вокруг этих реформ хватало, но что было пропагандой, а что — реальностью?
В 1988 году меня назначили заместителем председателя Госснаба СССР и вскоре предложили решить проблему: в стране огромное количество вторсырья, которое бесцельно пропадает. Мы построили заводы по производству туалетной бумаги, обеспечили материальное стимулирование работников и получали продукции на сумму, эквивалентную миллиарду долларов.
"Везде стоял просто рев"
Но реальных долларов в страну приходило все меньше...
Мы понимали, что валютные поступления уменьшаются, и пытались подготовиться к дальнейшему осложнению дел в экономике. Мы резко уменьшили импортные закупки. Все, что можно было производить в стране, все, без чего можно было обойтись, закупать перестали. Вопросы замещения импорта ежемесячно рассматривались на самом высоком уровне. Тогда мы еще могли справиться с этой задачей, ведь в стране была собственная легкая промышленность, которая худо-бедно обеспечивала минимум потребностей людей.
Одновременно начали наращивать экспорт того, что пользовалось за рубежом спросом и могло принести валюту: лес, отдельные виды продукции машиностроения, текстиль. Мы, конечно, по качеству тканей не могли соревноваться с итальянцами, но наши льняные ткани с удовольствием покупали в разных странах. Наращивали продажу химической продукции, тех же минеральных удобрений. Продавали уголь, но только до тех пор, пока не начались забастовки шахтеров, которых подзуживали разные провокаторы. Я уверен, что эти забастовки добивали нашу экономику после падения цен на нефть.
Вы уверены?
Абсолютно. Возьмите химическую промышленность. Раз нефть приносит мало валютной выручки, мы решили экспортировать продукты ее переработки. Начали строить химические предприятия в России, на Украине и в других республиках. Вдруг появляются экологи и требуют не строить отравляющие воздух производства, а те, что есть,— закрыть. Хотим отдавать химической промышленности больше газа и нефти, а электроэнергию вырабатывать на атомных станциях — возникают новые протесты.
Но ведь после чернобыльской катастрофы люди увидели реальную опасность мирного атома...
И их страхами ловко воспользовались. Что бы мы в правительстве ни начинали, нам тут же вставляли палки в колеса. Проблемы накапливались, и реформы, на эффект от которых мы очень надеялись, не дали нужного результата.
А не было ли ошибкой проведение реформ во время тяжелого валютного кризиса?
Без реформ было бы еще хуже. Как только появилась мотивация, материальные стимулы, люди и предприятия начали гораздо лучше работать, давать больше продукции лучшего качества.
Однако ситуация в стране становилась все хуже и хуже...
Мы закупали 16-17 млн тонн зерна в Канаде и США. А закупать стало не на что. Потом очень много социальных и экономических проблем хотели решить одновременно. Шахтеры требуют жилье — выделяются деньги и ресурсы на строительство домов. Проблемы с сельским хозяйством — выделяются финансовые и материальные средства для села. А с финансами дела не улучшались. Особенно после того, как начались забастовки. Это же были прямые потери для экономики. Добавьте к этому расходы на содержание огромной армии. И на поддержку братских стран, отдачей от которой было их голосование по нашим указаниям на международных форумах. Они не спрашивали, хорошо у нас или плохо, только твердили: дайте то, дайте это.
Что, с вашей точки зрения, стало началом конца?
Роковую роль сыграло противостояние двух лидеров — Горбачева и Ельцина. Как только объявили независимость России, прекратились любые поступления в союзный бюджет из РСФСР. В других союзных республиках начало нарастать недовольство. В союзном бюджете не было денег, и никакие вопросы не решались. Узбекистан, Азербайджан, Казахстан не были дотационными. А Украина, которая кричала, что кормит всех, на самом деле была дотационной. Но при этом из-за установленных в прежние годы государственных цен Азербайджан получал за свою продукцию гораздо ниже себестоимости, и ему ежегодно выделялось из союзного бюджета 2 млрд рублей. И вдруг союзный бюджет пуст. Азербайджан стал придерживать товары, как и все остальные республики. То же повторялось на уровне областей. Начался интенсивный развал СССР. Все договоренности по движению товаров, взаимному снабжению рухнули.
Никакого выхода уже не существовало?
В 1991 году Госснаб преобразовали в Министерство материальных ресурсов СССР, и министром назначили меня. 16-17 августа 1991 года я собрал министров всех союзных республик, чтобы разобраться в положении. Нет движения товаров, повсюду кордоны, никто никому ничего не дает. Спрашиваю: "Что будем делать? Мы будем верстать общий план движения товаров или нет?" Все министры, в том числе и прибалтийские, проголосовали за то, что будем. Все понимали, что без товарообмена нельзя. А в проекте Союзного договора этого не было. 17 августа мы на заседании правительства обсуждали дополнения к Союзному договору, которые учитывали эти обстоятельства. Потом эти документы отправили к Горбачеву в Форос. С известным результатом...
С приближением конца СССР, как мы все помним, кризис не прекратился...
В ноябре 1991 года Ельцин назначил меня министром торговли и материальных ресурсов РСФСР. Мне пришлось летать с ним во все города, куда он ездил. Везде мы сталкивались с отсутствием продовольствия, везде стоял просто рев. Его могли просто растерзать. На одном из крупнейших танковых заводов, куда мы с ним ездили, сложилась опасная ситуация. Ворота распахнули, а там — разъяренная кричащая толпа. В Петербурге нам пришлось пробираться в Смольный через подъезд с тыльной стороны здания, чтобы возмущенные люди не увидели президента. Тогда всех — и президента, и народ — спасли запасы продовольствия из госрезервов. О них забыли, и при дележе союзной собственности они достались России. Я знал о ситуации там, поскольку Госснаб СССР курировал госрезервы, обеспечивал завоз туда и выпуск оттуда всех запасов. Рассказал о них Борису Николаевичу, начал подсказывать, откуда и что можно взять, чтобы помочь самым проблемным городам и областям.
Но госрезервы были велики, но не безграничны...
В той голодной обстановке мы очень быстро подошли к красной черте. Брать больше было нечего. Не оставалось ничего другого как принять решение о свободе торговли. Ельцин подписал указ, и буквально через несколько дней продукты, пусть и по сумасшедшим ценам, появились в продаже. Встал другой вопрос — о зарплатах, пенсиях. Как дать людям возможность покупать продукты.
Было, мягко говоря, нелегко...
Но кризис все-таки был преодолен. Когда вы раскрепощаете инициативу, находятся такие резервы, о которых никто не подозревает.