2014 год, несомненно, войдет в историю российского кино. Но вовсе не коммерческими успехами: они весьма скромны.
Фото: filmz.ru
Фото: filmz.ru
Фото: Bazelevs
Фото: kinopoisk.ru
Наиболее впечатляющие сборы оказались у откровенно жанровых фильмов "Вий" и "Горько! 2". Последний, вслед за своим предшественником "Горько!", показал редкий пример реальной окупаемости малобюджетных, но бьющих в цель проектов.
Не появилось патриотических блокбастеров типа прошлогоднего "Сталинграда", которые вызвали бы зрительский ажиотаж. Конвертировать патриотизм в рубли, если от них еще что-то останется, предстоит уже в следующем году художникам, взявшимся воспевать крымскую эпопею. Полный провал ожидал "Василису" из эпохи 1812 года: при бюджете в $7 млн она собрала всего $300 тыс. Не стал рекордсменом проката и "Солнечный удар" Никиты Михалкова, имеющий конкретный идеологический прицел.
Наиболее кассовые российские фильмы 2014 года — это так называемый второй эшелон коммерческого, совершенно беспроблемного кино. Впору говорить о том, что через десять с лишним лет после появления первых успешных отечественных блокбастеров российская киноиндустрия, претерпевшая целый ряд бездарных реформ, остается провинциальной и проигрывает всем крупным индустриям мира — хоть немецкой, хоть корейской, хоть турецкой, не говоря уже о китайской или американской.
Утешением в таких случаях должны служить достаточно высокий уровень авторского кино, а также фестивальные успехи и признание профессионалов. Тут действительно есть чем похвастаться. Награды, полученные в Венеции фильмом Андрея Кончаловского "Белые ночи почтальона Алексея Тряпицына" или в Канне — "Левиафаном" Андрея Звягинцева, уже кое о чем говорят, но ими дело не ограничивается. Тот же "Левиафан" собирает целый урожай призов на других престижных фестивалях, завоевывает весьма уважаемый азиатский "Оскар". Международными наградами не обделены и "Класс коррекции" Ивана Твердовского, и "Дурак" Юрия Быкова, и "Испытание" Александра Котта. Помимо этих появилось еще несколько достойных картин: "Звезда" Анны Меликян, "Да и да" Валерии Гай Германики, "Еще один год" Оксаны Бычковой, "Велкам хом" Ангелины Никоновой, "Комбинат "Надежда"" Натальи Мещаниновой. Женский акцент в кинематографе — не просто важная тенденция уходящего года, но проявление глобального процесса феминизации режиссуры, той профессиональной сферы, которая долгое время считалась сугубо мужской.
Однако радость от этих свидетельств живого процесса сильно подпорчена сопутствующими обстоятельствами. Они дают основания подозревать, что 2014-й может оказаться последним относительно благополучным годом в новой истории российского кино: вслед за ним пойдет полоса либо глухого кризиса, либо ползучего безвременья. И речь идет даже не об экономическом кризисе, в котором рискует оказаться не имеющая никаких резервных подпорок российская киноиндустрия, практически полностью сидящая на госдотациях. Гораздо опаснее то, что нынешний год резко сузил пространство художественной свободы, фактически легализовав цензуру, жестко очертив круг запретных тем и даже начав формировать черные списки неугодных художников.
Впору говорить о том, что через десять с лишним лет после появления первых успешных отечественных блокбастеров российская киноиндустрия остается провинциальной и проигрывает всем крупным индустриям мира
Нынешняя цензура хитроумна и не любит называть себя своим именем. Начинается демагогический разговор с того, что у нас, мол, полная свобода слова: снимайте что хотите и как хотите. Только если вы неблагонадежны, не удовлетворяете условиям А, Б и В, вы не получите ни копейки государственного финансирования. А если вам каким-то чудом все же удастся снять фильм, вам не разрешат его нигде показать. Возьмем матерную лексику: сначала ее запретили в большом прокате, оставив "матерщинникам" фестивальную нишу, поскольку предполагалось, что в некоторых фильмах ненорматив может быть художественно мотивирован. Потом приняли новый закон, по которому любой показ, в том числе фестивальный, требует от фильма прокатного удостоверения. А его не выдадут, если в картине звучат запретные слова. Получается замкнутый круг.
Дело, разумеется, не в мате как таковом: он служит в этих фильмах орудием разрушения двойной морали, фальшивой социальной нормы. Попав в кольцо запретов, ни "Левиафан", ни "Дурак" не могут выйти к зрителю в том виде, в каком были задуманы авторами: что это, если не цензура? Прокатная судьба таких картин, как "Да и да" и "Комбинат "Надежда"", просто похоронена, потому что цензурировать их значит кастрировать. Излишне напоминать о том, что все это — сугубо местные российские изобретения "своего пути", выбрасывающие наш кинематограф из мирового киноконтекста, вновь заключающие его в гетто, из которого он вырвался в результате перестройки, склоняющие к забытым формам эзопова языка и самоцензуры. Истинная причина запретов — страх того, что свободное художественное высказывание может затронуть власть. Именно власть, а не "родину", которая как-то вынесла все горькие упреки, доставшиеся ей от классиков русской литературы.
2014-й может оказаться последним относительно благополучным годом в новой истории российского кино
Все то, что случилось в этом году в области кино,— результат не только распространения идеологической реакции, но также сугубо административных методов, взятых на вооружение Министерством культуры. Одной из культурных драм уходящего года стала реорганизация Музея кино, а до того — с аналогичным изяществом проведенная дисциплинарная реформа НИИК (Института киноискусства). Администраторы, которых теперь принято называть эффективными менеджерами, не способны осознать, что труд художника или ученого отличается и по своей природе, и по ритму, и по режиму от любого другого труда. В то же время эти горе-руководители понимают, что, "укрепляя дисциплину", регламентируя творчество и сажая на ключевые позиции в кинематографе послушных людей, они способствуют искоренению вольномыслия, а это наверняка оценят где-то наверху. И это тоже замкнутый круг — предпосылок.