«Оказалось, если его убрать, ничего не изменится»
Григорий Ревзин о смерти и похоронах Леонида Брежнева
Для каждого номера Weekend в рамках проекта «Частная память» мы выбираем одно из событий 1953-2013 годов, выпавшее на эту неделю. Масштаб этих событий с точки зрения истории различен, но отпечатавшиеся навсегда в памяти современников они приобрели общее измерение — человеческое. Мы публикуем рассказы людей, чьи знания, мнения и впечатления представляются нам безусловно ценными.
Фото: AP / Boris Yurchenko
Фото: газета "Правда"
10 ноября 1982 года
Умер Леонид Брежнев
Когда Леонид Ильич Брежнев умер, у меня были каникулы. Там подгадывали каникулы под 7 ноября, а он умер 10, сообщили 11. У моей мамы много сестер, большая семья, и 13, в субботу, мы должны были ехать к тете Тане. Все ее сестры и их семьи — много людей довольно-таки разнообразных взглядов.
У нас дома боль утраты с 11 числа не очень ощущалось. Было чувство абсурдности бытия, потому что он умер, а ничего не произошло. Но тетя Таня к Брежневу относилась с уважением, анекдотов про него не одобряла и еще за несколько лет до того завела у себя дома его портрет в золотой раме, в кремовом кителе с орденами. И он у нее висел в большой комнате над диваном рядом с голографической японкой, которая под одним углом зрения была в одном кимоно, а под другим в другом. Мой брат Колька говорил, что если посмотреть на нее сверху, от потолка, то она еще бывает и без кимоно, и мы даже однажды пытались слазить, но люстра сломалась. Так вот, приезжаем мы, а тетя Таня ему, портрету, сбоку снизу приделала ленту из черного крепа, а сама сидит под ним. В черном костюме, блузке с жабо, со слезой, торжественно, но по-домашнему — рядом эмалированный таз с пирогами, укрытый одеялом.
Фото: Репродукция ТАСС
Содержимое таза (я в мифологическом смысле, скажем, в соответствии с идеями Ольги Фрейденберг) олицетворяло собой усопшего. В ритуальном аспекте я приобщился к его смерти — я им объелся. Я любил пироги.
НТВ к 30-летнему юбилею смерти Брежнева выпустило фильм под названием "Брежнев. Смерть эпохи", и в принципе, глядя из сегодняшнего дня, это выражение — "смерть эпохи" — кажется адекватным. В школе, в задачах по физике, после изложения каких-то выдуманных, мучительно ненатуральных историй про то, как что-то куда-то ехало, принято было писать "трением можно пренебречь", и в этом была какая-то неприятная угроза, в том смысле, что мы могли бы тебя еще и заставить учитывать это трение, но ладно уж, так и быть, послабление тебе вышло. Брежнев был большим временем, а Андропов и Черненко — мелкими ошметочками его же, катышками, образовавшимися от трения о новую эпоху, и ими можно пренебречь. С Брежневым умер послевоенный СССР — действительно конец эпохи. Но ничего такого, что соответствовало бы этому пафосному определению, вовсе не ощущалось.
Атмосфера вокруг 7 ноября в детстве была чем-то вроде письма старого лорда Баскервиля потомкам — "в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно, опасайтесь выходить на болото". Вся эпоха была каким-то зыбким болотом, а вокруг 7-го, когда этот дом престарелых забирался на непогребенный труп своего Ленина, чтобы показать, что они с ним тесно связаны, силы зла, очевидно, властвовали безраздельно. В ноябре вообще темно и страшно, как и сейчас, но сейчас ты хоть чего-то сделал, на что-то можешь опереться — не в том смысле, что вытянет, а в том, что это уже было, и трудно отменить. А в детстве ничего такого не было. Было только страшно, что кругом болото и правят им силы зла. Я все время боялся незнамо чего. Армии, от которой как отвертишься — а мы уже два года как воевали в Афганистане. Того, что нужно идти в магазин и по четыре часа бороться за кусок костлявой говядины. Школы, потому что там тебе могут влепить пару, а там аттестат, в институт не поступишь, значит опять — в армию. Нет, я в кого-то влюблялся, читал книжки — дело не сводилось к ужасу, но он никуда не уходил. Можно сказать, я в ужасе влюблялся и в ужасе читал Достоевского и Эйдельмана.
У Анны Ахматовой есть стихотворение "Август 1940".
Когда погребают эпоху,
Надгробный псалом не звучит,
Крапиве, чертополоху
Украсить ее предстоит.
И только могильщики лихо
Работают. Дело не ждет!
И тихо, так, Господи, тихо,
Что слышно, как время идет.
Это про Париж, сданный Гитлеру, но это, в общем-то, точное описание таких моментов, когда погребают эпоху. Но тут не было ни тишины, ни звука идущего времени. Он умер, а ужас не кончился. Обострился — оказалось, если его убрать, ничего не изменится. Вот только что вроде было, что не на кого заменить, и приходится ему челюстью ворочать, а умер — вообще ничего не поменялось. То есть в любой момент можно убрать, но убрать нельзя никогда.
Про Брежнева пишут, что он был добрый — не знаю, не почувствовал. Я вот не могу понять, отчего многие мои знакомые так любят идею ограничения власти верховного правителя и считают, что все зло от его произвола — Брежнев ведь и был конституционный генсек по состоянию здоровья. Злой, добрый — не имеет значения, царствовал, но не правил — это чему помогает? Ничему. Это любимая нами имитация, только недавно была имитационная демократия, а тогда был имитационный тоталитаризм. Типа как Сталин, но на самом деле двух слов связать не может. И кстати, я вовсе не верю, что на самом деле все решали Устинов, Гречко и Андропов, которые никак не могли поделить между собой власть. Они жили, может, и не в таком ужасном состоянии, как Брежнев, но тоже были немощными стариками с видимым упадком мозговой деятельности.
Там кто-то другой все решал, и я тогда не очень понимал, кто. Но что мне было понятно — это что решают они в согласии с желаниями граждан. Граждане не чувствовали ужаса, который меня все время сопровождал. Если пользоваться аналогиями из сегодняшнего дня, они переносили это чувство на американцев, европейцев, вообще на другие народы, которые полагали враждебными. Их так радовало, что нас все боятся, что сами они не боялись, а наоборот.
Не знаю, как им это удавалось, у меня у самого такой трансферт никогда не получался. Ужас был не в Брежневе, а в стране. За синей курицей в очереди четыре часа стоять не хочешь? А ты знаешь, как в Томске живут? Зажрался, гад! В армию идти не хочешь? А кто страну в Афганистане от американцев защищать будет? "Малую землю" учить не хочешь? Отцы там умирали, а ты учить не хочешь? Как фашист? Тебе страна школу построила, образование дала, а ты учить не хочешь?
Как такое может умереть? Такое бессмертно.
Мы тут некоторое время — со свободной прессой, с поездками куда хочешь, с правом читать чего в голову взбредет и смотреть что захочется, с любыми товарами, с кафе, парками, велосипедными дорожками и т.д.,— некоторое время пожили как светлое будущее всего русского человечества. Но это прошло. Как бы казалось, что сейчас так живет Москва, Питер, а дальше и Екатеринбург, и Томск, и везде, везде. Но это была ложная кажимость. Русское человечество хочет жить в другом направлении, а это все отщепенцы. Зажрались, гады, вот их и занесло.
Там Ахматова дальше интересно написала про эпоху:
А после она выплывает
Как труп на замерзшей реке.