Белые пятна и парадные мундиры
Кира Долинина о фотографиях Аркадия Шайхета в МАММ
Фото: Аркадий Шайхет
Фото: Аркадий Шайхет
Фото: Аркадий Шайхет
Свою повесть об Аркадии Шайхете МАММ разложил на несколько частей. Сегодня нам представлена третья выставка — про работы 1932-1941 годов. Тот же куратор (внучка знаменитого репортера Мария Жотикова-Шайхет), та же концепция (экспонируются как самые классические фотографии Шайхета, так и ранее неизвестные, впервые напечатанные с авторских негативов) и тот же морок страшного времени, превращающий искусство в молот режима, а художника в вечно испуганного его солдата.
На первой выставке этого проекта музей рассказывал о том, как бывший слесарь из Николаева, ставший ретушером в частном фотоателье "Рембрандт" на Сретенке, за три года превратился в одного из ведущих фоторепортеров страны. 1923-1927-й — годы работы на "Рабочую газету", "Красную Ниву", "Московский пролетарий", "Огонек", время создания при его активном участии журнала "Пролетарское фото", первая выставка фоторепортажа в Москве и огромная слава Шайхета. Вторая выставка — 1928-1931-й — время становления фирменного стиля Шайхета, наглядная демонстрация, как меняется фотограф, если его немного подержать на Лубянке. В 1931 году Шайхет выступает одним из организаторов РОПФа (Российского объединения пролетарских фотографов), наносит удар по формалистскому родченковскому "Октябрю" и вскоре остается победителем на почти выжженной территории советской фотографии.
"Трактор и самолет", 1936 год
Однако победителей в нашей стране не то чтобы не судят: беспартийного Шайхета в 1938-м увольняют из оберегавшего его все последние годы "Огонька", и до войны он будет перебиваться отдельными заказами.
То, что показываем сегодня МАММ, это самый что ни на есть хрестоматийный Шайхет. Это время той классической статики, которой фотограф достиг вместе со всем предвоенным сталинским искусством. Время парадов и показательных триумфов. Фотографии Шайхета читаются не как свидетельства времени, а как образцовая иллюстрация к мифологии этого самого времени: и паровоз у него, как полагается, "вперед летит", и спортсмены крепки телом, как духом, и трубы новых прекрасных заводов дымят и днем и ночью, опытные поля академика Лысенко дают невиданные урожаи, и дула пушек готовы отразить нападение любого врага, и пограничникам не страшны ни холод, ни зной. Страна Шайхета — это страна светлых рабочих столовых, мудрых вождей в белых кителях, грозных машин и людей-механизмов. Любимый прием — непосредственное сравнение: среди его бинарных оппозиций конка и автомобиль, трактор и самолет, человек и машина, мирная природа и грозное оружие.
"Красноармейская купальня", Николаев, 1932 год
Ну и, конечно, к этому времени уже окончательно был решен вопрос о возможности постановки в жанре репортажа: то, что было объектом споров в случае с серией "24 часа из жизни Филипповых" в 1931 году (тотальная постановочность кадров), в разгар 1930-х годов становится нормой. И дело не в том, что ради искусства Шайхет гримировал своих героев, добиваясь особого отлива кожи или переодевал летчиц-героинь в купленные только что в Торгсине наряды, дабы они выглядели поприличнее. Дело в том, что репортаж в этот период вообще перестает быть репортажем, а его просчитанность и предопределенность распространяются не только на концепцию, придуманную фотографом заранее, но и на то, что произойдет со снимком уже после того, как он будет сделан. Искусство ретуши, как и в начале существования фотографии, становится главенствующим. Только под рукой ретушера исчезают не прыщи, пятна и морщины, а люди. И не только со страниц официальных изданий, но даже и из личных архивов фотокорреспондентов: не стало Рыкова и Бухарина (его Шайхет снимал особенно часто), Зиновьева и Каменева, Радека и Тухачевского — не стало и их изображений. Как свидетельствует куратор выставки, в семейном архиве остались лишь нейтральные фигуры: Луначарский, Киров, Крупская, Горький, Дзержинский, Ярославский и другие. Исчезают опальные лица и с тех фотографий, которые уже вошли в историю: то один расстрелянный станет тенью рядом с вождем, то другой обернется фикусом, вмонтированным в старый снимок. Не выставка, а сплошны "белые пятна истории".