За скандальный вклад

Премия театр

В Осло прошла церемония вручения Ибсеновской премии — самой крупной в мире театральной награды. В этом году ее получил австрийский писатель Петер Хандке. Из Осло — обозреватель "Ъ" и член жюри Ибсеновской премии РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

Присуждение самой крупной в мире театральной награды (ее призовой фонд, обеспеченный правительством Норвегии, составляет около €300 тыс.) живущему во Франции выдающемуся австрийскому писателю и драматургу Петеру Хандке (см. "Ъ" от 21 марта) частью норвежской общественности было воспринято в штыки. Хандке опять припомнили его дружбу со Слободаном Милошевичем и знаменитую речь, которую писатель произнес на похоронах бывшего югославского президента, осужденного Гаагским трибуналом и умершего в тюрьме. Во время последней войны на Балканах Хандке оказался, пожалуй, самым крупным из европейских деятелей культуры, отказавшихся осуждать сербов,— за это он был назван пособником геноцида и едва ли не соучастником массового убийства в Сребренице. Собственно говоря, с тех пор любое награждение Хандке, одного из самых знаковых шестидесятников, сопровождается протестами и дискуссиями. Но во Франции и Германии со временем волна критики писателя успокоилась: в конце концов, все, что он делал, не выходило за рамки свободы слова.

Норвегия по праву гордится репутацией одного из главных государств-миротворцев. Поэтому неудивительно, что местная пресса решила устроить вокруг имени Хандке скандал. Масштаба писателя и его вклада в драматургию и литературу никто отрицать не отважится, напирали на его моральную ответственность. Чем ближе к дню вручения, тем более высоким был градус медиадискуссий, демагогической кульминацией которых можно считать высказывание одного норвежского профессора: вручить премию Ибсена Хандке — это все равно что отдать премию Гете Геббельсу. Несколько десятков демонстрантов, выстроившихся вдоль красной дорожки перед зданием Национального театра, где происходила церемония награждения,— в основном это были представители боснийской диаспоры — держали над головами соответствующие плакаты. На одном из них Хандке был изображен с напоминающим копье огромным карандашом в руках, на котором была нарисована свастика. Заходя в здание, лауреат, которому стали кричать оскорбления, попытался вступить в диалог с демонстрантами, но безуспешно. Около театра на всякий случай дежурила полиция.

Сама церемония, на которой организаторы тоже ожидали проявлений протеста, прошла между тем чинно и благородно. Новый обладатель Ибсеновской премии был встречен публикой добрыми аплодисментами, однако сам он был явно раздосадован. Видимо, поэтому ответная речь Петера Хандке была сумбурной — переходя с одного языка на другой и явно импровизируя, писатель отвечал со сцены тем, кто остался на площади: во всяком случае, брошенное в сердцах отчетливое "fuck you" было адресовано явно им. Общий же смысл речи, который зрители потом пытались выявить совместными усилиями, состоял в том, что в сегодняшнем мире никто не имеет права монополии на истину и никто не может счесть себя невиновным. Из-за раздражения Хандке забыл объявить со сцены о своем важном решении, которое обнародовал уже после спектакля, за кулисами театра: к "ибсеновским" деньгам он сам не притронется, но направит их на постройку плавательного бассейна для детей в населенном сербами районе сегодняшнего Косово.

Спектаклем, приглашенным в Осло в честь лауреата, стала сделанная в гамбургском театре "Талия" постановка пьесы Хандке "Все еще буря". Лучшего представления для этого вечера трудно было бы придумать — в автобиографической пьесе Хандке отразились не только обстоятельства его собственной жизни, но и его сегодняшние представления об обществе. "Все еще буря" — это короткая формула, которой драматург описывает состояние нашего мира, в котором мир все еще невозможен. Действие происходит накануне и во время Второй мировой войны, а лирический герой Хандке словно возвращается в родные места — наполовину словенец по происхождению, по материнской линии, он вырос в австрийской Каринтии, на границе с Югославией (оттуда происходит его кровная связь с Балканами). Хандке свободно монтирует события, вспоминая своих родных, не только мать и бабушку, но и других родственников,— сам он появляется на сцене лишь младенцем, но теперь с высоты уже прожитой жизни меняет местами события, корректирует судьбы, рефлексирует о родном языке. В спектакле часто звучат слова и предложения на словенском; как и многие другие крупные писатели XX века, Хандке именно в языке видит проклятие и спасение людей.

Недавно ушедший из жизни знаменитый немецкий режиссер болгарского происхождения Димитр Гочев и драмы языка, и драмы изгнания понимал очень хорошо. Незадолго до смерти он поставил этот тонкий, лирико-ностальгический и в то же время весьма жесткий спектакль о невозможности избавления от прошлого. Сцена абсолютно пуста, лишь в глубине ее сидят музыканты, но почти все время, что идет "Все еще буря", с колосников падают листья. Так художник Катрин Брак элегантно обозначила ход времени: в этом нескончаемом, бесшумном дожде персонажам очень легко скрыться, но так же легко вновь материализоваться по велению памяти главного героя. Блестящие актеры театра "Талия" играют своих "призраков" хватко, отчетливо и выпукло, но вместе с тем как-то летуче — им ничего не стоит исчезнуть буквально от дуновения ветра. Все они, конечно, исчезают навсегда, и в финале герой, которого можно легко принять за самого Петера Хандке, бродит по сцене, точно по кладбищу, загребая ногами опавшие листья и мучительно пытаясь заключить мир с самим собой. Который, как мы уже знаем, невозможен.