«Люди шли на завод за творчеством»
Николай Селиванов о Фестивале индустриальной культуры
В КЦ ЗИЛ открылся Фестиваль индустриальной культуры. Его куратор Николай Селиванов рассказал Weekend, почему из выставки, посвященной заводу имени Лихачева, получилась эпитафия, как история Берлина помогает понять историю Москвы и каким образом рабочий мгновенно превращается в солдата
Фото: А. Родченко
В основе исторического мышления всегда лежит чувство утраты. Сейчас, когда индустриальная эпоха ушла, а ее носителей почти не осталось, чувство утраты неизбежно. Но вместо сохранения индустриального наследия мы пока видим его уничтожение, и превратившийся в свалку ЗИЛ тому свидетельство. Завод уже практически разрушен, и чтобы собрать и сохранить хоть какой-то архив, КЦ ЗИЛ должен был найти общий язык с руководством завода, что казалось невозможным. В этом году нам почему-то разрешили в первый раз прийти в так называемый музей. Никаких предметов нам, конечно, не дали, зато получилось отобрать довольно много фотографий, поэтому центральный проект фестиваля — выставка "ЗИЛ. Наследие" — это главным образом фотографии и тексты. Все остальное мы добыли сами — у диггеров, которые проникают на завод, у московского Музея индустриальной культуры и где-то еще.
Инструментальный цех завода АМО. Фотограф Ф. Святенко, 1922 год
Фото: Ф.Д. Святенко
Но наша задача не в том, чтобы собрать побольше деталей. Главная тема выставки — это люди, рабочие ЗИЛа, носители той самой индустриальной культуры. По фотографиям видно, что сначала на завод АМО (Автомобильного московского общества.— Weekend) пришла авторота, там были солдаты, там были надзиратели, а потом пришли счастливые, освобожденные, потрясающие люди. Женщины, которые боролись за право работать в инструментальном цеху, рабкоры, люди, шедшие на завод за творчеством. Такие люди описаны в "Рабочем" Эрнста Юнгера, и там же сказано, что рабочий превращается в солдата в одно мгновение: оба работают с техникой, оба подвергаются насилию, оба близки к смерти, потому что когда ты работаешь у печи, в кузнечном цехе или у пресса, травма или смерть всегда рядом. Творческая энергия, которая не находит выхода, мгновенно превращается во что-то другое. В СССР она отчасти реализовывалась в самодеятельном изобретательстве. Оно здорово занимало мозги, многие рабочие стремились что-то придумывать и улучшать, и для них было огромным разочарованием, что во всех научно-исследовательских институтах, на производствах и так далее их усилия никому были не нужны. И эта накопившаяся обида усиливается еще тем, что в нынешнем обществе это наследие тоже мало кому нужно. Я не собирался делать про это фестиваль, но невольно попал в эту тему — и теперь получается эпитафия ЗИЛу.
Другие выставки фестиваля развивают и проясняют ключевую тему — болезненность утраты утопической индустриальной культуры, необходимость ее осмысления и сохранения памяти о ней. Выставка "Парадные портреты" — это фотографии конструктивистских клубов Москвы, которые сделала Ольга Алексеенко. Они были частью утопии, а сейчас встроены в нашу новую среду, где не следят за озеленением, где архитектурный памятник не понимают как некое пространственное художественное произведение, где они торчат среди каких-то ларьков, хаотичных парковок и так далее. Другая выставка, которую я умышленно делаю очень эмоциональной, называется "Выбывшие дети". Это школьные фотографии, коллективные и отдельные, из разных времен, начиная с 20-х годов — школьные классы. Это собирательный образ поколений, образ всех нас, кто родился понятно где, но непонятно куда попал.
вас уже бомбят, а вы продолжаете составлять расписание
Еще одна наша попытка понять, как жили люди в индустриальную эпоху,— это инсталляция "Между мифом и утопией. Между пустотой и свободой", которая кажется мне ключевой для всего проекта. Мы повезли детей из наших зиловских студий на искусствоведческую практику в Берлин и там дали задание: пойти на барахолку и потратить до пяти евро, купить какой-нибудь мусор. Они купили, действительно, самый разный мусор: заколка, какая-то коробочка, тетрадка с марками, куколка и так далее. Мы это все проанализировали и увидели, как город прожил две мировые войны и страшную индустриальную эпоху. Там есть удивительные артефакты, например, письмо общества любителей природы с программой на апрель--июль 1945 года. Мы-то сегодня понимаем, что в этот момент страны уже не существует, но видим удивительную нерефлексивность: вас уже бомбят, а вы продолжаете составлять расписание. За всем этим опять-таки стоит человек, личность, которая выживает в совершенно чудовищных условиях. Берлин такой же, как Москва, только, наверное, хуже: все москвичи помнят коммуналки, но здесь не было такого, чтобы человек вставал утром, шел на работу, а в его постель ложился бродяга, которому она сдавалась за какие-то гроши. У них у всех были наемные квартиры, у них не было своего жилья, и быт был устроен действительно очень страшно, вот где настоящий "Метрополис". И эти вещи, которые мы собрали, все вместе описывают, что такое человек в индустриальном городе. Я бы не смог, честно говоря, сейчас сделать такую выставку о Москве — из-за ее болезненности. А Берлин как будто далеко, но его история помогает лучше понять то, о чем мы пытаемся говорить в Москве.