Премьера кино
Новый фильм Жан-Люка Годара "Прощай, речь" (Adieu au langage), получивший приз жюри на Каннском кинофестивале, снят в 3D и в некотором роде образует дилогию с предыдущим годаровским произведением — четырехлетней давности "Социализмом" (Film socialisme): в обоих этих коллажах можно ухватить некое подобие сюжетной линии, но гоняться за порхающей, как бабочка, авторской мыслью гораздо веселее, считает ЛИДИЯ МАСЛОВА.
В "Социализме" Жан-Люк Годар остановился, условно говоря, на том, что, когда Улисс, грязный и заросший после долгого странствия, высадился на родной Итаке, его узнала только собака. Собака также украшает постер новой картины, и в анонсах репертуарных таблоидов растолковывают, что она якобы является средством коммуникации между героями, растерявшими все остальные средства, включая и традиционный человеческий язык, которому автор в названии как бы делает ручкой. Эта "собачья" версия интерпретации ничуть не хуже прочих, и в том состоит прелесть (или ужас, как посмотреть) позднегодаровского дискурса, что тут любые интерпретации можно безостановочно метать на стол, как колоду карт. Тем более что, вопреки названию, сам автор по-прежнему говорлив, общителен и забрасывает зрителя изрядным количеством визуальной и словесной информации, и из этого бисера, который французский классик щедро мечет с экрана, можно выкладывать у себя в голове любые узоры.
Более того, как и в "Социализме", под годаровскую дудку пляшет целый кордебалет видных деятелей науки, искусства и политики, служащих марионетками в этом театре — нет, не абсурда, но сюрреализма. Это, правда, сюрреализм такого издевательского оттенка, который в исполнении данного автора притворяется четко структурированным и продуманным. "Нет-нет, никакого подсознания и прочего мошенничества, смотрите, как все четко и ясно",— как бы говорит Годар, в данном случае старательно разделяющий свое повествование на две чередующиеся главы: 1. Природа и 2. Метафора. Трудно сказать, сколько раз надо посмотреть "Прощай, речь", чтобы понять, по какому принципу "природа" и "метафора" сменяют друг друга, но все равно возникает приятное ощущение, что автор о тебе заботится, а не бросил на произвол своей фантазии. Это как если бы, пробираясь по глухому лесу, ты вдруг натолкнулся на указатель, сколько километров до населенного пункта, которым поблизости и не пахнет.
Но все же каким-никаким нарративом в фильме немного попахивает, и даже обозначены главные герои — мужчина и женщина (Элоиза Годе и Камель Абдели), знакомые, видимо, достаточно близко, чтобы ходить по квартире без одежды. Кроме того, они смотрят различные фильмы, беседуют на отвлеченные темы и в основном клонят к тому, что вербальная коммуникация как-то себя исчерпала, и не то что другой тебя не слышит, но и "скоро каждому понадобится переводчик, чтобы понимать собственные слова". Впрочем, примерно эту же идею гораздо лаконичнее и нагляднее в самом начале фильма иллюстрируют два эпизодических персонажа, которые, вместо того чтобы разговаривать, тычут друг другу в лицо экраны своих смартфонов.
Насчет визуальной коммуникации у автора тоже нет особых иллюзий: когда он высказывает мысль, что человек "ослеплен сознанием" и потому не способен смотреть на мир, Райнер Мария Рильке услужливо подпихивает цитату, что "внешний мир мы видим лишь глазами зверя", а пресловутая смыслообразующая собачка (принадлежащая самому режиссеру) преданно таращится в камеру и виляет хвостом, со своей стороны подтверждая другую цитату, уже дарвиновскую: "Собака — единственное животное, которое любит вас больше, чем себя". Но главное, ради чего, пожалуй, стоит посмотреть "Прощай, речь", это трюк, когда режиссер как бы раздваивает зрителя с помощью 3D, и сначала ты ощущаешь какой-то смутный дискомфорт, а догадавшись, что надо зажмуривать то один глаз, то другой, начинаешь видеть две картинки в одном кадре. Это не единственное насилие над зрителем — кроме визуального, есть еще и звуковое: с трудом выносимый мороз по коже вызывает скрип пера Мэри Шелли, пишущей "Франкенштейна" в компании мужа и Байрона на берегу Женевского озера. Появление этой костюмированной компании в общем даже можно объяснить: если центральные герои собираются посмотреть фильм "Франкенштейн", то почему бы и не попробовать представить, с каким жутким скрежетом он был написан. Возможно, не каждый возьмет на себя труд самостоятельно прошить в уме годаровскую картину такими вот псевдологическими стежками и для многих она просто распадется на набор видеоклипов, но, так или иначе, 83-летний Жан-Люк Годар, снявший достаточное количество вполне нарративных шедевров, в принципе уже может позволить себе вот это абстрактное чириканье, мяуканье, гавканье и детский плач, которыми наполнены его последние киноэссе. И как бы попрощавшись с членораздельной человеческой речью, он демонстрирует тот метафизический уровень владения своим личным режиссерским языком, когда вопрос, понимают ли тебя и до какой степени, совершенно непринципиален.