Вчера в Душанбе закончил работу саммит Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), который специальный корреспондент "Ъ" АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ признает самым вялым за всю его и без того не брызжущую энергией историю. И задается вопросом: а зачем тогда? Впрочем, во второй половине дня в Душанбе вдруг возникла настоящая мировая политика: президент России рассказал журналистам, что он думает о новых санкциях ЕС.
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ / купить фото
Полдня вчера шло заседание лидеров стран--членов ШОС и гостей саммита. Это заседание в прямом эфире транслировал первый канал телевидения Республики Таджикистан. Но вряд ли кто-нибудь из рядовых граждан республики и из даже преданных зрителей первого канала смог выдержать это зрелище, не то что от начала до конца, а хотя бы от начала до середины (самые дальновидные смотрели его от начала до начала).
Каждый из выступавших на расширенном заседании считал своим долгом высказаться по афганской проблематике и горячо настаивал на том, что процесс урегулирования должен происходить в мирном ключе. С этого начал и президент Таджикистана Эмомали Рахмон, который высказался на эту тему, а потом, не поднимая своей головы от текста своей речи, неожиданно властно и с чувством, при этом безо всякой паузы произнес:
— Журналисты, освободите помещение!
Очевидно, фраза эта была вписана прямо в текст, и также очевидно, что только в этой фразе президент Таджикистана позволил себе на этом саммите быть самим собой.
Господина Рахмона, как и всех остальных на саммите, беспокоило создание исламского халифата, который "может иметь влияние на наш регион, хотя не имеет никакого отношения к исламу" (да, президент Таджикистана умеет быть парадоксальным).
Президент Казахстана Нурсултан Назарбаев не стал, как обычно, хотя бы более или менее конкретным: очевидно, как остальные участники ШОС, не хотел демонстрировать свою однозначную позицию по отношению к событиям на Украине (так же, впрочем, как и по отношению ко всем остальным событиям).
Возможно, именно по этой причине саммит и "поплыл": лидеры стран не желали, конечно, портить отношения с Владимиром Путиным, но и однозначно солидаризировать себя с ним не спешили.
Сам Владимир Путин тоже не намерен был, по всем признакам, выражать себе однозначную поддержку. Он только поблагодарил коллег за то, что на заседании в узком составе они продемонстрировали, что их оценки ситуации на Украине "в целом совпадают" с российскими.
Жизнерадостен и также уклончив был президент Киргизии Алмазбек Атамбаев. А председатель КНР Си Цзиньпин и вовсе ни слова не сказал про это, решив, очевидно, что не стоит повторяться: накануне он встречался с Владимиром Путиным один на один и высказался в том смысле, что России и КНР надо держаться вместе и противостоять внешним угрозам. Этого и в самом деле было более чем достаточно.
И только президент Узбекистана Ислам Каримов, как и накануне, оказался эмоционален и однозначен. Накануне он просил Владимира Путина помочь ему с ориентирами, так как без регулярных встреч с президентом России, по собственному признанию Ислама Каримова, он находится в прострации,— и, видимо, эти ориентиры получил.
Произнеся, как и все остальные, то, чего нельзя не сказать на таком саммите,— про урегулирование в Афганистане и Ираке, Ислам Каримов рассказал, что еще 4 марта 2014 года он исчерпывающе высказался насчет Украины:
— Самым успешным является проведение прямого переговорного процесса между Украиной и Россией. И сейчас это остается актуальным. И если бы Украина вела себя адекватно, ей надо было бы вести себя именно так.
Обвинив Украину в неадекватности и даже, по-моему, не заметив этого, Ислам Каримов не уставал подчеркивать свою роль в переговорном процессе на Украине, и проблема, насколько можно было понять, состоит только в том, что к нему до сих пор мало прислушиваются (несмотря на то что он сказал обо всем еще 4 марта 2014 года).
В конце своей речи Ислам Каримов позволил себе уже такую степень определенности, какой не позволял себе ни один из выступавших здесь: он заявил, что Украина должна учитывать исконные исторические интересы России, которые сложились веками (очевидно, что речь шла про Крым), и что "не учитывать было бы самой серьезной ошибкой".
При этом было видно, что всю свою речь Ислам Каримов написал себе сам от руки, то есть не доверяя, видимо, больше никому нужным образом расставить акценты, а с другой стороны — отдавая себе, видимо, отчет в том, что если он будет говорить без бумажки, то может увлечься — и тогда вообще неизвестно, куда его унесет волна красноречия.
Приглашенные гости — президенты Афганистана, Ирана, Монголии, высокопоставленные чиновники из Индии и Пакистана — были настолько дипломатичны, что казалось, главное для них — остаться незамеченными на этом форуме (хотя еще господин Путин в своем выступлении сказал, что разработаны и будут на этом саммите подписаны окончательные документы по условиям членства в ШОС. Имена не назывались, но всем было известно, что документы здесь будут подписаны для того, чтобы на следующем саммите ШОС в Уфе принять в члены этой организации Индию и Пакистан).
Итоговая декларация тоже оказалась с до предела размытыми формулировками, и можно предположить, что, когда в ШОС окажутся Индия и Пакистан, более однозначных формулировок добиться станет еще сложнее.
По итогам саммита господин Рахмон сделал заявление, по которому выходило, что основным достижением встречи стала передача председательства в организации от Таджикистана России.
А это говорит о том, что больше сказать нечего.
Вторая часть дня между тем оказалась гораздо содержательнее, прежде всего для Владимира Путина. Он встретился с президентом Ирана Хасаном Роухани. Считалось, что эта встреча будет последней в череде протокольных в Душанбе. Она действительно оказалась последней. Но совершенно не протокольной.
Они проговорили больше двух часов, причем большую часть времени один на один. Дело, если не ошибаюсь, в том, что господин Роухани — из тех, с кем есть о чем поговорить, даже после Махатмы Ганди. И судя по тому, как долго Владимир Путин стоял на крыльце городской резиденции Эмомали Рахмона, которая на это время считалась гостевым домом российского президента, когда машина президента Ирана уже уехала,— встреча произвела сильное впечатление на господина Путина и еще будет иметь последствия.
После этого президент России подошел к журналистам и ответил на вопрос про только что озвученные санкции ЕС по отношению к России.
— Что касается этих санкций, которые были введены...— Владимир Путин даже замялся, словно вспоминая, когда же точно они вступили в силу (так, может, могло показаться, что он придает этим санкциям не такое уж большое значение, раз даже не помнит в точности, когда их озвучили.— А. К.),— это было странновато даже на этом вообще-то странном фоне.
И он подробно пересказал события последних дней, начиная с короткого разговора с журналистами в Улан-Баторе, когда он озвучил свой мирный план из семи пунктов, который потом, по его словам, лег в основу решения Минской группы 5 сентября.
— В результате прекратились боевые действия, в том числе со стороны ополчения; украинские войска были отодвинуты от населенных пунктов,— говорил президент России и оговаривался: — По крайней мере в некоторых местах, системы залпового огня... начался мирный процесс, первые контакты, появилась возможность урегулирования политическими средствами...
Естественно, теперь Владимир Путин искренне не мог понять, с чем связаны очередные санкционные шаги.
— Может, кому-то не нравится, что процесс пошел по мирному сценарию? — внезапно перешел к активным наступательным действиям сам господин Путин.— Предпринимаются шаги, которые фактически направлены на срыв мирного процесса! Зачем?! Знаете, мне в голову приходит такая крамольная мысль...
Судя по тому, с каким чувством Владимир Путин сказал об этом, было понятно: он тщательно готовился изложить теперь эту версию, в которую, может быть, и сам не до конца верил, но по крайней мере допускал ее существование. Во всяком случае, она была очень подходящая для него сейчас:
— Может быть, Украина-то в этой ситуации никого и не интересует? А нужна как инструмент для раскачки международных отношений? Украину используют как заложника... Некоторые участники международных отношений, может быть, желают реанимировать НАТО... Не столько даже как военную организацию, а как ключевой источник давления Соединенных Штатов на своих сателлитов?! Попугать их какой-то внешней угрозой?..
Владимир Путин ослабил атаку на центр, то есть перестал наступать на США, и перешел к фланговым атакам: к российскому ответу на санкции.
— Надо думать об этом, но если санкции и будут применяться, то только с тем, чтоб создать лучшие условия для нас самих,— разъяснял он.— Если по поводу продовольствия, то минусы были, но они минимальные. А больше наш ответ был использован для развития своего сельского хозяйства, чтоб освободить рынок от товаропроизводителей западных, которые его хорошо освоили, а между тем пользуются поддержкой, субсидированием в гораздо больших объемах, чем наши товаропроизводители... Ну вот, если правительство придумает что-то такое, что поможет нам как-то решать наши внутренние проблемы, то с этим, наверное, стоит согласиться. Но ничего не будем делать во вред себе.
Господин Путин при этом отказался пояснять, что это могут быть за ответные санкции — автомобильные или какие-нибудь другие.
Идея с санкциями по поводу физических лиц, как всегда, очень понравилась президенту России:
— Я приветствую это! — воскликнул он.— Чуть меньше наши должностные лица будут разъезжать по заграницам, а больше будут заниматься текущими делами. То же касается и депутатов Государственной думы. Они должны больше встречаться со своими избирателями, а не греть брюхо на заграничных курортах (Владимир Путин не смог удержаться от своих фирменных вульгаризмов.— А. К.).
Президент России еще порассуждал о том, что зря только наградили санкциями премьер-министра "Луганской народной республики". По просьбе европейских переговорщиков, сказал он, в переговорах по мирному урегулированию принял участие премьер-министр ЛНР. И попал под санкции.
— Это что, попытка сорвать мирный процесс? — сделал он еще один активный выпад в сторону своих западных партнеров.
Владимир Путин делал вид, что он совершенно благодушен и даже расслаблен. Но на самом деле это и был в тот день наивысший момент его напряжения.
Потому что это и был пик реальной мировой политики.
А не саммит ШОС.