В среду, когда в Москве была глубокая ночь, специальный корреспондент "Ъ" АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ наблюдал за тем, как Владимир Путин, встречаясь в Бразилии с легендарными лидерами Латинской Америки, проживал известие о новых санкциях от США и как пообещал, что эти санкции ударят прежде всего по национальным интересам самих Соединенных Штатов. И как ни слова не произнес о том, что Россия намерена принять ответные меры.
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Азаров / купить фото
В зале приемов российского посольства в Бразилиа висит картина художника Игоря Комиссарова работы 1984 года с изображением леса во время глубокой сибирской зимы.
Это, видимо, именно то, чего больше всего не хватает здесь сотрудникам российского посольства. Им все-таки есть о чем тосковать.
Здесь, в посольстве, Владимир Путин после саммита БРИКС должен был встречаться поочередно с несколькими южноамериканскими лидерами. И за десять минут до встречи ему стало известно, что США ввели секторальные санкции против российских предприятий. ("Секторалка пошла,— громко перешептывались сотрудники посольства.— Вот веселуха-то начинается".)
Между тем время от времени из-за открытой двери, где ждал президента Венесуэлы Николаса Мадуро Владимир Путин, раздавался громкий смех российского президента. Это никак не была игра на публику — о существовании публики за дверью Владимир Путин, скорее всего, и не подозревал.
И что тогда это было? Несколько чиновников, участвующих в переговорах, ушли в чтение с погружением. Они изучали распечатку с сайта Минфина США на английском языке и не замечали ничего вокруг. Кто-то из них с понедельника собрался в отпуск — ну теперь-то вряд ли.
— А у меня дети все просились в Майами,— горько сказал мне один из них.— Жалко, так и не успел свозить...
Появился Николас Мадуро, жизнерадостный большой человек с черными, посверкивающими, как антрацит, усами.
Владимир Путин вышел к нему, расслабленный то ли внешне, то ли внутренне (в конце концов, наконец-то наступила полная определенность). Он обнял президента Венесуэлы и наговорил ему кучу приятных вещей.
— Все, что было намечено между нами, исполняется,— говорил президент России.— Растет товарооборот...
В первом ряду переговорщиков сидели министр иностранных дел России Сергей Лавров и помощник президента Юрий Ушаков. За ними, положив локти на спинки их стульев, сидел президент "Роснефти" Игорь Сечин. "Роснефть", как известно, подпала под санкции, и казалось, Игорь Сечин так вольно расположился на переговорах не потому, что Николас Мадуро, как и в свое время Уго Чавес, стал ему, можно сказать, родным человеком (даже во время этого безумного турне по Латинской Америке, присутствуя на переговорах Владимира Путина во всех странах, господин Сечин успел еще и в Венесуэлу слетать), а потому, что думал не о том, так ли он сел, а только о том, так ли поступили Соединенные Штаты.
Накануне вечером я разговаривал с Игорем Сечиным и спрашивал его именно про санкции. Он говорил, что это очень интересный вопрос, особенно если в нем поглубже покопаться, а он покопался. Он говорил, что люди в Америке, принимающие решения о таких санкциях (а речь шла как раз о секторальных), возможно, плохо знакомы с собственными законами и что правомерность санкций можно с успехом оспаривать прежде всего на территории самих Соединенных Штатов. Прозвучали и подробности — но о них, очевидно, будет известно в ближайшее время по публичным шагам и заявлениям компании "Роснефть".
— И улица у нас названа именем Уго Чавеса,— продолжал президент России.— Вы же знаете.
Николас Мадуро подтвердил: да, он, конечно, знает!
И книгу на русском языке ему подарили про Уго Чавеса: фотоальбом весом не меньше килограммов трех.
— Вы очень хороший и великий друг нашего народа! — воскликнул Николас Мадуро.— Еще больше развивать наши отношения — это всегда было мечтой Уго Чавеса! Он верит в нас!
И верилось: да, верит.
Встреча, впрочем, была скоротечной и заняла не больше 20 минут. Есть же такие встречи, когда слова не нужны.
Следующим был президент Боливии, культовая фигура боливийской революции, чистокровный индеец, отец двух детей и муж покинувшей его жены Эво Моралес.
— Мне очень приятно,— сказал ему Владимир Путин.— Очень приятно. У вас очень непростой политический календарь. Я хочу пожелать вам успехов на президентских выборах.
Выиграть на них президенту Боливии, говорят, будет и в самом деле непросто. Но он, кажется, думает об этом пока даже меньше, чем Владимир Путин. Вид президента Боливии выражал полноценный восторг от встречи с российским президентом:
— Вы остановились в нашем регионе больше чем на четыре дня! Мы уже не являемся страной, которая боится окружающего мира.
Возникал законный вопрос: почему? И президент Боливии на него отвечал:
— Потому что национализация освободила нас. И мы теперь всегда приветствуем иностранные вложения.
Под иностранными вложениями он, конечно, имел в виду российские и китайские, а не американские:
— И теперь мы ожидаем, что в нашу страну тоже приедет "Роснефть"!
Конечно, приедет, надо только очень захотеть.
Перед встречей с президентом Уругвая (он опаздывал) журналисты попытались атаковать господина Сечина вопросами про санкции.
— Имейте совесть! — отвечал он.— Это президентское мероприятие!
Но совести не было. Тем более в такой момент. Господина Сечина спрашивали, как он относится к санкциям.
— Надо читать бумаги,— объяснял он,— надо задавать правильные вопросы... Прочитайте и сами попробуйте разъяснить мне, что там написано. И сами осознайте!
— Но ведь санкции осложняют ваши отношения с вашими партнерами,— кто-то сказал ему.— Там, кажется, написано, что с "Роснефтью" теперь запрещены контракты акционерам, которые...
— Гражданам США, а также проживающим на территории США,— сказал Игорь Сечин.— А кто это? Скажите мне, и я скажу вам, осложняет это наши отношения или не осложняет...
Тут вошел президент Уругвая Хосе Мухика. Это пожилой уважаемый человек, левый революционер, сидевший и с тех пор, видимо, полюбивший уединение — так и живет с женой, без детей в небольшом доме, откуда не любит выходить.
Выглядел он при этом франтовато (видимо, до сих пор считает себя не вышедшим из моды) и на президента России смотрел рассеяно или даже вовсе мимо него (может, просто не видел, проблемы со зрением).
Владимир Путин познакомился с Хосе Мухикой (они до этого встретились первый раз только пару часов назад на обеде в Бразилиа), сказал ему несколько слов и замолчал, ожидая ответных.
Было очевидно, что для Владимира Путина эти три встречи, безусловно, формальность и в других обстоятельствах ему, может, и интересно было бы провести с Хосе Мухикой хотя бы пару часов, потому что с этим человеком уж точно было о чем поговорить... но не сегодня, не сегодня.
Впрочем, так не считал Хосе Мухика.
— Если говорить об экономике,— он неожиданно близко наклонился к президенту России и достал из кармана мятую туристическую карту, которую долго и трудолюбиво разворачивал.— Я хотел бы показать вам...
Откуда он взял эту карту? Увидел где-то в своем посольстве в Бразилиа, когда ждал своей очереди к Владимиру Путину? Привез с собой из Уругвая? Вообще всегда носит ее на всякий случай?..
— Наша страна очень маленькая,— продолжил он, щурясь и пытаясь найти ее на этой карте.— Но мы находимся на пересечении очень важных путей...
— А, вот здесь Уругвай! — обрадовался он как ребенок.— Это ворота к океану... сюда прибывают большие корабли...
Слезы благодарности к этому человеку наворачивались на глаза. Он так хотел, чтобы этот русский понял его... Понял бы, что за ним его маленькая и гордая страна с воротами к океану, куда заходят большие корабли... и карту для этого принес...
Он потом долго пытался сложить эту карту в первоначальный вид, чтобы можно было ее в карман хоть брюк, хоть пиджака, но как надо все равно не получалось... Ну уж как смог. И он хотел было отдать карту в подарок Владимиру Путину и даже руку протянул, потом раздумал и надумал снова: положил на столик между ними — возьмет русский, так возьмет, а нет — так ему же лучше...
И он все говорил и говорил об инвестиционной привлекательности своей страны. Так, развито сельское хозяйство.
— У нас в стране коров больше, чем людей,— признался Хосе Мухика.
И о нефти высказался витиевато и безукоризненно:
— В Уругвае, возможно, есть очень большие залежи нефти.
— Добрый день! Добрый вечер... Или доброй ночи,— сказал журналистам Владимир Путин, когда Хосе Мухика спустя полчаса все-таки уехал.
— Новости последних часов,— сказал корреспондент ИТАР-ТАСС Михаил Петров,— в том, что США объявили о новых санкциях в отношении России...
— Да что вы! — то ли удивился, то ли восхитился Владимир Путин.
— Вы раньше говорили, что в случае таких санкций могут быть ответные меры. Каким будет ответ на этот раз?
— Надо посмотреть, что это за санкции,— медленно, явно взвешивая не только каждое слово, но и каждую букву, произнес он.— Вообще-то те, кто планирует внешнеполитические акции в Штатах... к сожалению, это не наблюдения последнего времени, а 10-15 лет... ведут агрессивную внешнюю политику. На мой взгляд, весьма непрофессиональную. За что ни возьмутся — там везде проблемы.
И президент России перечислил те страны, которые он обычно в последнее время в связи с этой ситуацией и перечисляет: Ирак, Ливия, Сирия...
— Если бы генерал Сисси не взял в руки Египет, то и его бы наверняка колбасило... Лихорадило,— поправился Владимир Путин.
Но на этот раз он включил в этот список, оказывается, и Украину:
— Вообще, надо бы уже понять, что нужно очень бережно относиться к странам, к их конституциям, тем более к тем странам, которые только становятся на ноги, в которых политическая система является юной, неокрепшей... Экономика еще находится на стадии развития...
В этот момент я подумал, что он сейчас говорит, кажется, все-таки про Россию.
— А когда к ним проявляется пренебрежение,— продолжил президент России,— то тогда это ведет к тяжелым последствиям, к внутренним конфликтам, один из которых мы сейчас и наблюдаем на Украине.
Нет, все-таки про нее.
Владимир Путин неслучайно, видимо, упомянул про Украину: он намерен был развивать эту тему.
И он сделал это стремительно.
— Люди, которые подталкивают страны к подобному развитию событий, не должны забывать,— произнес он,— что кровь и солдат регулярной армии (Украины.— А. К.), и кровь бойцов сопротивления (до сих пор никто, кажется, не называл так ополченцев, даже они сами.— А. К.), гражданского населения... прежде всего на их руках. Слезы матерей, вдов, сирот на их совести.
Владимир Путин сейчас бросал очень тяжкие обвинения, может быть, самые тяжкие из всех, которые только могут быть. До сих пор такие обвинения бросали ему — с другой стороны.
Очевидно, что он слишком хорошо понимал: терять больше нечего. Началась рукопашная.
— И у них нет никакого морального права перекладывать эту ответственность на чужие плечи,— добавил он.
Чтобы бросать эти обвинения, Владимир Путин должен был обладать по крайней мере стопроцентной информацией по поводу такого вмешательства. И очевидно, что российский президент был убежден: она у него есть.
— Что же касается санкционных мер, то они как раз имеют такой эффект бумеранга,— он выделил это слово (чтобы обязательно запомнили).— В данном случае загоняют российско-американские отношения в тупик. Но у нас двери не закрыты для выведения из этой ситуации (то есть если случилось введение санкций, то может быть и выведение.— А. К.). Надеюсь, что здравый смысл, желание урегулировать это дипломатическими средствами возобладают.
Все это президент России говорил так же медленно и даже как будто задумчиво. Редко приходилось видеть, чтобы он так относился к тому, что произносит.
Корреспондент агентства "Россия сегодня" Елена Глушакова спросила, правда ли, что "как появились сообщения, мы возвращаемся на Лурдес" (Россия отказалась от радиолокационного центра в Лурдесе на Кубе в 2001 году, и накануне "Ъ" написал о том, что достигнута принципиальная договоренность о возвращении этой базы).
— Неправда,— сказал Владимир Путин.— Мы не обсуждали этого вопроса.
А до начала пресс-конференции многие журналисты, совсем уже теряясь в догадках, чем вызвано решение США о новых санкциях именно здесь и сейчас, уже пришли к выводу, что последней каплей, видимо, и стало то, что Куба опять отдала Лурдес в хорошие руки — в обмен на списание 32-милилардного долга, конечно.
— А жалко про Лурдес,— сказала Елена Глушакова.
— Нет,— покачал головой господин Путин,— ничего жалко нету. Мы способны решать задачи в области обороноспособности и без этого компонента. Мы когда-то по договоренности с нашими кубинскими друзьями работу этого центра закрыли, и у нас нет планов возобновления его работы.
Потом он длительно отвечал на вопрос о кредитах для Украины, которые дает МВФ и которые давала Россия, и искал, куда делись российские 3 млрд... и видимо, ушли "в частные руки олигархов-жуликов...". Потом про БРИКС и еще раз про БРИКС.
— А по санкциям можно уточнить? — спросили его.
— А чего уточнять? — переспросил Владимир Путин.— Мы санкции не вводили... У тех, кто вводит, и нужно уточнять.
Он сказал, что считал обязательным на эту тему, и не намерен был увлекаться.
— Но все-таки,— сказал корреспондент агентства AP Алексей Анищук.— Вы раньше говорили, что если появятся новые санкции, то Россия может посмотреть на то, кто и как из иностранных компаний работает в ее энергетическом секторе. Считаете ли вы, что момент настал?
— Вы обратили внимание на то, что я говорил по этому поводу в части, касающейся бумеранга? — перебил Владимир Путин.
Ему не нравилось, что приходится расшифровывать собственные слова и самому обращать на них усиленное внимание.
— Я говорил, что меры, которые принимает администрация США,— все-таки сказал он,— противоречат национальным интересам самих Соединенных Штатов. Крупные компании хотят работать в России, но, сталкиваясь с ограничениями, будут терять в своей конкурентоспособности по сравнению с другими энергетическими мировыми компаниями. Ну вот мы же предоставили возможность крупнейшей американской компании работать на шельфе (речь идет об Exxon Mobil.— А.К.). Ну чего, Штаты не хотят, чтобы она там работала?
Вопрос в его исполнении был риторическим: конечно, не хотят.
При этом господин Путин был осторожен: он все-таки ни слова не сказал о том, что Россия примет ответные меры, в том числе в отношении Exxon Mobil. Он повторял, что США накажут себя сами, если выяснится, что американские компании вынуждены отозвать уже работающие проекты (или те, по которым подписаны контракты).
— И все ради того, чтобы, совершив одну ошибку, настаивать на другой?! — добавил господин Путин.— Рано или поздно ущерб от этого придется списать в убытки тем, кто это делает.
Прямой и явной угрозой это назвать было сложно, но чувства российского президента выдавало.
— Кто самый грамотный? — спросил Игорь Сечин, когда Владимир Путин наконец отпросился у журналистов в Москву и они опять окружили президента "Роснефти".
Впрочем, главное для него сейчас, как и для Владимира Путина, было не услышать правильно сформулированный вопрос, а сказать то, что собирался, по поводу санкций.
— Решение о включении компании "Роснефть" в санкционный список является субъективным и незаконным в силу отсутствия роли компании в кризисе на Украине,— заявил президент "Роснефти".
Да, на это что-то все забыли обратить внимание в этой суматохе. В конце концов, санкционный список состоял из тех компаний, интересы которых Соединенные Штаты могут очень сильно задеть.
— Я хочу добавить,— сказал господин Сечин,— что решение идет в ущерб американским акционерам "Роснефти", банкам, которые сотрудничают с нами, и это, конечно, очень грустно.
Он, по-моему, вздохнул. Ему было очень жаль американских акционеров и американские банки.
— "Роснефть" является бюджетообразующей компанией, поэтому не "Роснефть" является целью санкций, а реализация Россией независимой суверенной политики,— продолжил Игорь Сечин.— И попыткой ухудшить экономическое положение наших граждан.
Прозвучало тревожно: Игорь Сечин отдавал себе отчет в том, что это возможно.
— Но учитывая опыт участия в исполнении интернационального долга с оружием в руках,— совершенно неожиданно продолжил Игорь Сечин, имея в виду, конечно, свой собственный опыт,— я могу вам сказать, что каждый участник войны ведет личный счет и возникает острая мстительность, что обостряет, расширяет субъектный состав участников конфликта.
Надо было очень раззадорить Игоря Сечина, чтобы он сказал такое.
— Я думаю,— закончил он,— что это неправильный путь, и я думаю, что Бог все видит и все поправит.
Вот на это теперь вся надежда.