Пособие по искренности

В прокат выходит новый фильм братьев Дарденн, главное достоинство и самая оригинальная черта которого заключаются в том, что впервые за 15 лет участия бельгийских режиссеров в Каннском конкурсе, их фильм не удостоился ни одной из основных наград фестиваля

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Предыдущая фотография

Следующая фотография

1 / 2

Такой, как у Дарденнов, золотой серии призов не было ни у одного из каннских триумфаторов. Две Золотые пальмовые ветви ("Розетта", 1999; "Дитя", 2005), равный им по регламенту гран-при ("Мальчик с велосипедом", 2011), актерское золото ("Розетта"; "Сын", 2002), сценарное золото ("Молчание Лорны", 2008).

В этом году братья получили лишь Приз экуменического жюри — не то чтобы утешительный, но присуждаемый за добрые чувства, как минимум, в той же мере, что и за художественные достоинства. Жюри отметило "глубокую человечность" и верность братьев теме "выживания, примирения и надежды". "Одно лишь движение, слезинка, слово, улыбка, и рухнут стены, воссияет свет, и мы обретаем веру в то, что еще не все потеряно".

Эти слова вызывают чувство неловкости своей "казенщиной". Вовсе не потому, что похожие до степени неразличимости слова звучали по поводу предыдущих пяти фильмов. В прежние, счастливые времена они были так или иначе, но адекватны фильмам, а этика Дарденнов, доводивших героев до грани смертельного падения, адекватна эстетике. Нервическая документальность драмы о девчонке-зверенке-нищебродке Розетте совпала с пиком моды на "новый реализм" и "дискурс нищеты" в духе социальной антропологии Пьера Бурдье. Лаконизм притчи о несостоявшемся жертвоприношении "анти-Авраама", готового убить не своего, но чужого Сына, наследовал традиции режиссеров — мистиков и богоборцев.

Начиная с "Дитя" эстетика Дарденнов если не шла на убыль, то выравнивалась, но откровения, вообще, штука редкая. Трагизм вытеснялся мелодраматизмом, по инерции воспринимавшимся как трагизм, а то и социальным гран-гиньолем. Продажа ребенка ("Дитя"), фиктивный брак албанской иммигрантки с обреченным на заклание наркоманом ("Лорна"): что это, если не социальная бульварщина. Истерики "мальчика с велосипедом" вызывали возмутительное желание задать ему трепку, а не носиться с ним, как носилась героиня. Но сюсюканье сходило с рук: Дарденны заявили героиню как добрую волшебницу.

Странным образом сценарная невоздержанность компенсировала отсутствие эстетических прорывов. Вряд ли даже самый чувствительный зритель мог идентифицировать себя с героями Дарденнов, но они — этакий "стокгольмский синдром" восприятия — приставляли нож к горлу, заставляли бежать за ними по пятам, как бежала камера за Розеттой. Их маргинальность была их козырем. Черт знает, что они выкинут, лучше не спускать с них глаз.

В "Двух днях" Дарденны завязали, на первый взгляд, с любой сюжетной эффектностью. Это не трагедия, даже не драма. Скажем так, с Сандрой (Марион Котийяр) случилась большая неприятность. Другое дело, что она переживает эту неприятность столь трагически, что едва не кончает с собой. Ее можно понять: депрессивная Сандра — двое малых детей, муж работает в фаст-фуде — сидит на транквилизаторах. Именно поэтому ее хамоватый работодатель, хозяин мини-предприятия SolWal (чем оно занимается, Дарденны, при всем своем реализме, сообщить не удосужились), решает ее уволить.

Но увольняет он ее экстравагантным способом (оставим за скобками вопрос, куда смотрят профсоюзы): мсье Дюпон то ли садист, то ли фанатик демократического централизма. Вместо того чтобы взять да и рассчитать работницу, он предлагает ее 16 коллегам голосовать. Если они проголосуют за увольнение Сандры, то получат премию по тысяче евро, если нет — извините, сосите лапу. Словно этого мало, добившись желанного результата голосования, он дает задний ход и соглашается на повторное голосование после уикенда, на протяжении которого Сандра умоляет коллег пожертвовать ради нее бонусом. Сюжет "Двух дней" — незаменимое подспорье, если потребуется объяснить смысл слова "выморочность".

Короче говоря, Дарденны тоскуют об утраченной простоте, но она им уже недоступна. Ну а сценарная "простота" идет рука об руку с формальной простотой.

Сандра ходит от двери к двери. Каждая ее встреча с коллегами снята одним планом, но ощущения длительности сцен — длительность сильно воздействует на зрителей — не возникает. Персонажи словно стоят к Сандре в очередь, и каждому из них она не может уделить времени свыше лимита, установленного самой продолжительностью фильма.

Предприятие, на котором работают 16 человек, безусловно, малое предприятие. Но для полуторачасового фильма, в котором все эти люди функционально равноправны и каждый должен как-то проявить себя, их не просто много: это кошмарное перенаселение. Даже если некая Надин ухитряется избежать неприятного разговора, выслав к Сандре дочь: "а мамы нет дома".

Анн, Тимур, Ивон, Хишам, Альфонс, Мигель, Жюльен и еще восемь как-их-там-зовут. Даже национальное многоцветие коллектива не спасает его от серой безликости. Хорошо еще, Тимур, едва увидев Сандру, разрыдался и исправился. Ивон стал альтруистом, получив в глаз, кажется, от родного сына. Жена Жюльена попыталась намекнуть Дарденнам на существование такой категории, как "ирония", спросив Сандру через дверь, не свидетель ли она Иеговы. И кстати, угадала: Сандра ломится в двери ко зрителям с такой же заученной искренностью, как коммивояжеры от религии.

История знает не один великий фильм, где персонажи мекают-бекают, а миры рушатся. Но в "Двух днях" они не рушатся. Пусть Сандра ощущает свою проблему как катастрофу, но проникнуться ее ощущениями непросто, да и не хочется. Некоммуникабельность героини — не с миром, а со зрителями — грех фильма, поскольку она компрометирует саму великую идею социального кино.

Лучше бы Дарденны сняли про албанских гангстеров: с ними хотя бы не скучно.

В прокате с 9 октября