Выходит в прокат победитель "Кинотавра", драма Александра Котта "Испытание". Выдержит ли это испытание российский зритель?
Драме Александра Котта "Испытание" предшествовал сценарий Павла Чухрая об испытаниях ядерной бомбы в Семипалатинске. Продюсер Игорь Толстунов планировал по нему снимать масштабное историческое кино, однако в процессе подготовки выяснилось, что денег на масштабное не хватает. Бюджетное бытие определило камерное сознание фильма: в свою очередь, Александр Котт, который давно хотел снять полный метр без слов, оказался главным кандидатом при выборе режиссера.
Кино без слов давно считается чем-то традиционным и устаревшим, впрочем, время от времени кто-то использует этот фокус еще и еще раз, и это, как выясняется, все равно "работает". Мало того. Само "молчание героев" (за полтора часа в фильме не произносится ни слова) в нашем случае является, по сути, главным событием фильма и поводом для разговора и для критиков, и для зрителей.
...Убогое жилище начала 1950-х, посреди голой казахской степи. Здесь живут двое — отец и дочь (Нариман Бекбулатов-Арешев, Елена Ан). За девушкой ухаживают двое юношей — строгий казах и смешливый русский (Карим Пакачаков и Данила Рассомахин). Однажды за отцом приезжают военные, почему-то обыскивают его с помощью дозиметрических щупов. Он заболевает (долго простоял под дождем во время обыска), болеет, затем умирает. К девушке сватается казах — вешает ей на шею тяжелое ожерелье, однако она решает уйти к другому. Все заканчивается счастливо, если бы не испытание ядерной бомбы на следующее утро: взрыв сносит все живое в радиусе десятка километров — и жилище, и случайных людей (наших героев), и победителя, и проигравшего (неудавшийся жених направит свой мотоцикл прямо в эпицентр взрыва). Взрывом выбросит из земли труп отца, словно вытряхнув его из свежей могилы.
Трагедия в финале, конечно, все меняет, хотя отчасти она выглядит данью катастрофической традиции, той же "Меланхолии" Триера. Безусловно, это получился фильм о том, что человек не волен над обстоятельствами, что нужно ценить каждый день, который может оказаться последним. Кажется, финал отрицает, сметает все, что было до того хрупкого человеческого. Но на самом деле этот финал вовсе не такой абсурдный, а закономерный.
Внутренняя история напоминает бродячий сюжет 1930-х годов о конфликте архаики и модерна. Собственно, это парафраз истории о том, как простая девушка Зульфия вопреки воле отца садится на трактор, становится героем, получает орден из рук отца народов. "Испытание" наследует форме сюжета о борьбе нового и старого. Отец работает водителем грузовика (и учит водить свою дочь). Он же радостно рулит самолетом, переделанным в средство наземного передвижения (без крыльев); девушка явно учится в школе (дело происходит летом) — в доме есть радио, есть книги. Есть гербарий. В каждом кадре заметно вмешательство техники. Даже сюда она проникает, помимо воли людей, даже в эти глухие места. Выбор любимого — выбор между традицией и чувством в пользу чувства — вообще крещендо, пир модернизма. Собственно, это мог бы быть фильм о том, что модерн не отменим.
И, когда ты знаешь все это, финал уже не кажется абсурдным. Тут можно понять и так — человек вынужден расплачиваться за технический прогресс в широком смысле. Потому что ядерное оружие есть такое же закономерное следствие технического прогресса, как и возможность отказаться от брака с единоверцем в пользу свободного выбора. Как и мотоцикл. И машина. И самолет, и радио. Причем укрыться, спрятаться от прогресса тоже нельзя. То, что нам облегчает жизнь, то же нас и убивает. Ядерное оружие есть также пик прогресса, и оно же способно все эти приобретения уничтожить, в единый миг. Все это, в общем-то, нехитрые тезисы "ядерного парадокса", который довольно часто обсуждался учеными и публицистами в 1980-е годы в СССР, но с тех пор позабылся. В этом смысле фильм Котта носит, можно сказать, гуманистический и антивоенный характер. В СССР не могло быть "абстрактного гуманизма", он мог быть только идеологическим, антиамериканским или антизападным. Позднее в нашем искусстве были попытки "антивоенных высказываний", но эта традиция не прижилась, а уже в начале 2000-х их смело традиционным "военно-патриотическим воспитанием". Фильм Котта, таким образом, относится к почти несуществующей традиции в нашем кино.
Самое антивоенное — это посыл: ради паритета, ради государственной безопасности, ради мира на земле — неважно, но убивают именно свои, а не чужие. То есть людям вроде Проханова, тем, кто постоянно завывает: "С ядерной бомбой мы стали сверхдержавой", Котт отвечает, что за это пришлось заплатить жизнями ни в чем не повинных людей, о которых никто никогда не вспомнит. Людей, которые исчезли, ушли в небытие, от которых ничего не осталось. То есть вовсе это не абстрактный гуманизм, а совершенно конкретный. Сочувствие и сожаление. Как тут не вспомнить главный фильм Котта — "Брестская крепость" (2010): фильм формально вроде бы военный, о героических защитниках, если только не вспоминать о множестве трупов гражданских, которыми буквально завален фильм, что довольно нетипично для нашей патриотики.
Еще это фильм об иллюзии свободы, о заколоченности человека в социуме. Даже если он живет в степи. Тут явный контраст между необъятностью, широтой пейзажа и искусственными границами: от нехватки бензина или лекарств до совершенно странного забора (чуть ли не самый сильный кадр), на который натыкается девушка, когда хочет убежать из дома. В другой мир, который, кажется, где-то рядом, только протяни руку. В город, в соседний аул, деревню. Однако почему-то героиня вскоре упирается в забор посреди степи, непонятный, тревожный, на десятки километров во все стороны горизонта. И тут под подозрением оказывается вообще весь мир — не подделка ли он, не гигантская ли иллюзия?
Молчание фильма — тоже метафора: молчание имеет не только художественное значение, но и социальное. Потому что главная примета тоталитаризма — это именно молчание. Утаивание, сокрытие, несмотря на наличие радио, все равно никто не знает об опасности, о ядреных испытаниях.
Наконец, само название, "Испытание",— тоже символично. Этот фильм станет испытанием для зрителя, который отвык не просто от серьезных тем, но и от небанального художественного языка, форм. Этой осенью в прокате будут фильмы не для веселья, на следующей неделе, например, выходит "Класс коррекции" Ивана Твердовского. То есть теперь нельзя будет сказать, что "этих фильмов никто не увидит". Увидит. Вопрос в том, как отреагирует. Досмотрит ли до конца, досидит ли? Сможет ли что-то рассказать об этом другим? Или не поймет и выйдет вон из зала.