«Смысл происходящего виделся так: взяли и не отдали»
Юрий Сапрыкин о дефолте 1998 года
Для каждого номера Weekend в рамках проекта "Частная память" мы выбираем одно из событий 1953-2013 годов, выпавшее на эту неделю. Масштаб этих событий с точки зрения истории различен, но отпечатавшиеся навсегда в памяти современников они приобрели общее измерение — человеческое. Мы публикуем рассказы людей, чьи знания, мнения и впечатления представляются нам безусловно ценными.
17 августа 1998 года
Дефолт в России
Что дело труба, стало понятно 14 августа, когда Ельцин, оказавшийся с визитом в Новгороде, заявил под камеру: "Девальвации нет и не будет, это я заявляю твердо и четко!" (точно так же сейчас, когда очередной Росздравнадзор заявляет, что россиянам совершенно не угрожает лихорадка Эбола, почему-то появляется твердая уверенность, что скоро мы все умрем в страшных корчах). Бежать за спичками и керосином было глупо, снимать с банковского счета нехитрые накопления — как-то лень, ну и потом, когда вам немного за двадцать, есть вещи поважнее, чем девальвация.
Отношение к 90-м сильно зависит от того, сколько тебе в 90-е было лет. Я помню, как узнал о павловской денежной реформе — зимним вечером в Оптиной пустыни, куда мы с друзьями поехали в поисках то ли просветлений, то ли приключений. Помню пустые прилавки летом 91-го и старушек с сырокопченой колбасой, выстроившихся вдоль Тверской год спустя. Помню акции фонда "Олби-дипломат", купленные на средства от продажи ваучера и обещавшие неслыханное богатство. Но денег, которые нужно было поменять в сберкассе и на которые можно купить сервелату, на тот момент в кармане не было, и то, что они не появились после перспективного вложения в инвестфонд,— тоже не особо расстраивало: нет, и не надо, было весело и так. Когда земля уходит из-под ног — страшно, только если она под ногами была: для людей постарше 90-е оказались бесконечным падением в пропасть — едва зацепился за кочку, и снова под пальцами осыпается грунт; для публики порасторопней — авантюрным сериалом, где герои за полчаса экранного времени перепрыгивают из дворца в темницу и обратно. Я запомнил август 98-го как странное приключение, уместившееся между первым в России концертом The Rolling Stones и первым же приездом Depeche Mode.
14 августа Борис Ельцин объявил, что девальвации рубля не будет. У банков стали появляться первые очереди вкладчиков, желающих вернуть депозиты.
Фото: Ivan Sekretarev, AP
Нового в этом сюжете было меньше, чем привычного: в сущности, самыми необычными были термины "дефолт" и "девальвация" — но и без лишних объяснений было понятно, что означают они хорошо знакомое "денег нет". Вернулись очереди — уже не в гастрономы, но в обменники, пока дойдешь до окошка, цифры на табличке с курсами могли несколько раз поменяться, и всегда в неприятную сторону. Нехитрый вклад на черный день в Мост-банке за секунду превратился в ничто — точно так же, как за шесть лет до этого родительские деньги на сберкнижке (к чести "Моста", пусть медленно и со скрипом, но он все вернул — чего нельзя сказать о государстве с его сберкассами). Знакомый испанец, оставшийся в Москве после университета, услышал в новостях про невыплаты и банкротства, собрал все имевшиеся в доме деньги, пошел в первый попавшийся магазин и купил, что было — магазином оказался "Дом ткани" на Ленинском, а досталось ему 50 метров тюля. "Теперь я стал настоящим русским",— хвастался испанский друг. Другой знакомый еще при первых раскатах грома пошел забирать деньги из банка "СБС-Агро", ему предложили указать причину досрочного изъятия вклада, он честно написал: "Недоверие к российской банковской системе". Денег ему не дали.
Если не вникать в тонкости погашения ГКО, смысл происходящего виделся именно так: взяли и не отдали. Волшебное слово "дефолт" отменило все обязательства — можно не возвращать долги, не заплатить зарплату, отрубить от сети банкомат: вы же понимаете, дефолт. Толпившиеся у касс обманутые вкладчики, незнакомые с условиями реструктуризации госдолга, перемывали кости владельцам финучреждений, которые, по общему мнению, уже рванули через границу, прихватив с собой, в буквальном смысле слова, банк — что не всегда было справедливо: могущественный владелец Инкомбанка Виноградов, например, по итогам кризиса растерял все могущество, переехал в съемную двушку, а после умер от инсульта. Но большинство как-то выкрутилось — и вкладчиков это тоже касается. Всеобщее обнуление обязательств позволило сбросить то, что давно опротивело, но за что платили: хит лета-98 "Я куплю тебе новую жизнь", лирический герой которого убалтывал девицу, обещая взять ее на содержание, оказался в известном смысле пророческим — новую жизнь по итогам того августа приобрели себе многие, причем за минимальный бюджет (и без интима). Спустя полгода после кризиса практически одновременно в Москве появились клубы "ОГИ" и "Китайский летчик" (и вообще жанр интеллигентских распивочных), а также русское MTV, "Наше радио" и журнал "Афиша", на чьих экранах и страницах возникли Земфира и Шнуров, лишившиеся в кризис непыльной работы на радио и ставшие в итоге единственными большими рок-звездами 2000-х. Москва перестала быть городом, где удобно жить только бандитам в черных джинсах Versace, при всех лужковских выкрутасах она постепенно стала подстраиваться под остальных живущих в ней людей. Можно было бы вспомнить еще подъем агропрома, случившийся из-за взлетевших цен на импорт, и провести оптимистические параллели с сегодняшним днем — но где-то здесь параллельные прямые начинают расходиться.
18–20 августа курс доллара вырос с 6,2 до 10 рублей. В обменниках закончилась валюта. Цены на импортные товары выросли в несколько раз
Люди, которым внезапно все стало можно, вряд ли поймут людей, которым заранее ничего нельзя, и туристы, поехавшие бродить по крымским горам, когда стало не хватать на Италию, мало похожи на отдыхающих, которых в приказном порядке отправляет в Крым начальство. Кризис 98-го дал понять, что финансовые пирамиды — это не МММ и "Хопер-инвест", а все государство в целом: чуть начало расползаться ее финансовое обоснование, как вся семибанкирщина, сдержки и противовесы, общественные договоры и социальные обязательства полетели в тартарары. Приближающийся кризис 2014-го наталкивается на пирамиду, которая от всех возможных бед только крепнет и каменеет — в основании ее не объем привлеченных средств, а набор разделяемых большинством представлений об устройстве мира. Как в старой кинохронике, где самолет братьев Райт подпрыгивает, подскакивает, силится оторваться от земли, но в итоге устало опускается на твердую почву — точно так же коллективное бессознательное, поднимавшееся на энергии всеобщих надежд и иллюзий, успокоенно свалилось в колею вековых архетипов: мы самые особенные, все зло от заграницы, кругом враги; и на этом топливе можно пробираться по бездорожью не один десяток лет. Единственная обваливающаяся на глазах пирамида — пресловутая пирамида Маслоу, оправдывавшая в 2000-е все концепции малых дел: чуть насытившись и успокоившись, новые обманутые вкладчики забили на стремления к знаниям, добру и красоте — и с энтузиазмом обустраиваются на третьей ступеньке пирамиды: принадлежность к общности.
Остается завидовать сегодняшним двадцатилетним: им это пережить будет гораздо легче.