«Суть нашей республики в том, что к нам не придет ни бог, ни царь и ни герой»

Глава Калмыкии АЛЕКСЕЙ ОРЛОВ рассказал корреспонденту “Ъ” ОЛЬГЕ АЛЛЕНОВОЙ, нужны ли стране прямые выборы, чего в регионе ждут от запрета на импорт мяса из западных стран и сложно ли менять политическую систему, выстроенную прежней властью.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Предыдущая фотография

Следующая фотография

1 / 3

Из больших достижений Кирсана Илюмжинова я бы отметил, конечно, возрождение духовной жизни региона

Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин  /  купить фото

Мы понимаем, что санкции уйдут, это ясное дело, но ВТО же останется

Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин

Локальной, региональной оппозиции, адекватной нет. Федеральная, несомненно, присутствует

Фото: Коммерсантъ / Петр Кассин  /  купить фото

— Вы приняли решение о досрочной отставке, чтобы участвовать в выборах. У вас было в запасе еще два года. Зачем вы пошли на выборы преждевременно? Это желание соответствовать общему федеральному тренду?

— Ну мотив на поверхности. Сложности и в политической, и в экономической обстановке в регионе подталкивали меня к тому, чтобы подтвердить свои полномочия и получить больший кредит доверия от населения. Потому что мне, возможно, придется принимать непопулярные шаги. Мне необходимо было понять, сколько людей будет участвовать в голосовании и какой процент поддерживает мой курс.

— То есть теперь избирателям надо готовиться к непопулярным мерам?

— Я и сейчас принимаю иногда непопулярные решения. Ну давайте поясню, что я имел в виду. Калмыкия — это почти 70 тыс. кв. км, мы некоторых наших соседей опережаем по размеру территории. При этом Калмыкия мало населена, 300 тыс. человек тут живут максимум. И это животноводческая республика. Сугубо животноводческая. А это предполагает наличие огромных пастбищ. Уже сегодня нагрузка на пастбища очень высока. Это может привести к экологической катастрофе. Мы это прекрасно понимаем. В то же время мы видим огромный рост числа людей, которые хотят заниматься животноводством. То есть сегодня это явный избыток. И, конечно, когда мы приняли решение о повышении стоимости арендной платы за землю, по увеличению кадастровой стоимости земли — это было непопулярным. Возможно, для оптимизации нам придется принять какие-то еще меры. Это не понравится фермерам и тем, кто работает на земле. Но выхода нет. Три года назад, когда я пришел на эту должность, я столкнулся с тем, что огромные территории пастбищной земли находятся в неэффективном управлении. Это субаренда, как правило, серая, нефиксированная. Мы провели ревизию земель всей Калмыкии. Министерство имущественных отношений занималось этим практически два года. Для некоторой категории земельных наделов увеличили кадастровую стоимость. Это к чему привело? Те, кто вчера лежал на диване, задумались — либо надо теперь самим эффективно использовать землю и выращивать скот или заниматься растениеводством, либо сокращать наделы и отдавать их обратно в казну. А мы бы уже эту землю перераспределили среди фермеров, которые хотят работать.

— Некоторые ваши оппоненты на выборах считают, что прямые выборы не нужны, что общество к ним еще не готово. Вот кандидат от ЛДПР говорил мне, что прямые выборы разрушают вертикаль власти и снижают возможности повлиять на избранного главу сверху. А вы как думаете?

— Я думаю, что для того, чтобы снять губернатора, особых полномочий не нужно. Есть механизм, который записан в законодательстве. И мы с вами в последний год узнали про три региона страны, где президент вынужден был воспользоваться этим правом.

— Но теперь они официально избраны народом.

— Выбор был всегда. Кандидатуры губернаторов предлагались законодательному собранию того или иного региона, законодательные собрания выбирали, так что назвать эту процедуру исключительно назначением губернаторского корпуса тоже нельзя. И механизмы для того, чтобы президент смог свое мнение высказать об эффективной или неэффективной работе того или иного руководителя региона, существуют и сегодня.

В современном мире нет ничего демократичнее прямых выборов, это факт. Поэтому я считаю, что на данном этапе исторического развития политической системы России такие перемены вполне оправданны. При этом государство позаботилось о том, чтобы не повторилась ситуация 1990-х годов, когда олигархические и криминальные круги выставляли своих кандидатов и влияли на выборы. И мы при этом сохраняем демократический принцип формирования государства. Государственная власть уже имеет возможность опереться на широкие круги общества.

— Вы считаете, что сентябрьские выборы прошли честно, справедливо и у людей был выбор? А как же всевозможные фильтры?

— Альтернатива есть всегда. Тот, кто сегодня не попал в обойму в силу тех или иных причин, конечно, считает, что все нечестно. У нас в Калмыкии три кандидата из семи не прошли муниципальный барьер. Они недовольны, им, наверное, стоит обращаться в суды. Я думаю, они просто не подготовились и не понимают сегодняшней политической выборной системы в стране.

— Вы всего три года руководите регионом, а до вас 17 лет руководил Кирсан Илюмжинов. Сложно менять систему, которая выстраивалась десятилетиями? Вы меняли команду?

— Меня до сих пор упрекают в том, что у меня нет своей команды. Меня до сих пор упрекают в том, что многие чиновники остались во власти. А что тут странного, если это целая эпоха — 17 лет. В историческом масштабе, вы же знаете, поколение меряется 16-летним периодом. Кирсан Николаевич стал руководителем в 1993-м. Здесь не одно поколение выросло за это время. Да, около 40% чиновников по-прежнему работает в органах власти с той поры. Я исходил не из того, кто где работал, а из того, справлялся ли человек со своими обязанностями и насколько он отвечал тем новым требованиям, которые я предъявлял. Люди, которые в эти параметры укладывались, по-прежнему работают. Но есть люди, с которыми нам пришлось расстаться, тоже это нормально.

— А в чем выражалось их несоответствие?

— Монотонность бытия привела к замыливанию взгляда на жизнь. И нужно было прервать эту монотонность. Мы некоторое время назад увлеклись, к сожалению, заманчивыми на вид предложениями и проектами, забыв суть. А суть нашей республики в том, что к нам не придет ни бог, ни царь и ни герой и у нас есть только то, что есть. Экономика нашей республики строится на сельском хозяйстве, а точнее — на животноводстве. Две трети нашего населения живет в селе, и село было незаслуженно забыто. Мы усилили роль республики в инфраструктурных проектах, которые десятилетиями хронически не исполнялись. Например, в 2011-м году исполняемость регионом своих обязательств в рамках реализации региональных проектов по программе софинансирования с федеральным бюджетом была всего лишь 16–17%. Уже через год, в 2012-м, нам удалось ее довести до 48%. А по результатам 2013 года мы вышли на 70%.

В том же сельском хозяйстве что мы имели в 2011 году? В республике, которая живет животноводством, управления ветеринарии были просто уничтожены. Остались отделы, в штате к тому моменту находилось всего лишь 172 ветеринарных врача — на всю республику! Пусть даже в 2011 году мы имели 460 тыс. поголовья крупного рогатого скота (КРС) и более 2 млн овец, но по племенному мясному скоту Калмыкия была на первом месте, она лидер в РФ. И вот в республике такое отношение к ветеринарии. Конечно, это не могло не отразиться на развитии отрасли. Сегодня ситуация с вакцинацией неидеальная, но мы поломали в корне сам подход. Мы возродили управление ветеринарии, как на республиканском, так и на районных уровнях. Калмыкия не только животноводческая республика, у нас огромные водные ресурсы. Наши рыболовецкие города позволяли когда-то добывать большой объем рыбы. Мы поставляли продукцию и на свои рынки, и за пределы республики. Половина рыбного хозяйства была уничтожена.

— Это в 1990-е везде происходило, не только здесь.

— Может быть. Но для нас эти отрасли жизненно важные. У нас больше ничего нет. На Кубани или в Ставрополье при наличии огромного промышленного потенциала сельское хозяйство диверсифицировано. Это молочная промышленность, растениеводство, это фрукты и овощи, животноводство. У нас, кроме животноводства и растениеводства, больше ничего не осталось. В Калмыкии была безработица почти 15%, в Лаганском районе она зашкаливала за 40–45%. А там одни рыбаки. Это значит — браконьерство. Это значит, мы постоянно в криминальных хрониках в СМИ. Но эти люди не хоромы себе строили, они вынуждены были так кормить свои семьи. Других вариантов трудоустройства в районе не было. Сегодня мы воссоздали рыбное хозяйство — и не в Элисте, а там, в Лаганском районе. Раньше мы за каждой разрешительной справкой ездили в Астрахань — сегодня 70% документов оформляется прямо в Лагани. Это было сделано для наших рыбаков. И поэтому много предпринимателей вернулось в этот бизнес. И уже достаточно серьезно конкурируют на рынках.

— У вас есть оппозиция?

— Если говорить о структурированной политической оппозиции, которая представлена серьезными политическими партиями, если понимать под словом «оппозиция» грамотную конструктивную критику наших шагов в экономике, политике или социальной сфере, то говорить серьезно об оппозиции нельзя. Есть та категория граждан, которые не вписывались в рамки тех вызовов, которые ставит время. И есть люди обиженные или такие, которые вообще никогда не принимают власть. Если это оппозиция, то проявляется она только в предвыборный период. А настоящая оппозиция работает всегда, каждый день.

— А ЛДПР и коммунисты — оппозиция?

— Безусловно.

— Значит, все-таки есть оппозиция?

— Это оппозиция федерального масштаба. Если мы говорим о локальной, региональной оппозиции, то ее, адекватной, нет. Если о федеральной — она, несомненно, присутствует. В стране с ней ведут диалог и дискуссии на всех уровнях.

— Как вы можете оценить роль вашего предшественника Кирсана Илюмжинова? За 17 лет что было хорошего и плохого?

— Как у всякого человека и руководителя было и то и другое. У моего предшественника были достижения, но были и минусы, недоработки, и это нормально. Если они у меня уже есть, а я всего три года в этой должности, то, конечно, за 17 лет избежать их было невозможно. Тем более надо помнить, какой это был период. Это была новая Россия, начало 1990-х годов. Трудное время. В 2000 году с приходом к руководству страны Владимира Владимировича Путина ситуация стала меняться. Менялся принцип государственности, нужно было понять свое место в федеральном центре, где-то перебороть себя, выстраивать по-новому взаимоотношения с федеральным центром, с людьми. Из больших достижений Кирсана Николаевича я бы отметил, конечно, возрождение духовной жизни региона.

— Буддизма?

— Буддизма, православия. Илюмжинов восстановил первый православный храм, до этого государство церкви не помогало. Первый храм появился православный, потом уже стали строить буддистские хурулы по всей Калмыкии. Проблема калмыцкого языка при Илюмжинове была поставлена очень серьезно, при нем возникли национальные школы. Калмыцкий язык — это сложная, деликатная и больная тема для нашего народа. Он внесен в список исчезающих языков мира, и в тот период была создана неоценимая база для развития языка и культуры.

Но некоторые вопросы не решались. В частности, связанные с сельским хозяйством, как я уже говорил. А с 2011 года мы стали заниматься сельским хозяйством серьезно. И оказалось, что мы очень вовремя начали решать эти вопросы. Сейчас, когда этот бредовый режим санкций обрушился на Россию, мы оказались к ним подготовленными. Более того, ответные санкции со стороны России уже пошли на пользу нашему сельскому хозяйству. Наш производитель почувствовал интерес со стороны государства, повышается спрос на нашу продукцию, особенно на крупный рогатый скот. Уже сегодня закупочные цены выросли.

— А если через год санкции отменят?

— Мы не готовились к санкциям, но мы же готовились к ВТО, к долгосрочным мерам. Мы же не ставили задачу просто запустить собственную переработку на время. Мы понимаем, что санкции уйдут, это ясное дело, но ВТО же останется. Но эти санкции стали мощным толчком для развития нашего производителя. То есть они дали нам ряд преимуществ. Это большой плюс к тому, что мы уже имели. Во-первых, санкции дают ценовой рост на нашем рынке закупки скота. Во-вторых, это подстегнет и уже подстегнуло наших инвесторов, которые строят здесь, в республике, крупные мясоперерабатывающие предприятия. У нас были серьезные задержки со строительством, они меня беспокоили, но события весны и лета привели к тому, что сейчас строительство идет усиленными темпами и инвесторы наши до Нового года хотят запустить производство. Они же тоже понимают — чем быстрее запустишь, тем больше прибыли получишь. Особенно сейчас, когда вот такая ситуация с санкциями. Это бизнес, он не работает ради политических дивидендов, он работает исключительно ради прибыли. И они сейчас понимают, какой шанс им упал с неба. И что надо успеть им воспользоваться.

— Говорят, из-за безработицы из Калмыкии и сегодня уезжает много молодых людей…

— В конце 2010 года у нас была страшная цифра по безработице — почти 15%. И бьет это, конечно, по молодежи. Но, 1 января 2013 года было уже 12,5%. Тоже не ахти какое падение, но на первое полугодие 2014 года — уже 10%. То есть на 5% мы за три года снизили безработицу. Смотрите, что нам досталось в наследство от Советского Союза? Индустрии нет, инфраструктурных предприятий в республике нет, топливно-энергетический комплекс и в советский период развивался ни шатко ни валко, а к 2000-м годам его просто не стало существовать как национального сегмента экономики. 15 нефтегазовых перерабатывающих компаний в республике. Из них в 2000-е только одна работала в республике, остальные в республике не числились, работали, но все налоги платили за пределами Калмыкии

А теперь с нами стали работать в совершенно другом формате КТК и ЛУКОЙЛ. Да, они здесь были. Давно. В хороших отношениях находились с руководством республики. Но почему-то никогда не шли на расширение своих возможностей. Никогда не шли на расширение производственной базы. И самое главное — не шли на регистрацию обособленных подразделений отдельных юридических лиц на территории Калмыкии для того, чтобы платить налоги здесь, в наш республиканский бюджет. Ну а теперь пошли. Уже существует подразделение «ЛУКОЙЛ Калмыкия». А это новые рабочие места.

— И налоги…

— Конечно. Вот вчера мне не к кому было даже обратиться, когда не хватало денег. А в этом году, в июне, я понимал, что нам трудно будет пережить этот период. Лето, начало осени, бюджет истощен. Я пошел к нашим партнерам, к ЛУКОЙЛу, попросил их сбросить авансовые платежи, налоги на прибыль. Авансовые, подчеркиваю. И они нам помогли. Они не обязаны были это сделать сейчас — а только в январе 2015 года. Но они пошли навстречу.

Но главным образом снижение безработицы произошло, потому что мы сделали упор на сельское хозяйство. 1 января 2011 года у нас было 460 тыс. голов крупного рогатого скота. В зимовку 2013–2014 годов мы зашли уже с поголовьем 700 тыс. Да, пока не в два раза, но твердые 65%. А это — новые рабочие места. Люди видят какое-то будущее.

— А за счет чего такой рост?

— Мы дали возможность государственным субсидиям, государственной поддержке приходить к фермеру. Мы почистили ряды «балконных фермеров», которые получали субсидии, а фермерством не занимались. У нас тут и дела уголовные заведены. И количество настоящих фермеров, которые получили субсидии, сильно выросло. Конечно, кому-то не досталось, потому что желающих все равно больше. Но наша экономика пока не может участвовать во всех программах.

Основной товаропроизводитель Калмыкии, основной налогоплательщик — это человек. Фермер. До сих пор у нас не было собственной переработки. Как работал фермер? Вырастил скот, продал его за пределы республики. Там этот скот откормили, забили и продали. То есть основной доход с нашего скота получал кто-то за пределами республики. В этом году в Калмыкии заработали перерабатывающие предприятия. К концу года заработает крупнейший на юге мясокомбинат, мы выходим на новый уровень — уже сможем не только продавать скот за пределы республики, но тут его откармливать, забивать и мясную продукцию производить. Каждый комбинат создает вокруг себя еще ряд бизнесов. Все это дает нам много новых рабочих мест, повышает наши бюджетные доходы и доходы граждан.

— Калмыки — репрессированный народ. В последнее десятилетие выплата компенсаций репрессированным осуществляется уже не за счет федерального бюджета, а за счет регионального. Я слышала, что многие общественники считают это несправедливым и поднимают тут этот вопрос постоянно…

— Да, верно. Тут позиция у всех регионов, которые были подвергнуты репрессиям, согласованная. Ассоциация парламентов Юга России в прошлом году обратилась в Госдуму с просьбой пересмотреть федеральное законодательство в этом вопросе. Когда-то эти компенсации выплачивал федеральный бюджет. Но были тяжелые годы, конец 1990-х. И центр переложил эту нагрузку на плечи регионов. Но проблема в том, что у нас нет таких финансовых возможностей, а у кого-то они есть. Получается, что один регион может выплачивать своим жителям эти компенсации, а мы не можем. Или один регион платит больше, а мы меньше. И вот мои деды-калмыки, говорят, а вот карачаевцам и чеченцам больше платят, а мы чем хуже? Ингуши еще меньше калмыков получают. Я не призываю сравнять всех, но к этому вопросу нужно подойти тщательно и щепетильно. У меня есть своя личная точка зрения, нужен глобальный подход в этом вопросе. Разве те миллионы, которые сидели в ГУЛАГе, не должны получать эти компенсации? Все те, кто официально был репрессирован, кто сидел в ГУЛАГе, все, кто был выселен из своих домов и депортирован, они все должны подпадать под категорию репрессированных. И все должны материально поддерживаться со стороны федерального правительства.

— Но это большие деньги, федеральный центр на это никогда не пойдет.

— С этой точки зрения вы, конечно, правы. Но, оставаясь главой региона и будучи гражданином Калмыкии, я поддерживаю мнение своих коллег-депутатов. Не может такой вопрос решаться наполовину в стране, где была такая беда. Почему те же ингуши и калмыки должны получать эти пособия, а человек, чей дед погиб в 1937-м, не должен? Чем он хуже? Он такой же пострадавший от репрессий. Да, в отношении калмыков, ингушей, чеченцев эти репрессии приобрели угрожающий характер, они едва не уничтожили этносы. Но и русские, и другие народы России пострадали. Нельзя в этом трагическом вопросе делить людей на тех, кто меньше пострадал или больше.

— Сколько людей получает такие выплаты?

— Около 20 тыс.

— Ваши общественники говорят, что после депортации возникла угроза исчезновении калмыцкого этноса и эта проблема до сих пор не решилась. В республике живет около 140 тыс. калмыков, и численность не растет.

— Ничего подобного, рождаемость в Калмыкии растет. Я просто приведу вам пример, к счастью для меня, очень оптимистичный. В 2012 году был принят федеральный закон о поддержке многодетных семей путем выделения бесплатных земельных участков, и мы на своем уровне тоже такой закон приняли. Тогда мы сразу же выделили около 1 тыс. участков — ажиотажа тогда не было. Нужно было не просто кусок земли выделить, но провести туда инфраструктуру. Вода, дороги, канализация. Это все должно сделать государство. И мы сделали. Плюс социальная инфраструктура. Больница, школа, детские сады. Мы столкнулись с тем, что спрос вырос в разы. Уже сегодня идет распределение второй тысячи участков, а в очереди стоит еще примерно столько же. Вот вам и увеличение рождаемости. Это семьи, где три и больше детей.

— А что они делают на этих участках?

— Строятся.

— А деньги откуда?

— Материнский капитал. Плюс ипотека.

— Калмыцкие буддисты уже несколько лет пытаются добиться от властей России разрешения на визит далай-ламы в Россию. Они считают несправедливым, что духовный лидер верующих не может к ним приехать. А вы что об этом думаете?

— Я согласен с мнением моих земляков о том, что нельзя переводить вопросы духовной сферы в сферу политическую. Я не разделяю позицию МИД России, который связывает вопрос приезда его святейшества к нам с его якобы политической деятельностью. Пять-шесть лет тому назад его святейшество сложил с себя все светские полномочия. Он не имеет сейчас никакого официального юридического отношения к официальной деятельности правительства Тибета. Он объявил о том, что он является духовным лидером. Это факт, который у него по рождению. И он является духовным лидером буддистов всего мира и, в частности, Калмыкии. В 2004 году далай-лама уже был в России. Тогда ничего страшного не случилось, у нас и тогда были добрые отношения с КНР. Да, это вызывало и вызывает определенные вопросы у китайской стороны, но их не нужно переводить в политическую плоскость. Далай-лама совершает свой пасторский визит в страну, где живет его паства.

Официально этот вопрос не в моей компетенции. Но общину нашу буддийскую я поддерживаю в этом плане. В прошлом году парламент Калмыкии по моему поручению обратился в МИД России с просьбой выдать визу его святейшеству. Депутаты наши как выразители настроений народа имеют право на такую позицию. Просьбу парламента Калмыкии к МИД России в прошлом году поддержала Ассоциация парламентских организаций Юга России.