Россия ввела ограничение на ввоз рыбы из Евросоюза, но отечественной продукции от этого на прилавках больше не стало. Корреспонденты "Огонька" посетили Сахалинскую область, чтобы выяснить: где рыба?
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Глеб Щелкунов / купить фото
"Мы тут, на Сахалине, умеем только рыбу ловить и чистить,— Людмила Гусева, 63-летняя рыбообработчица, острым ножом ловко разделывает сайру, плывущую мимо нее по конвейеру.— Вот так хвостик обрезаешь — раз, кишочки вытаскиваешь — два. Все, следующая". Людмила Викторовна трудится на новом консервном заводе, который является частью рыбоперерабатывающего комплекса "Колхоз им. Кирова". Это, пожалуй, единственное доходное место для всех жителей села Озерское, где расположен завод, и для многих других жителей окрестных мест. Тут можно подработать в путину, когда рабочие руки очень нужны, а если повезет, то и устроиться на круглогодичную постоянку. "В путину, с июля по сентябрь, у нас зарплата около 80 тысяч,— хвастается рыбообработчица,— а в обычные месяцы где-то около 30. Будет рыба — будут деньги. Мы в эту путину переработали 7 тысяч тонн кеты и лосося. Это не рекорд, но нормально. Сейчас делаем консервы, расценки на сайру тоже неплохие. Хотя лично я хотела бы мясо в консервы закатывать — оно как-то надежнее, от капризов Нептуна не так зависишь". Людмила Викторовна не считает свой труд тяжелым: "Это только после долгого перерыва ноги сначала гудят и спина болит, а потом привыкаешь. Да и куда деваться? У меня вот дочка развелась сейчас, с внуком сидит, ей надо помочь. Машину надо новую купить, приодеться — я хоть пенсионерка, но женщина еще видная".
— На этом заводе еще в советские времена работали мои родители,— Наталья Ахметшина тоже трудится рядом, на конвейере.— Еще несколько лет назад мы думали, что все, колхоз наш развалился окончательно, заводу конец. Но пришли новые хозяева, все возродили, отстроили заново, и знали бы вы, как мы этому рады. Раньше все отсюда уезжали — кто куда. А сейчас у села будущее появилось, Дом культуры вон построили даже. Еще бы рабочих мест побольше.
Завод этот — лучший в Сахалинской области по уровню технического оснащения. Другие предприятия, особенно мелкие, занимающиеся переработкой рыбы и морепродуктов в Сахалинской области, ему не конкуренты, может, поэтому и закрываются одно за другим. "Я раньше в соседнем Корсакове работала, а теперь все, обанкротились хозяева,— говорит еще одна "колхозница" Наталья Нурбаева.— Повезло, что взяли сюда. Мы все же люди опытные, я, например, в рыбообработке уже 20 лет. Так что теперь нас, банкротов, из Корсакова автобус сюда каждый день возит. Главное, чтобы владельцев наших не сильно прижимали, чтобы дали им поначалу хоть вздохнуть и нам вместе с ними".
На курильском острове Итуруп тоже целый поселок Рейдово зависит от рыбоперерабатывающего комплекса: только тут и можно заработать, шутка ли — почти 500 рабочих мест. Владимир Веретковский, капитан с 1981 года, поднимает над своим маленьким рыболовным судном большой, яркий, будто только что выстиранный российский флаг. Принадлежность острова оспаривает Япония, возможно, поэтому триколоры развеваются тут не только над каждым суденышком, но и над многими воротами домов, а на самом большом здании поселка на всякий случай написано: "Курилы — земля российская". "Я живу тут всю жизнь,— рассказывает капитан,— нигде больше не работал. Как с армии пришел, так рыбу и ловлю. В этом году нас природа испугала немного: горбуша от нас отвернулась. Обычно мы вылавливаем около 5 тонн, а в этом году поменьше. Но это по всему Дальнему Востоку не очень удачная лососевая путина. Но ничего, у нас еще треска есть, кета, терпуг, минтай... Вот минтая почему вы в Москве не едите? Это же вкуснейшая, полезнейшая рыба! В Европе на ура идет. А россияне ее почему-то не очень жалуют,— Владимир вздыхает: — Хотя к вам пока довезешь... Мы-то ловим, мы все делаем, что в наших силах. А дальше начинаются чудеса".
Семьдесят с ложкой
Чудеса, которые происходят с российской рыбой, готов объяснить Георгий Карлов, член комитета Госдумы по природным ресурсам, природопользованию и экологии.
— Российские рыбаки в состоянии насытить внутренний рынок разнообразной продукцией: рыбы у нас много! Но для этого их на берегу не должны встречать семеро с ложкой,— Георгий Александрович эмоций не сдерживает.— Удивительная ситуация: сегодня для оформления импортной продукции требуется на порядок меньше времени и разрешительных документов, чем для перемещения продукции отечественного рыболовства внутри страны. Выгоднее и проще ввозить рыбу в Россию из-за границы, чем добывать ее здесь. И, хотя Россия ввела запрет на ввоз рыбы сразу из нескольких стран мира, отечественным рыбакам от этого легче не стало. Напротив, вместо того чтобы ослабить удавку, на шею нашему рыбаку набрасывают новую. Например, предлагают ввести электронные сертификаты, которые при этом нужно будет дублировать бумажными копиями. А порядок пересечения государственной границы для рыбопромысловых судов, который остается неурегулированным не первый год! А рост тарифов на перевозку рыбы по железной дороге, который в итоге приводит к повышению цен настолько, что россиянам оказывается выгоднее есть норвежский лосось, который в последнее время стал "белорусским"! А тотальные лабораторные исследования, которые требуются, даже если перевозишь рыбу из одного района в другой? Проехал 5 километров со своей горбушей, пересек границу района — все, будь добр, делай новое исследование в ветеринарной лаборатории. Бумажные барьеры для многих российских рыбопромышленников становятся просто непреодолимыми, ведь количество всевозможных разрешительных документов, которые требуют от них контролирующие ведомства, перевалило за 500.
Александр Ефремов, директор одного из ведущих рыбоперерабатывающих предприятий на Дальнем Востоке "Южморрыбфлот", вообще подсчитал, что с ложкой его ждут на берегу не семеро — семьдесят: "Сегодня руководители нашего предприятия до 30 процентов времени затрачивают на взаимодействие с 70 контролирующими, надзорными и регулирующими органами власти, которые занимаются проверками, надзором, мониторингом нашей деятельности и каждый раз находят поводы, чтобы выявить нарушения". На предприятии даже составили таблицу — перечень этих организаций, всех 70, ознакомиться может любой желающий. Жуть берет от этого многостраничного списка, даже кажется, что Россия ввела санкции против своих же рыбаков — давно и надолго.
Умереть от удовольствия
"Кета — рыба благодарная, всегда возвращается туда, где родилась, в свой водоем,— директор лососевого рыбоводного завода "Сахалинрыбвод" Владимир Самарский проводит экскурсию по своему хозяйству.— Нерка вообще к тому же самому нерестилищу возвращается, один в один. Пойдемте, я вам стадо покажу". На этом заводе разводят восемь видов рыб, из икринок выращивают в инкубаторах молодь и выпускают на волю. Сахалинская область занимает первое место в России по объемам такого вот искусственного разведения лососевых — около 90 процентов кеты, к примеру, имеет "заводское" происхождение, практически вся горбуша Западного Сахалина и до 40 процентов на юго-востоке — это тоже "выпускники" с еще 38 таких же лососевых рыбоводных заводов. "Прибыль мы не получаем, мы бюджетное учреждение, только тратим и тратим, что многим не нравится,— вздыхает Самарский.— Но это же самое лучшее вложение денег, какое только может быть — сохранить один вид, спасти другой. Если этого не делать, то повылавливают рыбаки всех и дело с концом". На заводе работают всего восемь человек, "руками трогают икру" вообще человека четыре. Но каждый год здесь выпускают около 20 млн молоди кеты — прямо в реку Ударница, что течет недалеко от завода. Мальки плывут по реке, потом по озеру, потом уходят в море и дальше в океан, который рыбоводы официально называют пастбищем. Но проходит "два года и одно лето" и кета снова возвращается: самки, если не попадают по дороге в сети, откладывают икру, которую самцы оплодотворяют, и, отнерестившись, вскоре умирают, чуть ли не как идеальные влюбленные, в один день. "Такая у них судьба — умереть от удовольствия",— подводит итог директор.
Проблем у рыбоводов тоже хватает. Минсельхозом до сих пор не утверждена методика определения промвозврата рыбы, не решены и другие вопросы, связанные "с изъятием объектов аквакультуры из водоемов", сокращено финансирование рыбохозяйственной науки. В этих условиях на заводе еще и пытаются разводить малочисленные, исчезающие виды рыб — тайменя и сахалинского осетра, занесенных в Красную книгу. И если "тайменята" охотно дают здесь потомство, то с "сахалинцами" все сложнее. Последний раз размножались они в 2005 году, с тех пор не хотят: "Уж сколько раз проводили мы нерестовую кампанию, но никак. Безрезультатно. Все, что срабатывает с другими осетровыми, с этими не проходит,— директор замолкает. Хмурится. Потом светлеет: — Зато мы научились очень хорошо получать от самцов сперму!"
В дикой природе сахалинский осетр уже почти не встречается — ни одного производителя поймать в последние годы так и не удалось. Небольшие стада сохраняются на этом заводе, в Хабаровском крае и на заводе в Японии. "Все за амурских тигров переживают, сахалинский осетр тоже почти исчез. Почему никому в России эта проблема неинтересна? Ведь осетр — крупная рыба, выгодная для нашего рыбохозяйства. Может, мы плохо их рекламируем? Или они не кажутся народу такими уж миленькими? Но вы сами посмотрите, они же очень красивые!" Директор ведет нас в "зоопарк", где в специальных бассейнах живут его оливковые, с зеленоватым отливом красавцы с "архаическим, очень древним строением черепа" и "массивным, тупым рылом". Каждый снабжен специальным чипом, многих Владимир Григорьевич знает по имени: "Вот Маша и Самсон, молодые, по 20 лет им, рассчитываем на них. Вот малыши наши, как раз после кормления, сытые, довольные". Недавно здесь умерла самка Афродита: "Мне позвонили ночью: "Владимир Григорьевич, у нас несчастье..." Мы, скажу честно, ожидали этого, старенькая она уже была. Но я даже не стал ехать смотреть на нее, не смог... Как объяснить чувства? Когда столько лет с ними... Это очень личное".
Афродиту "унесли в морг" — сахалинских осетров и тайменей просто так не похоронишь, не выбросишь, это уголовное преступление. Поэтому "покойников" замораживают в специальном холодильнике, ждут комиссию, чтобы провести процедуру списания. Но в морг директор нас не ведет. Мы выходим за ворота, на которых тоже нарисован российский флаг и аршинными буквами выведено: "Россия, вперед!", направляемся к самому любимому месту всех здешних рыбоводов, где Ударница впадает в озеро Тунайча. Когда-нибудь, может быть, и сахалинских осетров под руководством Владимира Григорьевича будут выпускать тут на волю. Живут осетры долго, как люди, поэтому директор надежды не теряет. На заводе растят девятилетних малышей, ухаживают за взрослым стадом, оплакивают смерть Афродиты, ищут методы, пытаются разгадать тайну оплодотворения этой загадочной рыбы. Ну а пока по Ударнице отправляются в свой путь малыши кеты. Чтобы в конце жизни вернуться ровно в это же самое место, где они родились и которое запомнили навсегда. Директор, взрастивший, наверное, миллиарды тихоокеанских лососевых, один из множества сахалинских энтузиастов, которые работают с рыбой вопреки всему, гордо стоит на песчаном берегу и размахивает руками, как полководец: "Туда наши плывут. Отсюда — туда. Потом оттуда — сюда. Начало и конец — все тут, на нашей территории".