Богатый выбор бедных

Россияне в ближайшие годы вряд ли станут богаче, а некоторые наверняка окажутся беднее. И это может иметь самые неожиданные последствия

Ольга Филина

На прошлой неделе вице-премьер правительства Ольга Голодец обнародовала не самые радостные цифры. Сегодня, по ее словам, в России около 15,7 млн человек живут за чертой бедности, то есть каждый девятый. Поскольку на дворе инфляция, увеличение налогового бремени и общая нестабильность, проекция понятна: этот показатель имеет все шансы и дальше расти. Самое неприятное, что в зоне риска оказалась как раз наиболее почетная и необходимая обществу категория граждан — родители малолетних детей, для которых любая непредвиденная финансовая нагрузка может стать последней каплей, топящей семейный бюджет. Поэтому, пояснила вице-премьер, главным акцентом в социальной, а тем более в семейной политике уже сейчас должна стать "профилактика бедности".

Под этими словами подпишется любой эксперт, но нет согласия в главном: какой должна быть профилактика? Простая аналогия: если проводят вакцинацию от гриппа, всегда учитывают, какой штамм грядет. У бедности, как выясняется, штаммов не меньше, однако социологи и экономисты до сих пор не договорились о методике их заблаговременного определения. Собственно, сама категория — российские бедные — такая же неопределенная, как и российский средний класс. Кого защищать? От чего? И главное — как?

Прежде всего неясно количество бедных.

Правительство считает, что их у нас 15,7 млн человек. Институт социологии РАН в прошлом году насчитал 20 млн. По данным "Левада-центра", почти половине российских домохозяйств свойственна "структура бедного потребления". А если верить многомерному индексу бедности, разработанному группой ученых из Оксфорда и включающему такие показатели, как земляной пол в доме и отсутствие питьевой воды, в России как раз все хорошо — по-настоящему бедны не более 2 млн граждан.

Причина путаницы в том, что наша социальная структура никак не измеряется общим аршином. Когда к России подходят с лекалами для развивающихся стран, оказывается, что мы слишком благополучны на общем фоне. Когда с лекалами для развитых — в бедные проваливается половина населения. Приходится придумывать что-то свое, и речь здесь вовсе не о теории: если природа бедности уникальна, то и способы борьбы с ней будут заимствоваться с трудом.

Над самобытностью российской ситуации впервые за все время изучения и подсчета наших бедных задумались только сейчас: ученые из Института социологии РАН и НИУ ВШЭ Наталья Тихонова и Василий Аникин опубликовали исследование "Бедность в России на фоне других стран". Они сравнили характеристики отечественного слоя неимущих с соответствующими социальными слоями в Германии и Великобритании, с одной стороны, и в Индии, Бразилии, Китае — с другой. Наложили таблички — убедились: ничего общего, почти нигде и ни с кем.

— Основные типы бедности в современном мире можно условно обозначить как доиндустриальный, индустриальный и постиндустриальный,— рассказывает "Огоньку" Василий Аникин.— Доиндустриальный — это массовая сельская бедность, связанная с неэффективностью труда, а также городское дно, возникающее как следствие неконтролируемой миграции в города. Индустриальный тип бедности связан с эксплуатацией и низкой оплатой труда уже работающих специалистов и рабочих. При этом с точки зрения сущности этого типа бедности не так важно, кто именно «недоплачивает» работнику – отдельный капиталист или государство. В любом случае индустриальная бедность тем выше, чем больше у работодателей власти на рынке труда и чем слабее переговорные позиции работников. Постиндустриальный возникает из-за изменений конъюнктуры на международном рынке труда: риски массовых сокращений, понижения в должности и объеме влияния на рабочем месте, вынужденная смена профессии... Ясно, что для развивающихся стран характерны первые два типа бедности, а для развитых — последний. Но в России, как выясняется, представлены все три, причем за ними стоят настолько заметные и отличные друг от друга социальные группы, что можно говорить о соседстве в стране трех разных эпох. Иногда они удалены друг от друга еще и географически: Москва и Ингушетия, скажем, бедны совсем по-разному. Понятно, какие проблемы это ставит перед правительством: чтобы помогать нашим разным бедным, нужно допустить очень сложную социальную стратификацию и, естественно, отказаться от единых для всех "целевых программ", что сегодня представляется непопулярной мыслью.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Разнообразие реакций

Проблема с различением российских бедных связана еще и с тем, что они сами изо всех сил стараются "казаться богатыми". Профессор Наталья Тихонова характеризует это распространенное явление формулой "лопни, но фасон держи". Масштабный опрос Института социологии РАН в 2013 году показал, что в абсолютных величинах за последние 10 лет положение наших бедных только ухудшалось, однако количество техники и гаджетов, которыми они владеют, увеличилось. Более того, сократилось число таких тривиальных бытовых приборов, как холодильник или стиральная машина, зато компьютер и какой-никакой смартфон есть теперь едва ли не у каждого малоимущего. Все это связано с тем, что люди опасаются быть уличенными в бедности, которая все больше воспринимается как социальный порок, и пытаются соответствовать амбициозному времени.

Однако если мы говорим о соседстве в России, по крайней мере, трех времен, то и критерии соответствия здесь у каждого свои, и нынешний кризис на эти группы будет влиять по-разному, меняя их отношения с окружением, властью и государством.

Малоимущие доиндустриальной эпохи в случае ухудшения экономической обстановки могут быть просто потеряны для официальной власти. Они не исчезнут как класс, но с учетом их оторванности от индустриальной жизни страны и ее актуального развития, просто замкнутся в себе, выпадая в теневую экономику и нестандартные формы занятости. Поскольку множество "доиндустриалов" компактно проживает в республиках Северного Кавказа, исследователи прогнозируют ренессанс так называемых адатных структур — обычаев и правил, составляющих альтернативу официальному закону и власти. Не стоит ждать, что остальная российская доиндустриальная деревня вдруг поднимется с колен на фоне продовольственных санкций: к 2013 году уже 99 процентов сельских бедных не имели никакой земли, а с учетом распространенной алкоголизации — еще и не собирались ни на кого работать. Помогать "доиндустриалам" сложно: единственно возможный способ — оказывать гуманитарную помощь — очевидно, малоэффективен и дорог. Еще один вариант — качественное образование, посредством которого можно вывести хотя бы детей из состояния "третьего мира", но расходы на образование в России, как известно, тоже сокращаются.

— К рискам бедности индустриального типа в России относятся другие два сюжета: пухнущая периферия среднего класса и избыточное предложение низкоквалифицированной рабочей силы, которое в последние годы очень активно подпитывалось миграцией из ряда бывших советских республик и некоторых азиатских стран,— считает Василий Аникин.— Дело в том, что российский средний класс в последние 10 лет активно прирастал как раз за счет периферии — белых воротничков средней и низкой квалификации, при том что численность высококвалифицированных профессионалов почти не менялась с 1994 года. Но как раз эта периферия самая неустойчивая: в пору кризиса ее структура начинает напоминать песочные часы, причем большинство падает в малообеспеченность и бедность, а не укрепляется в ядре среднего класса.

— Дополнительная сложность в том, что в периферии много молодежи,— считает Петр Бизюков, ведущий специалист Центра социально-трудовых прав.— Принятый в социологии термин "налог на детей" становится для них непосилен, соответственно о демографическом подъеме придется забыть. Вспомним: по формальным подсчетам, наличие даже одного ребенка в семье увеличивает в два раза ее риск стать бедной.

С рабочими низкой квалификации сложностей еще больше, поскольку многие из них — мигранты, недавно перебравшиеся в Россию или плохо здесь адаптированные. По мысли исследователей, сокращение рабочих мест для них и активное усиление эксплуатации приведут к замене классовой идентичности на национальную, которая уже необратима и грозит обществу радикализацией.

Проблемы "постиндустриальных" бедных квалифицировать труднее всего, поскольку они уже не только классовые, но и индивидуальные. Обрушение судьбы каждого отдельного профессионала кажется во многом случайным, но эхом отзывается во всем профессиональном сообществе.

— В случае глобальных рисков помогать профессионалам тоже нужно комплексно: выстраивать систему их реинтеграции в рынок труда без потери квалификации и с учетом индивидуальных особенностей их рабочей силы,— считает Василий Аникин.— Вы же понимаете, что на нашей бирже труда ни одной должности, адекватной квалификации и опыту специалистов высшей категории, практически не найти, поскольку такие рабочие места распределяются через другие каналы. Оборотной стороной рисков постиндустриальной бедности в России является резкий рост за последние пять лет отчуждения труда среди профессионалов и управленцев. А ведь именно для них причастность к общему делу является источником роста производительности труда.

Без перемен

В свете грядущих испытаний можно подумать, что у наших многочисленных и не похожих друг на друга бедных возрастет градус протеста и появится запрос на реформы. Но эта простая формула сегодня вызывает у социологов все больше сомнений. Специфика российского обнищания такова, что ведет скорее к годам апатии и неартикулированного недовольства, чем к требованию сменить институты.

— Ловушка очевидна: реформы институтов интересуют не голодных, а тех, кто плохо пообедал,— поясняет Марина Красильникова, руководитель отдела изучения уровня жизни "Левада-центра".— Понятие "средний класс" к России вообще не применимо, а наши относительно обеспеченные люди — около 30 процентов населения — не так хорошо освоили стандарты свободной и ответственной жизни, чтобы забыть о своей аффилированности с государством и отказаться от распределительной логики.

Даже бедные постиндустриального типа вряд ли поспособствуют структурным сдвигам. На российской почве им, как оказалось, свойственна прогрессирующая апатия и большая разобщенность, непричастность делу.

Поэтому гораздо громче лозунгов сменить институты будут звучать требования "справедливого распределения": дайте нам, а не им. У сторонников распределения сейчас много козырей, в том числе националистический, и государству сложно не пойти у них на поводу.

— Согласно нашим подсчетам число социальных протестов увеличивается через некоторое время после увеличения безработицы,— рассказывает Петр Бизюков.— А вот после падения общего уровня жизни, роста бедности никаких изменений не наблюдается. Иными словами, люди терпят, пока хоть что-то есть, и власть может довольно долго рассчитывать на их спокойствие в таком состоянии.

Таким образом, профилактика бедности любой ценой не такая уж необходимая мера: даже обеднев, общество останется внешне устойчивым. Главное — давать хоть понемножку, но всем. Да, о развитии говорить не придется, да, продолжение распределительной логики в условиях сокращающегося бюджета — тупиковый путь. Но эксперты сегодня все реже видят альтернативные пути, хотя и не отрицают, что они могут быть: такие переходные общества, как наше, сами похожие на "периферию" среднего класса, часто удивляют прогнозистов. Им бы вероятнее всего, конечно, "осыпаться", но можно ведь все-таки и закрепиться наверху.