Среди политических волнений незамеченной прошла важная для страны дата: 80-летие создания Союза писателей СССР, первого творческого стойла, куда согнали литераторов,— теперь они точно знали, что писать и как. О том, почему возникает нужда в таких организациях, размышляет наш постоянный автор
Созданный в 1934 году Союз писателей на десятилетия стал прокрустовым ложем для всех тех, кто не вписывался в железные рамки соцреализма
По мере того как наша птица-тройка несется все быстрее и быстрее по своему особому пути и от нее шарахаются, уступая дорогу, другие царства-государства, становится ясно, что без организации наших разрозненных писателей-одиночек в единый творческий союз не обойтись.
Если птица-тройка понеслась с бешеной скоростью, значит, писатели должны ей служить. Они не должны быть извозчиками — для этого у нас есть свои специально обученные люди. Писатели едва ли годятся и в пассажиры. Всем известно, кто едет в тройке. Чичиков! И ему никто не указ! Но писатели тоже должны участвовать в движении, сопровождать птицу-тройку, как цыгане на свадьбе. Они, группа сопровождения, должны воспевать и лошадей, и особый путь, и самого Чичикова.
Конечно, сравнения хромают. Это заметил еще Ленин в своей известной работе о партийной организации и партийной литературе, ставшей в конечном счете основой союза советских писателей. Сравнения хромают хотя бы потому, что сама птица-тройка порождена Гоголем, нестандартным гением неустойчивых мировоззрений и сомнительных корней. Но это не исключает важности урожайного сбора писателей в одну кучу.
Правда, значение писательского труда значительно изменилось с тех пор, как Сталин с Горьким возвели писателей в производственный ранг инженеров человеческих душ и создали концепцию социалистического реализма. Теперь настало время евразийского реализма. Впрочем, это нуждается в уточнениях. Первый корень в понятии евразийства стремительно выходит из российской моды. Есть смысл предложить новую концепцию отечественной литературы как "особопутевый реализм". Или же, если это звучит по-дурацки и кого-то не устраивает, можно предложить идею просто-напросто "русско-азиатского реализма" как отвечающего географической и прочей значимости Азии в нашей жизни.
Организовать писателей в единый союз нетрудно. Особый путь очевиден. Альтернативы нет. Писатель, если он не хочет оторваться от 85 процентов населения страны (по вертикали сверху донизу), должен принять новый идейный устав. Кроме того, писатели тщеславны. Если по модели 1930-х годов распустить нынешние разношерстные союзы писателей и предложить единый союз, можно одних принять, как тогда Пастернака, а других оставить за скобками, как Мандельштама, и посмотреть, кому будет лучше во всех отношениях.
Это точка зрения опытного чиновника от культуры. Кажется, разумно, но это ошибка. Пастернак оказался в более слабой позиции, чем непринятый Мандельштам. Пастернак был вынужден включиться во внутрисоюзные акции, перейти на территорию помощников партии, как полагали себя советские писатели, влюбиться в Сталина, вдохновиться им, а затем со временем, уже самостоятельно, болезненно разлюбить вождя народов. Мандельштам подарил русской литературе стихотворение о Сталине 1933 года — оно стоит всех переживаний всех членов Союза писателей СССР по поводу природы советской власти.
Союз писателей — мышеловка для писателя. С одной стороны, ему предлагается кусок сыра. Кусок сыра — полезная вещь для писателя в стране, которая идет особым путем и путем дефицита. Иными словами, это кормушка, где вместе с пайком писатель получает возможность жить в домах творчества, лечиться в спецполиклиниках. Лучшие же из лучших получают дачи и привилегию ездить за границу (это далеко не всякий мог позволить себе в СССР, который тоже шел своим путем, и, видимо, в будущем возможности посещения Флоренции или тем более Лондона будут ограничены, хотя в КНДР или даже в Монголию съездят немало желающих).
Но почему все-таки мышеловка? Если вспомнить опыт советского писательского союза, получается так: если ты молод и еще не в союзе, тебя могут напечатать; если тебя приняли в союз, то дорога тебе открыта к книгам (особенно об особом пути). Но если тебя выгнали из союза, тебе конец. Ты — бывший писатель.
Иными словами, с созданием единого союза писателей возникает тема литературной смертной казни. Я сам прошел через нее в 1979 году (история с альманахом "Метрополь") — никому не советую!
Но не все так просто. Если первоначально единый союз писателей создается для пользы государства и писатель служит стране в поте лица, то, поскольку писатель — хитрый зверь, с годами лодка переворачивается: писатель только делает вид, что служит государству, он становится капризен, раздражителен, не всегда предельно лоялен. На самом же деле государство, держа писателя в мышеловке, все больше, себе на горе, превращает мышеловку в кормушку. В писатели со всех сторон рвутся самые гнусные люди, и союз писателей превращается, как говорили в советские времена, в союз членов союза писателей.
В итоге: наверху союза — зажравшиеся от привилегий писатели, купленные или просто никакие (засланные властью). Я хорошо помню лицо талантливого в молодости Константина Федина, который, в старости похожий на филина, смотрел на меня без осуждения и без сочувствия, когда меня выгоняли из Союза писателей. Он смотрел на меня, не понимая, как можно бунтовать в стране, которая (сверху донизу) отрицает оппозицию. Для него я был наивным дураком и сумасшедшим романтиком-смертником. Он был прав как гражданин.
Но Федин ошибался как писатель: кто его читает теперь, с его прижизненными охранными грамотами, лояльностью и пугливостью?
Нельзя забывать, что наиболее талантливыми писателями были либеральные, недовольные властью члены союза писателей — именно их читала интеллигенция, именно от них болели партийные головы. Во всяком случае, ЦДЛ образца 1960-1970-х годов был вкусным рестораном с калачами и рассадником либерализма.
Думая о птице-тройке, я не советовал бы ее участникам обзаводиться союзом писателей, где самые талантливые будут в конце концов обсирать эту тройку. Зачем вам это надо, господа?
Кроме того, писатели ныне не имеют такого значения, как в 1930-е годы. Их вполне заменило собой телевидение. Оставьте писателей в покое — проку от них немного. А вот телевидение... Оно продемонстрировало уникальное единение партии и народа в советские времена. Правда, тогда интеллигенция думала, что это — фарс. Но в нынешнее время такого не скажешь. Телевидение выполнило свою задачу освещения особого пути. Народ и слуги народа — в одной упряжке. Что еще надо? Зачем еще какие-то мышеловки?