"Ограничения в социальной сфере неизбежны"

Правительство готовится представить в Госдуму бюджет на 2015 год. Уже известно, что он будет дефицитным. Грозят ли сокращения социальной сфере, "Огонек" выяснял у Михаила Дмитриева, президента партнерства "Новый экономический рост"

— Как скажется текущая внешнеполитическая ситуация на финансировании социальной сферы в России?

— Полагаю, в условиях экономической стагнации федеральный и региональные бюджеты будут ограничивать социальные расходы. И не только в ближайшие месяцы, но и в перспективе до 2020 года. Когда президент подписывал майские указы 2012 года о повышении зарплат бюджетникам, пенсий и других выплат, экономический рост ожидался 4-5 процентов в год. В прошлом году рост ВВП замедлился. А в этом году из-за ухудшившейся внешнеполитической ситуации он и вовсе снизится до нулевого значения. Таким образом, бюджетный трехлетний план на 2014-2016 годы может недополучить по меньшей мере 2 трлн рублей. Однако программу повышения зарплат никто пока не отменял, и это породило финансовый кризис региональных бюджетов: у них уже нет денег для ее выполнения.

— Что в первую очередь может оказаться под ударом — зарплаты бюджетников, пенсии, пособия на детей?

— При нулевом росте сокращение расходов на социальную сферу может быть значительным. Так, проект федерального бюджета на 2015 год уже предусмотрел сокращение социальных расходов по сравнению с первоначально запланированным более чем на 230 млрд рублей. Рост зарплат бюджетникам сокращен до 5,5 процента против первоначальных 10 процентов. На практике это значит, что рост зарплат отстанет от инфляции. Пенсий это не коснется: по закону они должны быть индексированы на величину инфляции при любых условиях. Но тогда возникнет проблема, с которой мы уже сталкивались в 2009 году. Если фонд зарплаты будет снижаться в реальном выражении, то доходы Пенсионного фонда России тоже сократятся. Пять лет назад Татьяна Голикова, тогдашний министр здравоохранения и социального развития, проводила пенсионную реформу, в результате которой даже в кризис пенсии за три годы выросли на 50 процентов. Деньги для этого взяли из Резервного фонда и Фонда национального благосостояния.

— Сейчас может случиться то же самое?

— Нет. Размеры этих фондов по отношению к ВВП уменьшились почти в два раза: сейчас там осталось около 6500 млрд рублей, или около 9 процентов ВВП, а пиковый уровень в 2009 году был близок к 20 процентам ВВП. При этом Фонд национального благосостояния уже почти распределен. Одна только Роснефть запросила у правительства суммы даже большие, чем есть в этом фонде. И пока неясно, как финансировать социальные обязательства в условиях неблагополучной экономической ситуации.

— Почему планы и прогнозы оказываются далеки от реальности?

— Восемьдесят процентов изменений в экономической динамике этого года связаны с внешнеполитическим конфликтом. Его последствия в проекте бюджета заранее не учитывали. Но конфликт случился, и цена на ближайшие три года уже оценивается примерно в 10 трлн рублей. Столько денег мы потеряли от снижения потенциального роста экономики. Эти деньги можно было использовать для повышения уровня жизни людей.

— Есть ли расчеты, какую сумму составляют социальные расходы в расчете на одного гражданина в год? И как мы выглядим в сравнении с другими странами?

— В 2013 году по оценкам ОЭСР (Организация экономического сотрудничества и развития.— "О") минимальный уровень социальных расходов среди развитых стран — 15,8 процента ВВП — был в Израиле. Максимум — 33 процента — во Франции. В России в сопоставимой разбивке социальные расходы в процентах ВВП опубликованы только за 2005 год. Тогда они были как сейчас в Израиле — 15,7 процента ВВП. С тех пор подросли из-за роста пенсионных выплат. В 2013 году превысили 10 трлн рублей. То есть свыше 70 тысяч рублей на одного гражданина.

— Стоит ли сейчас вопрос о пересмотре социальных обязательств государства?

— Как я уже сказал, первоначально запланированные на трехлетку 2014-2016 расходы бюджета на социальные нужды уже сокращаются. Поэтому какие-то ограничения в социальной сфере неизбежны. Вероятно, часть этих ограничений будет осуществляться на региональном уровне. На территориальные бюджеты возложили много обязательств, которые они сами на себя не брали. Например, жесткий график повышения зарплаты бюджетников в социальной сфере. Федеральные власти стали перекладывать на регионы новые функции, не подкрепляя их дополнительными трансфертами.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Есть социальные права граждан, и есть граждане, которые живут как иждивенцы. Где граница между правами и иждивенчеством?

— Мне кажется, в России эта проблема сейчас не столь актуальна, как во многих других странах. Достаточно посмотреть, например, статистику отработанных человеко-часов в течение года. Россия уже много лет находится на уровне развитых стран. То есть люди работают много, у нас высокий уровень занятости населения. Показатели безработицы сейчас колеблются от 4,9 до 5,7 процента. Никогда после 1991 года не было таких низких показателей. И количество вакансий у нас стабильно превышает количество ищущих работу. Сейчас почти все, кто хочет найти работу, ее находят. Нельзя сказать, что Россия — страна иждивенцев. Наоборот, Россия — страна, где люди хотят работать.

Но есть один аспект, в котором общество проявляет себя иждивенчески: это возраст выхода на пенсию. Много говорят, что люди не доживают до пенсии и поэтому пенсионный возраст повышать нельзя. Но реально мы знаем, что практика совершенно другая. Около половины тех, кто выходит на пенсию, продолжают работать. Люди пытаются увеличить свои доходы за счет пенсии, но они и не планируют покидать рынок труда. У нас очень много всяких досрочных пенсий. В том числе у врачей, военных, учителей. В стране не хватает рабочих рук, а при этом мы стимулируем ранний выход на пенсию. Это неправильная политика. Поэтому вопрос пенсионного возраста — это главное, что у нас разделяет иждивенческую психологию от неиждивенческой. От этой проблемы никуда не уйти, ее придется решать.

— Не кажется ли вам парадоксальной ситуация, когда безработица на очень низком уровне, а экономического роста нет?

— Она парадоксальная из-за нашей демографии. В России, а также на Украине и еще в нескольких странах происходит быстрое естественное сокращение трудоспособного населения. Но снижение экономического роста при этом не парадокс, а закономерность. Сейчас в мире появились серьезные исследования на эту тему. Одно из них провела компания Moody's в 112 странах. Вывод: там, где тормозится рост трудоспособного населения, резко замедляются и темпы роста производительности труда.

— Почему?

— Инвесторы меньше вкладывают в экономику таких стран. Старение населения ухудшает инвестиционный климат. Затрудняются инновации.

Я думаю, главная проблема России в том, что у нас огромная часть населения, гораздо больше, чем в развитых странах, работает в условиях, в которых производительность не может быть высокой по определению. Это связано с географией размещения нашего производства.

— Вы говорите о так называемых моногородах?

— Да. Как бы люди ни старались, они в таких условиях высокую производительность труда не могут обеспечить. В высокоразвитых странах сейчас больше половины населения живет в агломерациях, зонах очень высокой плотности экономической активности. В среднеразвитых странах поменьше, где-то 20 процентов. У нас в такой зоне высокой экономической плотности живут меньше 20 процентов населения. В агломерациях наиболее высокая производительность труда. Обследование российских предприятий одной и той же отрасли показывает: в городе с населением свыше 1 млн человек в производительность труда на 50 процентов выше, чем в городе с населением меньше 50 тысяч человек. Единственное исключение — химическая промышленность, где эта закономерность не проявляется. Россия по-прежнему испытывает трудности с тем, как организовано наше население. Люди, живущие во многих периферийных населенных пунктах, никогда не смогут получить хорошую занятость и достойную зарплату. Они доживают свой трудовой век на устаревшем предприятии, которое неблагополучно не только потому, что давно было построено, но и потому, что инвесторы не видят перспектив его развития. Это все приводит к очень неприятным вещам. Например, у нас развивается "отходничество". Как во времена крепостного права, когда крестьяне летом работали на барина, а зимой подавались в города и там зарабатывали гораздо больше, чем за все время летней страды. Недавно я читал одно исследование, в котором говорится, что отхожим промыслом у нас заняты 10-15 млн человек. Работают, например, в Москве охранниками, а живут в Удмуртии. Мотивация к труду у людей есть, они хотят честно зарабатывать деньги. Но не могут это сделать там, где живут. Миллионы людей мучаются из-за того, что они вынуждены зарабатывать в других местах, в отрыве от своих семей. Очень серьезная проблема. Ее можно решить, помогая людям переезжать в те места, где есть перспективы хорошей работы. В таких местах нужно строить больше жилья, в том числе создавать рынок дешевого арендного жилья, о чем наше государство много говорит, но делает мало.

— Некоторое время назад были разговоры о поддержке моногородов, их посчитали, наконец, какую-то программу разработали. Что с этой программой сейчас?

— Она началась в кризисном 2009 году. Опыт был не очень удачный. Провели конкурсы, одобрили представленные городами программы, выделили несколько сот миллиардов рублей. Но решительного изменения ситуации не получилось. Не случайно Владимир Путин в своем послании 2013 года говорил о 15 млн человек, живущих в моногородах, с которыми надо что-то делать, чтобы люди не оказались безработными и не пришлось бы их поддерживать пособиями.

— А какой вывод был сделан из программы 2009 года?

— Как у Льва Толстого в "Анне Карениной": все счастливые города счастливы одинаковы, а каждый несчастный несчастлив по-своему. В 2009 году власти оказались не в состоянии определить, чем же несчастлив каждый моногород. Одного решения на всех нет, и быстро эти проблемы не решить. Сейчас в проекте бюджета на 2015 год заложены несколько миллиардов рублей на исполнение поручений президента. Но проблема та же: администрировать эти проекты некому. Занимался этим Минрегион, его только что распустили. Причем еще до его роспуска многие ценные специалисты ушли в Министерство по делам Крыма — они увидели там лучшие перспективы. А здесь нужно строго индивидуально разрабатывать проблему каждого города, какой-то надо расселить, а к какому-то, наоборот, построить дорогу, чтобы он стал частью агломерации, и тогда этот город расцветет. Где-то надо дать субсидии профильному бизнесу, где-то надо помочь прийти новым инвесторам. Ну нет стандартных решений. А разбираться с этим пока некому.

— Почему в условиях неблагоприятной экономической конъюнктуры не предлагается пересмотреть практику расходования средств? Ведь многое просто улетает впустую. Существует ли культура расходования средств, культура экономии?

— Да, попытки такие делаются. Вот буквально в конце прошлого и начале этого года по инициативе правительства и Министерства финансов была проведена инвентаризация бюджетных расходов, в том числе и в социальной сфере. Результаты были разные. Где-то они ничего нового не добавили, а в некоторых сферах получились неожиданными. Моя супруга, количественный аналитик, участвовала в этом исследовании. Она изучала расходы на инвалидов. Ее удивило, что некоторые органы социальной защиты закупают 12 тростей на каждого инвалида в год. Или уж совсем пикантная история с памперсами для инвалидов. Есть расчеты, сколько человек может выделить жидкости и сколько нужно памперсов. Выяснилось, что закупают памперсов во много раз больше, чем можно физически использовать. При планировании расходов не проводится надлежащей оценки реальной потребности, которая позволила бы сделать эти расходы гораздо более разумными. Но это требует очень хорошей квалификации, способности собрать исходные данные и сделать грамотные расчеты. Ну и надо думать головой. Например, расходы на лекарства — там огромное поле для оптимизации. Мы только что были в Трабзоне, в Восточной Турции, на большой социальной конференции. Там ввели электронные рецепты. Спрос на лекарства просто радикально изменился. А лечение не ухудшилось, а улучшилось, потому что раньше некоторые пациенты просили выписывать им лекарства, не соответствующие диагнозу, а врачи шли навстречу. В социалке просто взять и порезать — это очень опасно. Я привожу примеры, когда относительно маленькие статьи расходов могут давать большую экономию. Но каждая такая мелочь требует очень тщательного изучения. У Минфина не хватает специалистов, которые могли бы проверить каждую копейку расходов.

— Известна разница между квалификациями Master of Business Administration и Master of Public Administration. Тех, которые of Busines, учат зарабатывать деньги, а тех, которые of Public,— разумно расходовать средства в интересах населения. У нас среди государственных служащих, отвечающих за социальную сферу, много ли людей с такой квалификацией?

— Чиновники, которые сейчас занимают должности государственных служащих, и особенно те, которые принимают решения, учились по совершенно другим программам. У нас ведь Академия госслужбы с ее многочисленными филиалами, включенная недавно в состав РАНХиГС,— это в прошлом Высшая партийная школа. В советское время там не учили, как разумно распределять деньги. Готовили пропагандистов, партийных работников, но это совершенно другие задачи. Современные программы подготовки специалистов public policy (публичной политики) включают высокие требования к количественной аналитике, к способности сопоставлять сложные данные, проводить первичные обследования и понимать их, применять математические модели. Людей учат управлять социальными экспериментами, эффективно вести учет затрат и многим другим вещам, по которым у наших служащих, к сожалению, пока не хватает подготовки и квалификации. Это долгосрочная задача... Я сейчас участвую в проекте, который только запускается в РАНХиГС. Проект ставит именно такую задачу — сформулировать новый образовательный стандарт, в который в том числе могут быть включены эти недостающие квалификации. К сожалению, было упущено очень много времени, и сейчас приходится эту работу начинать с довольно низкого уровня.

— Как вы посоветуете выстраивать финансовую стратегию обычным людям сегодня, когда высока инфляция и снижается валютный курс рубля? Затягивать пояса? На какой срок?

— Здесь требуется строго индивидуальный подход. Все семьи разные, у всех разные доходы, живут в разных условиях. Если у семьи нет жилья, сейчас может оказаться хорошее время для его приобретения. Рост цен на жилье отстает от инфляции, жилье во многих регионах начало дешеветь по отношению к растущим ценам на другие товары. Пока не подросли проценты на ипотеку, можно взять кредит на покупку жилья. И вложив деньги в жилье, есть шанс их сохранить.

Банки сейчас, к сожалению, стали менее надежны, за исключением нескольких крупных государственных. Экспериментировать не стоит, особенно если коммерческие банки обещают большие процентные ставки. Что касается государственных банков, проблема в том, что дальнейшее развитие страны связано с внешнеполитической неопределенностью. И это может сильно влиять на способность банков исполнять валютные обязательства. Мы уже столкнулись с недостатком валюты в крупнейших банках России. Держателям валютных счетов надо понимать, что внешнеполитическая ситуация может ухудшаться. Кроме того, во втором полугодии текущего года наши компании и крупные банки должны выплатить международным кредиторам не менее 85 млрд долларов. Такой отток валюты составит проблему для банков. Я думаю, семьи должны иметь некоторый резерв наличной валюты. Надо вспомнить уроки 90-х годов. Я не алармист, но кризисные валютные ситуации могут возникнуть, и никто от этого не застрахован. Надо иметь валютную подушку, которая поможет пережить трудные времена. Я говорю именно о наличной валюте, потому что банки в случае резкого ухудшения внешнеэкономической ситуации могут оказаться не в состоянии выдавать валюту со счетов в тех количествах, которых население захочет получить. Это не значит, что все надо держать в долларах и под подушкой, но определенный резерв необходим.

Если все будет более или менее благополучно, можно держать деньги на депозитах в крупных государственных банках, на них пока распространяются государственные гарантии. И процентные ставки по депозитам сейчас растут. Но что касается акций, облигаций и других ценных бумаг, надо понимать, что наш финансовый рынок сейчас в очень плохом состоянии. Лучше купите что-нибудь из товаров длительного пользования. Если вы копили на автомобиль — покупайте. Сейчас автодилеры предлагают даже беспроцентные кредиты. Это выгодно, потому что инфляция в этом году приближается к 8 процентам, а в следующем году может быть и выше.

Беседовал Александр Трушин

Доктор для экономики

Визитная карточка

Михаил Дмитриев окончил Ленинградский финансово-экономический институт в 1989 году по специальности "Экономическая кибернетика". Доктор экономических наук. В 1980-х годах входил в круг ленинградских экономистов-реформаторов, неформальным лидером которых был Анатолий Чубайс. В 1983-1990 годах — научный сотрудник Ленинградского финансово-экономического института. Работал в Центре Карнеги, в Институте экономического анализа, Министерстве труда и социального развития. В 2000-2004 годах — первый заместитель министра экономического развития и торговли России Германа Грефа. С июня 2004 по январь 2014 года — президент и научный руководитель фонда "Центр стратегических разработок".

В 2012 году выступил против правительственного проекта пенсионной реформы. В результате Дмитриева не переизбрали в руководство фонда. Сейчас президент партнерства "Новый экономический рост".