Реликвии двуглавой империи

"Коль хорошо сыграли мы, похлопайте / и проводите добрым нас напутствием". Такими словами ровно две тысячи лет назад Октавиану Августу, лежащему на смертном одре, вздумалось попрощаться с друзьями. Вот что это было? Сентиментальная картинка — добрый дедушка из последних сил шутит, чтобы близкие напоследок улыбнулись ему сквозь слезы? Едва ли, все-таки умирает не просто чиновник на пенсии, а владыка ойкумены, новый основатель Римского государства, живое божество; не то чтобы кровожадное чудовище, конечно, но и совсем не добряк. С чувством юмора основателям империй редко везет, вот и у Августа, судя по всему, были сложности. Или это была разоблачительная самоирония? Тоже вряд ли. Человека, хитро и безжалостно пробравшегося через гражданские войны к единоличному правлению и впоследствии молчаливо поощрявшего собственное прижизненное обожествление, в избытке самоиронии не заподозришь.

Впрочем, возможно, что в умирающем принцепсе заговорила искренняя усталость от лицедейства. Он был одним из первых правителей древнего мира, работавших над собственным публичным образом с усердием какого-нибудь резчика печатей и не делавших, кажется, на публике ни одного жеста без мысли о том, как его оценят потомки. Это не ритуальное лицедейство каких-нибудь там фараонов, иррациональное, священное, архаически-обрядовое. Тут сплошная логика, приправленная политтехнологическим вдохновением. Всех умиротворить — и родовую знать, и греческих горлопанов, и ветеранов Цезаря; выжать из провинций миллионы, но превратить кирпичный Рим в мраморный, да и остальную империю не обидеть строительными программами; создать систему абсолютной монархии — однако такой, что формально никакого монарха как будто бы и не было. Только Сенат, только республиканские магистраты; и вообще на дворе вроде как не принципиально новая эпоха с новым государственным строем, а вернувшийся золотой век с традиционными римскими ценностями.

А 1200 лет назад многим севернее, в Ахене, умирал император Карл Великий. Он-то никаких стихов напоследок не вспомнил, разве что стихи псалмов; о его личном политическом сознании мы знаем куда меньше, чем в случае Октавиана, но очевидно, что и у него, при еще более очевидном отсутствии сентиментальности, бывали сходные заботы: имитировать, воссоздавать, когда надо — и лицедействовать, перекраивая мир под прикрытием лозунга "вперед, в прошлое".

Разница в том, что Август, собственно говоря, был сам себе образец, и это уж было делом его политической искусности, чтобы его правление, по крайней мере на официозном уровне, воспринималось как возвращение старых добрых республиканских времен. А вот у Карла этот ориентир был, и именно что в виде августова Рима.

Тут надо пояснить одну вещь, которую часто упускают из виду. Для Средневековья, что раннего, что высокого, попросту невозможна, немыслима идея мира без римского императора. Рим был тем в относительном смысле вечным царством, которое имеет прекратиться только в последние времена. И если Карл Великий на Рождество 800 года получил от папы римского императорскую корону, то это не значит, что до этого момента на Западе римская империя считалась несуществующей, просто императорами Рима числились византийские василевсы. Их именами по-прежнему помечались документы римского Сената, влачившего, правда, уже вовсе призрачное существование. А вот после 800 года перечни Цезарей продолжились уже именем "Карла Августа", константинопольские же владыки стали всего лишь "императорами греков".

Так что карлова империя — не просто государственно-территориальный факт, с легкой руки папы Льва III украшенный эффектным титулом. Это заявка и на преемственность престижа, и на преемственность культуры, но прежде всего на преемственность сакрального авторитета. Октавиан, даром что язычник, почитался как вечный образец мирского владыки, как богоданный правитель — все ж таки его правление стало той "полнотой времен", в которую родился Христос. И не будь его империи, не было бы и распространения христианства.

Обе исторических драгоценности, ставших центральными экспонатами нынешней выставки, как раз с сакральной стороной императорской власти тесно связаны. Первая из них — "Gemma Augustea", "Августова гемма", гигантская (примерно 20 на 20 см) ониксовая камея изумительной работы, сделанная, вероятно, самым знаменитым камнерезом времен Октавиана, греком Диоскуридом. Точная датировка и связь с конкретными историческими событиями — по-прежнему вопрос дискуссионный, но суть иконографической программы и так яснее ясного. В нижнем регистре римские солдаты устанавливают на поле битвы столб с трофеями на виду у покоренных варваров, а наверху в смешанном окружении божеств и современников торжественно восседает Август. Рядом с ним — богиня Рома, олицетворение Рима (именно в паре с ней Августу еще при жизни начали воздвигать храмы в восточных провинциях); над их троном — Козерог, зодиакальное созвездие первого императора, но вот у его ног — орел, намек на то, что здесь не просто какой-то там местный божок, а воплощение самого Юпитера Капитолийского.

Вторая реликвия — так называемое "Коронационное Евангелие", манускрипт, созданный в ахенских придворных мастерских с красноречивыми претензиями на имперское великолепие. Пергаментные страницы, все до единой, окрашены в драгоценный пурпур, не изменивший своего цвета за 1200 лет, а миниатюры с изображениями евангелистов — канонические образцы "каролингского Ренессанса" — вероятнее всего, выполнены мастерами, либо приглашенными, либо попросту сбежавшими из Константинополя: еще одна черточка в идеологической картине "переноса империи", "translatio imperii". По преданию, в начале XI века "Коронационное Евангелие" извлекли из гробницы Карла Великого. И с тех самых пор вплоть до конца XVIII столетия оно использовалось на коронациях императоров Священной Римской империи: очередной цезарь-кайзер приносил присягу, положив руку на разворот с началом Евангелия от Иоанна.

Вообще говоря, если посмотреть на карту Римской империи времен Августа, то становится понятно, что производить его в отцы именно Европы — некоторая натяжка. Карл, сковавший из разрозненных варварских королевств империю, простиравшуюся от Одера до Пиреней и от Северного моря до Рима,— дело другое, он Евросоюзу в отцы-основатели годится с большей уверенностью. Но все-таки занятно, что чествующая двух императоров выставка проходит не в Риме, Париже или Ахене, а именно в Вене, в Австрии. Казалось бы, маленькое государство, совершенно не страдающее имперскими комплексами и не мучающееся утратой былого величия — даже в лапах у австрийского геральдического орла вовсе не скипетр и держава, а серп и молот. И все равно: когда надо — деликатно, но настойчиво припомнят все. И то, что Вена — это основанная римскими легионами Виндобона, и то, что корону Карла Великого, главный венец западнохристианского мира, почти 400 лет носили именно Габсбурги.

Музей истории искусств, Вена, до 21 сентября

Сергей Ходнев — шеф-редактор журнала AD