Под знаком лирики и драмы

Роберто Аланья — из тех романтических принцев оперы, за которых особенно переживаешь. Не потому, что на то есть явные причины. У всех бывают тяжелые времена, трансформации голоса, вспышки скандалов или большая любовь, но в случае с Аланьей легкая тревожность входит в программу культа — так лиричен его голос, столько в нем мягкости в лучших партиях, столько актерского и личного обаяния в его арсенале и столько сложных поворотов в его певческой судьбе. На оперной сцене бывают карьеры как столбы — их неподвижность, независимость от времени и людей символизирует волшебные свойства оперы и очаровывает. Бывают карьеры, основанные на гибкости: изменчивость голоса и жизни отражается в подвижности репертуара и специфики — это современный стиль, в нем меньше ощущается священный оперный мотив, а больше — свободный рынок. Карьера Аланьи посвящена оперному универсализму, череда его сценических ролей и записей рисует его как тенора вообще, Героя с большой буквы.

Его хрестоматийные партии, сразу сделавшие из молодой звезды легенду: нежный Альфред в "Травиате", возвышенно, откровенно лирический и при том чуть заметно тронутый ироническими красками Неморино в "Любовном напитке" или франкофонный Ромео в "Ромео и Джульетте" Гуно, где вся партия — воплощение эластичности и летучести голоса,— все это герои, возвращаясь к которым, Аланье, по его собственным словам, приходилось "сражаться с собственным прошлым" и к всеобщему удовольствию побеждать. Среди партий Аланьи есть и Орфей Глюка, хотя старинная музыка не входит в перечень специальностей певца и вообще это особая территория, куда не всякому позволено и не всякому удается зайти без ущерба. Но Аланье мила репертуарная решительность и непредсказуемость. Легенда гласит, что он человек безотказный, отсюда — груды драматических ролей и нагрузка на голос, что делает его и крепче, и резче, меняет краски, заставляет поклонников нервничать. Это же — источник скандалов, вроде того, что случился несколько лет назад в "Ла Скала", когда профессиональные миланские опероманы принялись вслух выражать свое неудовольствие и Аланья ушел со сцены посреди представления. Аланья так эмоционально и обаятельно искренне выглядит в своих ролях, словах и поступках, что ему прощают и срывы, и упоение, и временную нестабильность и репертуарные метания. В них он весь — подростковый герой для взрослых, сообщающий респектабельной публике о ее пылких мечтах. Характерно, что с возрастом роли юношей стали выходить у Аланьи еще выразительней, чем в начале карьеры. И Неморино, и Вертер Массне, когда ими становится авторитетный Аланья, внезапно молодеют, заливаясь румянцем вокальных ухищрений и актерской многомерности. Аланья — неординарный актер, и говоря, что всегда играет самого себя, почему-то вдруг оказавшегося в той или иной ситуации, скорей всего, не лукавит. В его актерстве именно это и подкупает — искренность признания то бедственного, то триумфального, то смешного, то трагического положения.

В Москве тенор поет уже не в первый раз, и, как это у него заведено, скорей всего, в программу войдут и непременные козырные сицилийские народные песни, и специальные приношения местному своеобразию. Так, однажды специально для российской публики Аланья выучил раритетные "Строфы Нерона" Артура Рубинштейна — их пел Карузо и сейчас не поет никто из русских певцов. В другой раз удивил по-веристски откровенной арией Ленского на очень приличном русском, выученной по записям со слуха. В программе значится, как принято, партнерша-сопрано, ею будет на сей раз Екатерина Щербаченко, одна из лучших Татьян на сегодняшний день, так что Ленского стоит ждать. Если нет, Щербаченко с Аланьей, оба насквозь лирические герои, легко придумают, чем еще можно тронуть публику.

Концертный зал "Барвиха Luxury Village", 22 ноября, 19.00