Агитация за счастье
Анна Толстова о выставке графики Обри Бердслея в ГМИИ имени Пушкина
В Пушкинском музее открывается выставка «Оскар Уайльд. Обри Бердслей. Взгляд из России» — из лондонских музеев в Россию чуть ли не впервые привозят графику, на которой был помешан русский Серебряный век
Сезон культуры Великобритании в России трещит по швам, мероприятия отменяются одно за другим, но отменять выставку про Оскара Уайльда и Обри Бердслея в стране, где запрещена "пропаганда гомосексуализма", было бы верхом глупости. И вот оно, счастье: Музей Виктории и Альберта, Тейт, Британский музей и Национальная портретная галерея везут нам бердслеевскую графику, которую, как ни странно, до сих пор толком не показывали в России. Мы поцеловали твой рот, Иоканаан! (Разумеется, на выставке будут иллюстрации к уайльдовской "Саломее".)
Странно, потому что нигде так страстно не любили Обри Бердслея (1872-1898), как в России. Пусть в интернациональном art nouveau он был заметной и замеченной (благо журналы The Studio, The Yellow Book и The Savoy имели широкое хождение в узких кругах) практически во всех странах Старого и Нового Света фигурой. Пусть и сегодня он тенью следует за Уайльдом, культ которого не знает границ, и зацелованный до смерти памятник на Пер-Лашез тому подтверждение. Но именно Россия на рубеже веков переболела столь тяжелой формой бердслеизма, что его рецидивы были видны чуть ли не до середины 1930-х. Еще бы: "Мир искусства" печатал Бердслея едва ли не в каждом номере — после смерти художника Сергея Дягилев отправился прямиком к Уайльду в Париж, чтобы тот порекомендовал его бердслеевскому издателю, судя по всему, как раз налаживавшему промышленное производство подделок. "Удивительная техника", "безупречная форма", "манящая глубина чародейного алмаза", "трепетное безумство", "рай греха", "магия графической математики", "симфонист начертательного парадокса" и "оргиаст искусственности" — это только из Сергея Маковского, а ведь есть еще Николай Евреинов, Алексей Сидоров и другие трубадуры. Как было бы славно, если бы Дягилеву достались те рабочие рисунки, которые однажды увидел у Бердслея Роберт Росс, друг и душеприказчик Уайльда: протертые до дыр листы, черновые свидетельства многих неудач, ошибок и неловкостей, по которым, когда от бумаги уже ничего не оставалось, тушью прочерчивалась окончательная, чеканная и упругая линия. Никакого дендизма, эстетизма, позы, маски, легкости импровизации — только трудная и грязная работа, в муках выношенные афоризмы.
О Серебряного века бердслианстве — бердслианстве "Мира искусства" и "Русских сезонов", декадентов и эстетов, художественных журналов и дендизма fin de siecle — рассказывается в русской части выставки, сделанной на основе коллекций Третьяковки, Русского, Бахрушинского и многих других музеев. Тут будут и "победители ученики" вроде Льва Бакста или Константина Сомова, и рабские подражатели, полоненные Бердслеем пожизненно, по меткому выражению Николая Кузьмина, также перенесшего болезнь в легкой форме,— скажем, "московский Бердслей" Николай Феофилактов или "русский Бердслей" Сергей Лодыгин. Непонятно, решатся ли в ГМИИ имени Пушкина сегодня, когда все думы Госдумы обращены к нравственному воспитанию человечества, выставить "Лисистрату", копии которой Бердслей, из разнузданного японизма перешедший в сдержанное католичество, перед смертью умолял сжечь, что, слава богу, сделано не было, рядом с лучшими образцами русской (гомо)эротической графики. С "Книгой маркизы" Константина Сомова или с "Занавешенными картинками" Михаила Кузмина в иллюстрациях Владимира Милашевского. (Вообще же бердслианство будущих членов группы "13", тех же Николая Кузьмина и Владимира Милашевского, тема куда более интересная и куда менее избитая, чем пресловутый бердслеизм мирискусников.) Но и без пикантных сопоставлений это интересный материал, позволяющий увидеть, как бердслеевская линия оживает и загорается в балетных экзерсисах Бакста и как умирает и гаснет в пошлых перепевах незадачливого Лодыгина.
К сожалению, "взгляд из России" ограничивается только Серебряным веком, хоть этим взглядом можно было бы окинуть и век железный, сталинский, и век пластмассовый — эпоху Тимура Петровича Новикова и Новой академии изящных искусств с ее ироническим дендизмом, пародийным декадентством, хоругвями с Уайльдом и бердслеевской графикой Виктора Кузнецова. Впрочем, прослеживать влияние Бердслея, листая пожелтевшие страницы "Мира искусства", "Весов", "Золотого руна" и "Аполлона", дело гораздо более надежное и безобидное.