 |
| Брежнев еще при Хрущеве начал пасти Иосипа Броз Тито на широких российских просторах |
20% голосов лучше, чем 20% промышленности
Каждый советский лидер сохранял монолитное единство братских коммунистических партий по-своему. В сталинскую эпоху мировое коммунистическое движение цементировал страх. О том, насколько лидеры компартий со всех концов света боялись вождя и учителя мирового пролетариата, не раз рассказывал мне бывший политический советник Коминтерна, а затем многолетний глава международного отдела ЦК КПСС и секретарь ЦК Борис Николаевич Пономарев.
Он вспоминал, к примеру, о том, как был распущен руководящий и направляющий орган братских партий. В 1943 году глава Коминтерна вернулся из Кремля со встречи со Сталиным, собрал своих соратников и сказал: "Есть мнение распустить Коминтерн". Никто из лидеров компартий ничего подобного не ожидал. Как вспоминал Пономарев, воцарилось гробовое молчание. Наконец раздался голос главного итальянского коммуниста Пальмиро Тольятти: "Раз надо, значит, надо". И все остальные лидеры партий, хорошо помнившие, куда попадают те, кто не согласен с мнением Кремля, горячо заодобряли принятое решение.
Патентованный волюнтарист Хрущев внес в мировое коммунистическое движение разброд и шатания. Поссорился с китайцами и албанцами. И напропалую принимал в ряды движения организации, стремившиеся лишь к получению материальной помощи от КПСС (см. "Власть" #10, 2001).
В коррумпированную брежневскую эпоху такими же материалистическими стали и отношения с братскими партиями. Дело доходило до того, что румынская делегация пыталась выторговать за свою подпись под итоговым документом Совещания коммунистических и рабочих партий 5 млн тонн советской нефти.
Нефтью и прочим сырьем из СССР, а также наличными долларами покупалась и преданность социалистическим идеалам компартий Запада. Но уже в 1967 году в отношениях между французскими и итальянскими коммунистами и КПСС наметились признаки серьезных трений. Фрондерские выходки этих партий случались и раньше — в 50-е годы, но, перекрыв на некоторое время поток "братской помощи", людям со Старой площади удавалось восстановить статус-кво.
Десятилетие спустя ситуация осложнилась. Французская и итальянская компартии стали составной частью парламентской демократии и собирали на выборах более 20% голосов избирателей. Со всеми вытекающими отсюда финансовыми последствиями. Для проведения через парламенты законопроектов очень часто оказывалась необходима поддержка коммунистов, которых следовало щедро заинтересовать. Один из лидеров ФКП цинично и четко сформулировал новую финансово-экономическую политику партии: "Выгоднее иметь 20% голосов французов, чем 20% французской промышленности". Те же мысли бередили умы лидеров итальянских коммунистов. И, как и любым бизнесменам, красным политикам хотелось расширить свою долю собственности. А для этого нужно было привлечь голоса новых, непролетарских слоев электората. Отказаться от резавших слух среднего класса лозунгов типа "Да здравствует диктатура пролетариата!" и показать, что компартии не являются покорными вассалами Москвы.
В 1967 году крупные западные компартии выступили за более мягкое отношение к компартии Китая. Но уговорами и финансовыми вливаниями Пономареву в очередной раз удалось проблему снять. Однако тяга к обособлению и превращению парламентского бизнеса в основной у лидеров ФКП и ИКП со временем только нарастала. Уйти из-под пяты Кремля поодиночке было сложновато. В 1977 году произошел ряд событий, вызвавших у людей со Старой площади сильное волнение. Лидер испанских коммунистов Сантьяго Каррильо выпустил книгу "Еврокоммунизм и государство". Глава французской компартии Жорж Марше публично назвал себя еврокоммунистом. А в марте в Мадриде прошло совещание этих двух лидеров с генсеком итальянской компартии Энрико Берлингуэром.
Эти события вызвали болезненную реакцию председателя КГБ СССР Андропова.
Французская прелюдия
 |
| Визит Тито в Москву в 1979 году (вверху) был исключительно плодотворным. Именно после него лидер французских коммунистов Жорж Марше (внизу) сделался сговорчивым и думать забыл о еврокоммунизме |
Однако у Андропова был свой взгляд на проблемы коммунистического движения и роль КГБ в нем. Как мы уже писали (см. "Власть" #5, 2001), с тех пор как в качестве советского посла в 1956 году он пережил восстание в Венгрии, у него появилась острая ненависть к любым еретикам от марксизма. Поэтому любые разговоры о том, что какая-то компартия собралась идти по собственному пути, вызывали у Андропова приступы острого раздражения. И в подобных случаях осторожный до нерешительности председатель КГБ шел даже на нарушение предписаний ЦК. Так, уже в середине 70-х он поручил своим сотрудникам обзавестись агентурой в окружении главного болгарского коммуниста Тодора Живкова. (А вести разведывательную деятельность на территории социалистических стран и вербовать их граждан КГБ также формально запрещалось.)
Приказ Андропова был выполнен настолько успешно, что, как мне рассказывали ветераны советской разведки, их представители читали документы, поступавшие на подпись Живкову, раньше самого болгарского вождя. На всякий случай люди Андропова привлекли к сотрудничеству и товарищей из верхушки компартии Чехословакии, которую председатель КГБ после 1968 года считал неблагонадежной.
Поэтому реакцию Андропова на то, что три самые влиятельные компартии Европы — во Франции, Италии и в Испании — пытаются создать некий новый европейский коммунизм, нетрудно было предсказать. Еще в 1974 году Андропов поручил наладить контакты с верными Москве функционерами французской и итальянской компартий, однако дальше установления хороших отношений "на перспективу" и получения некоторого количества полезной информации дело не пошло. Прежде всего потому, что политический вес шефа КГБ в то время еще был явно недостаточен для того, чтобы нарушать предписания ЦК.
К 1977 году положение изменилось. Андропов решился на проведение разведки боем. Он считал главными виновниками того, что он называл еврокоммунистическими завихрениями, французов. И задание, которое он дал своим сотрудникам, было коротким и простым: выяснить, кто в руководстве французской компартии ведет антисоветскую работу.
Человек, которого шеф КГБ и его помощники решили направить в Париж, был одним из старейших советских разведчиков. Он начинал службу в парижской резидентуре НКВД еще до второй мировой войны, и тогда в его обязанности входило прежде всего снабжение деньгами французской компартии. В последние годы он специализировался на других странах, но в КГБ рассчитывали на то, что ветераны ФКП не забыли своего кормильца, а также на огромный опыт Владимира — виртуозного вербовщика.
Единственное, что, по словам рассказывавших мне об этом ветеранов, их смущало, был очень короткий срок, который председатель КГБ отвел на изучение внутреннего положения компартии Франции — десять дней. Но Владимир взялся за назначенное время выполнить задание.
Как рассказывал мне сам Владимир, во Франции ему пришлось нелегко. И дело было не в людях. Встретиться с ним согласились практически все прежние знакомые, но многие из них уже ушли на покой и жили вдали от Парижа. И чтобы увидеться со всеми, Владимиру пришлось даже нанимать частный самолет. "Я спал не больше четырех часов в день,— вспоминал он.— Встречи начинались в шесть часов утра и продолжались до самого позднего вечера. Потом мне надо было еще успеть написать доклад и отправить его по нашим каналам в Москву. Но все получилось удачно. Старые друзья хотя и ушли из активной политики, но продолжали зорко следить за делами партии. Они же рекомендовали меня новым товарищам, и к установленному Юрием Владимировичем сроку я имел полную картину происходящего в ФКП".
 |
"Особенно вдаваться в детали мне не пришлось,— рассказывал Владимир,— он читал мои сообщения из Парижа. И хотел услышать ответ на основной вопрос: кто главный враг? И я сказал, что всю работу, откровенно враждебную линии нашей партии и Советского Союза, возглавляет генеральный секретарь ФКП Жорж Марше. Мне показалось, что Юрий Владимирович, хотя и ожидал такого ответа, был все же этим несколько шокирован".
Информацию Владимира председатель КГБ использовал с максимальной эффективностью. Он изложил ее на заседании Политбюро и, воспользовавшись общим шоком, получил карт-бланш на борьбу с ненавистным ему еврокоммунизмом. А Владимир за успешное выполнение задания был награжден орденом Красного Знамени.
Спасибо Иосифу
Одной из главных задач Владимира теперь была "поддержка здоровых (т. е. просоветских) сил во французской компартии". Однако созданное по приказу из Москвы напряжение внутри ФКП хотя и снизило, по оценке КГБ, антисоветскую активность Жоржа Морше, но так и не принесло желаемого результата — уничтожения еврокоммунистического движения.
Мало того, в КГБ и ЦК КПСС констатировали сближение позиций Марше, Берлингуэра и Каррильо с идейными воззрениями югославского вождя Иосипа Броз Тито. Андропову докладывали о том, что новые политические установки еврокоммунистов очень похожи на заявления и практические действия руководства Союза коммунистов Югославии и самого Тито в период его продолжительной ссоры с Москвой. Представители КГБ в Белграде сообщили в начале 1979 года о том, что югославский вождь "благосклонно и поощрительно" относится к деятельности еврокоммунистов. Вот тут-то в Москве началась настоящая паника.
И в ЦК, и в КГБ всерьез испугались того, что Тито станет не только идейным покровителем, но и лидером еврокоммунистического движения. Это не сулило КПСС ничего хорошего. У Тито был международный авторитет и опыт противоборства с Кремлем. А то, что он был многоопытным, ловким и достаточно мужественным политическим бойцом, гарантировало ему успех на новом поприще. Все это, как вспоминал секретарь ЦК КПСС Борис Пономарев, грозило Москве уже не только потерей руководящей роли в мировом коммунистическом движении, но и в перспективе в связи с постоянными выкрутасами румын и польских претензий на особую роль расколом в социалистическом лагере.
Теперь уже не Андропов просил карт-бланш у Политбюро, а товарищи по высшему руководству страны требовали от КГБ принятия решительных мер против еврокоммунизма.
Аналитики КГБ решили сделать ставку на то, что и Берлингуэр, и Марше, и Каррильо были, по их оценкам, людьми достаточно амбициозными и не склонными делиться с кем-либо властью и влиянием. Самым слабым звеном в этой цепи они сочли Энрико Берлингуэра. Этот потомок аристократов с Сардинии, сын сенатора-социалиста, по полученным КГБ данным, мечтал стать во главе объединенных западноевропейских компартий. И аналитики предложили расколоть антикремлевское движение, поссорив генерального секретаря ИКП с другими лидерами еврокоммунизма.
Но, несмотря на все усилия, решить эту задачу не удавалось несколько месяцев. Помог, как нередко бывает в таких ситуациях, случай. В мае 1979 года в Москву с официальным визитом прибыл Иосип Броз Тито. Прием по высочайшему из высших разрядов был одним из пунктов плана мероприятий по отсечению Тито от лидеров еврокоммунизма. Для югославского лидера была организована "царская охота" в подмосковном охотничьем хозяйстве Завидово: Брежнев и Тито стреляли в привязанных к деревьям оленей и кабанов. В ознаменование удачной охоты Иосиф, как называл его советский генсек, получил в подарок ружья, инкрустированные драгоценными камнями. Потом последовало широкое русское застолье, во время которого гость и хозяин говорили и о положении в коммунистическом движении. Брежнев не удержался от дружеского упрека.
 |
| Лидер испанских коммунистов товарищ Сантьяго Каррильо (вверху) и его итальянский товарищ Энрико Берлингуэр стали главным трофеем КГБ и ЦК КПСС в охоте на еврокоммунизм |
— Какой там еврокоммунизм? — сыграл изумление Тито.— Нет и не может быть никакого регионального, местечкового коммунизма, он един и всеобъемлющ. А еврокоммунизм — это евроглупость.
— Верно, Иосиф, дураки они. Учиться им еще и учиться.
Узнав об этом разговоре, Андропов попросил присутствовавших на охоте сотрудников международного отдела и отдела по связям с компартиями социалистических стран ЦК стенографически точно изложить реплику Тито о еврокоммунизме. Эту записку он передал своим офицерам, ответственным за антикоммунистическую операцию.
— Посмотрите, как у нас все интересно получается,— сказал шеф КГБ.— Берлингуэр вроде бы молится на Тито как на столпа новой идеологии, хотя вместе с тем и ревнует его, и подозревает в тайном сговоре с нами. Но сейчас Тито, его авторитет нужны Берлингуэру как воздух. В последнее время он в речах неоднократно цитировал Тито, надеялся на ответную публичную поддержку. А тут на тебе: "евроглупость". Это то, чего мы ждали. Надо просветить Берлингуэра, помочь ему лучше узнать Тито! Развязка, учитывая характер товарища Энрико, может стать очень занятной.
Андропов, как вспоминал присутствовавший на этом инструктаже ветеран разведки, после этого громко и раскатисто засмеялся. А потом сам наметил план предстоящей операции:
— Давайте привлечем к этому делу Верди. Он мужик добросовестный и все в точности доведет до нашего друга Берлингуэра.
— Только не Верди, Юрий Владимирович, а Вивальди. Партийная кличка у него в подполье была Вивальди.
— Ну, Верди, Вивальди — нет никакой разницы. Главное, что он — самая подходящая кандидатура. И продумайте сами запасные варианты.
Комиссар Вивальди
С этим человеком сотрудники Андропова познакомились в середине 70-х по указанию шефа, когда его начало тревожить то, что контакты между партиями становились все более официальными и все менее дружескими. Однако в рамках продолжавшегося партийного обмена функционеры ИКП продолжали приезжать на отдых и лечение в Советский Союз. Обычно к высокопоставленным представителям иностранных компартий прикрепляли кого-нибудь из советских партийных или хозяйственных чиновников, которые с большей или меньшей искренностью играли роль радушных хозяев.
К человеку, носившему партийную кличку Вивальди, прикрепили высокопоставленного сотрудника внешнеторговой организации, который по совместительству был генералом КГБ. Вивальди сносно изъяснялся по-русски, и это могло сделать контакт генерала с ним более личным и доверительным. Итальянец много рассказывал ему о своей жизни. О том, как, смеясь, говорил итальянский гость, он прошел "огонь, воду и фашистские застенки". Во время войны в Испании он был одним из самых молодых политработников республиканской армии, и именно там он стал известен как "комиссар Вивальди". После поражения Испанской республики он несколько месяцев скрывался во Франции, где познакомился и подружился со многими руководителями ФКП.
Добравшись до родины, он днем работал простым рабочим на заводе, а по вечерам превращался в крупного функционера компартии. Но эта двойная жизнь продолжалась недолго: его арестовали и отправили в концлагерь. Как рассказывал мне генерал, Вивальди с сарказмом вспоминал, как на допросах его спрашивали, не знает ли он коммуниста по фамилии Вивальди? "Это значило,— объяснял итальянский друг генералу,— что у меня очень надежный псевдоним, в партии нет предателей, а в фашистской охранке сидят полные идиоты". Последнюю мысль он подкреплял рассказом о своем бегстве из концлагеря. До конца войны он был в партизанах, а затем, как он сам говорил генералу, отдавал все силы борьбе за лучшее будущее Италии, которое виделось Вивальди похожим на ту советскую действительность, что демонстрировали ему во время поездок в СССР советские товарищи.
 |
На этой его слабости и начали играть. Вивальди, который прилетел по частной визе, встречали в зале для почетных гостей. КГБ организовал для Вивальди консультации у самых крупных советских медицинских светил. Было это правдой или нет, но московские врачи дали более благоприятное заключение о состоянии здоровья гостя, чем их итальянские коллеги. И это очень взбодрило уже поставившего на себе крест Вивальди. К нему вернулись его обычные разговорчивость и обаяние, что позволило генералу узнать немало нового и интересного о жизни итальянской компартии, ее руководстве, возникающих там противоречиях и разногласиях. Именно на основании полученных от него данных аналитики КГБ и решили сделать ставку в борьбе с еврокоммунизмом на Берлингуэра.
Но особое удовольствие Вивальди доставили отдых на советском курорте и бесплатные лекарства, которыми новый друг обещал снабжать его постоянно. С очередной партией лекарств итальянскому коммунисту решили передать и информацию о высказываниях Тито.
Как потом рассказал Вивальди, Берлингуэр поначалу отказался верить в такую измену Тито. Но у Вивальди была слава человека, который никогда не лжет, и Берлингуэр заколебался. Еще через день о том же самом ему доложил еще один функционер ЦК ИКП, которому ту же информацию люди из КГБ забросили через представителя "Совэкспортфильма". Еще через некоторое время те же слова югославского лидера Берлингуэру передал его школьный друг, друживший и с сотрудником КГБ.
Слова Тито были сообщены и через друзей Владимира Жоржу Марше. А реакция французского генсека: "Я же предупреждал этого глупца Берлингуэра" через Москву тотчас поступила в Рим, приведя самолюбивого вождя итальянских коммунистов в состояние ступора.
В Кремле были довольны. Там понимали, что никакое объединение трех партий в антикремлевский фронт больше невозможно. А значит, можно было продолжать управлять социалистическим лагерем и мировым коммунистическим движением так, как они умели,— уговорами и деньгами. Считанные месяцы спустя Жорж Марше публично, по национальному телевидению поддержал ввод советских войск в Афганистан. Москва привычно разделяла и властвовала...
При содействии издательства ВАГРИУС "Власть" представляет серию исторических материалов в рубрике АРХИВ