Алексис Родзянко, глава Американской торговой палаты в России (AmCham), в интервью "Ъ" рассказал, какие проблемы в 2015 году видят крупные международные компании, в первую очередь американского происхождения. При этом уход из России, которая становится интересной для организации экспорта, для большинства из них неактуален.
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов
Фото: Коммерсантъ / Юрий Мартьянов
— С точки зрения AmCham в России — то, что происходит сейчас в экономике России, является действительно чем-то фундаментальным, кризисом, экономическим потрясением или же речь идет о временном спаде, за которым последует улучшение конъюнктуры?
— Неясно на самом деле, что происходит. Нам просто необходимо дождаться, когда курс рубля и цены нефти стабилизируются. В слове "рубль" и в слове "баррель" много одинаковых букв, как-то они перемешались, и рубль выглядит сейчас очень похоже на цену нефти. Последнее в 2014 году заседание совета директоров нашей палаты — а это руководство 26 ведущих компаний и организаций, которое и определяет ее политику,— проходило как раз в момент очередной курсовой нестабильности, и мы постоянно отвлекались на то, что происходит с рублем именно в эти минуты. И тогда, и сейчас непонятно, где все это остановится. У нас было ощущение, что мир вокруг нас меняется просто на глазах.
Люди, которые были в этот момент в конференц-комнате, управляют большими бизнесами в России — это американские компании в России и многонациональные компании в России, и это, по существу, компании с российским паспортом. Это тысячи рабочих мест российских и, может быть, три-четыре иностранца в топ-менеджменте — сейчас это типичная картина для крупной компании--члена Американской торговой палаты. Это не просто люди и компании, которые здесь живут и работают,— они чувствуют себя в России своими и, естественно, волнуются о том, что здесь происходит.
Первая и сейчас самая живая тема — что делать с коллективом сотрудников при падении рубля фактически наполовину по отношению к доллару, то есть против всего того, к чему люди привыкали многие годы. Причем это случилось достаточно быстро, за месяц-полтора. Все ведь понимают, что полноценная долларизация экономики в России невозможна.
— Почему? Кажется, у населения России есть по этому поводу очевидный энтузиазм.
— Потому что заработать эти доллары в России не представляется возможным, а платить надо людям от заработка. Это не государство, поймите, частное предпринимательство зависит от прибылей и должно заплатить своим сотрудникам от того, что они зарабатывают. Они работают здесь, они зарабатывают здесь. Откуда у населения вдруг появится в два раза больше денег?
— Насколько опыт ваших компаний--членов палаты является конкурентным преимуществом в этой ситуации? Понятно, что сильные колебания курса никто не будет рассматривать как благо, но Россия — не первая страна, где это происходит, и среди ваших членов много компаний, работающих и в Бразилии, и в ЮАР, и поэтому много лучше российских компаний знающих, как заработать в такой ситуации.
— Сложный вопрос. Российские подразделения — часть многонациональной компании, которая работает по всему миру. Да, Россия — не первая страна, в которой курс национальной валюты колеблется так сильно. Однако люди за последние десять лет в России привыкли к определенной значимости в своей компании: их внутрикорпоративный экономический вес, их влияние на дела компании быстро росли, потому что сама Россия росла быстрее, чем девальвировалась ее валюта. А сейчас вдруг в течение четырех месяцев этот вес уполовинился. С другой стороны, российским подразделениям иностранных компаний сейчас проще, потому что поддерживать этот бизнес из центральных бюджетов корпорации стало вдвое дешевле. Доллары не исчезли, доллары сейчас стоят дешево, но российские подразделения тоже "подешевели". Поэтому отчасти им стало сложнее взаимодействовать с головными офисами, а отчасти и легче. Наконец, да, в штаб-квартирах есть понимание того, что девальвации — это то, что действительно иногда случается, и это нужно пережить. Ведь физически по количеству народа, по природным богатствам, по объему рынка, в целом по своему потенциалу Россия не уменьшилась.
— Российский валютный кризис совпал с обвалом цен на нефть, с рецессией в экономике РФ в 2015 году и с резким спадом спроса. Очевидно, что часть членов AmCham будут российский бизнес сворачивать. Это так?
— Кажется, да. Но это касается некрупных предпринимателей, фактически позиционировавших свои компании как присутствующие в России, а не как здесь работающие. Они действительно теперь просто не могут зарабатывать столько, чтобы оправдать пребывание здесь. Что же касается компаний средних и крупных — нет, никто не собирается уходить. Да, они все думают, насколько нужно затянуть ремень. Экономического роста в России в целом никто не ждет, но его и осенью 2014 года никто не ждал, все ожидали некоторого сужения бизнеса и рынка для России. Все компании думают, как себя вести, чтобы пережить это время и не навредить своим перспективам.
Впрочем, у происходящего есть и положительная сторона: меньше внимания обращают на санкции — они ушли с первого плана на второй-третий. Главное сейчас — цена на нефть, и этот фактор влияет на весь мир, в том числе и на Штаты, и на Европу. Снижение цены на нефть на руку США и ЕС, но резкие перемены ставят под сомнение глобальный рост, а глобальный рост от таких резких колебаний может пострадать.
— Если бы это была другая страна и при других входящих обстоятельствах, то по крайней мере часть участников AmCham должны сейчас обсуждать возможность инвестиций в Россию на ближайшие два года. Когда еще будет возможность так дешево купить доступ на 140-миллионный потребрынок с меняющейся структурой...
— Да, Россия стала интересней и стала дешевле. Когда дешево, написано в учебниках бизнеса, с оговорками, конечно, то надо покупать. Думаю, эти учебники никто не отменял.
— Но до отмены санкций, очевидно, это просто потенциальная возможность, а не ожидание реальных инвестиций.
— Отмена санкций — не нашего ума дело. Но понимать их, разъяснять их условия и работать в этих рамках — это как раз наша задача. И с этой задачей по мере прохождения времени мы справляемся. Мы задавали вопросы нашим коллегам--директорам компаний именно на эту тему: с лета 2014 года в режиме санкций установилась некая стабильность, каково же предположительное влияние их на ваши бизнесы? Обобщенный ответ таков: эффект достаточно мал, наш бизнес в России в любом случае продолжается, 2014 год мы закрываем очень успешно, и это лучший год в нашей истории, хотя темпы роста ниже, чем мы привыкли за последние годы. Что касается 2015 года — это некоторый шок в ожидании чего-то такого... плохого.
— И что бы это могло быть, в каких терминах описываются эти ожидания "плохого"?
— Для бизнеса все риски в конце концов сводятся к экономическим: снижение возможности заработать, более низкий спрос, низкие продажи, более низкая деловая активность. Любой бизнес живет от своей маржи, разницы между выручкой и расходами. Расходы менять всегда тяжелее, выручку даже поддерживать при ожиданиях на 2015 год моим коллегам в бизнесе кажется сложной задачей. Они боятся сокращения продаж при достаточно сложной задаче компенсировать это снижением своих издержек.
С другой стороны, все дешево — экспортировать из России стало интересно экономически. Так, накануне Нового года я встречался с человеком, который занимается технологиями нефтедобычи — горизонтальное бурение, гидроразрыв пласта, он утверждает, что теперь впервые может предложить конкурентные по сравнению с китайцами условия по оборудованию, услугам и по цене. Это российский бизнесмен, оборудование и технология у него частью свои, частью от крупных международных поставщиков.
— Обеспокоены ли члены AmCham возможной "полупринудительной" локализацией производства в России? Насколько серьезно риски более агрессивного отношения к иностранным инвесторам и вообще политическая составляющая в бизнесе обсуждаются в ваших кругах?
— Тема локализации была живой с первых новостей о санкциях. Ряд компаний, смотря вперед, решили, что санкции будут иметь долгосрочный эффект и что повышенные требования по локализации в России неизбежны, и стали уже двигаться в этом направлении. Кроме того, санкции фактически являются преференциями для закупок в Азии в сравнении с ЕС и США. Но для многонациональной компании это просто вопрос перераспределения спроса из России на ее же заводы в Китае.
— Ожидаете ли вы попыток в целом поделить компании, работающие в России, по географии расположения их штаб-квартир?
— Осенью 2014 года были и такие примеры: например, мы видели атаку на McDonald's. Напали на американский бренд и в результате напали на свою же сильно локализованную в России компанию. Это быстро поняли, и атака прекратилась. Многие всемирно известные бренды ассоциируются с Америкой, какие-то больше, какие-то меньше — но, в сухом остатке, они продолжают работать в России очень успешно. Они хорошо ориентируются в политических реалиях и понимают: сейчас для российского рынка лучше покупать в Китае, даже если у меня есть свой завод в ЕС или США. А ассоциация транснациональных компаний по расположению штаб-квартиры — это возможно только в случае, если вся ситуация перейдет в некую уже истерическую кампанию.
— Рассматривают ли ваши члены такое развитие ситуации в качестве возможного сценария и что собираются в этом случае делать?
— Сказать, что нет таких опасений, нельзя. Так, накануне Нового года даже в ходе таких невинных мероприятий, как благотворительные акции, рождественские ярмарки в бизнес-центрах, где в том числе много иностранных компаний-организаторов, какие-то случайные люди спрашивали: а почему у вас баннер на иностранном языке, на котором в России никто не говорит? Такие истории еще в 2013 году были бы очень странными... Коснется ли это бизнеса? Пока этого нет. Но опасения, что такое может случиться, имеют право на существование.
— С девальвацией рубля Москва внезапно стала приемлемым городом для работы иностранцев: это теперь по ценам не Токио и не Лондон, теперь это что-то вроде Мехико. Ожидаете ли в целом притока или некоторого изменения состава иностранцев, которые работают в Москве?
— Среднесрочная тенденция — сокращение количества экспатриантов. Эта тенденция в России наблюдается повсюду, здесь их было непропорционально много лет десять назад. Сейчас ситуация изменилась, выросло новое поколение российского менеджмента, вполне взаимозаменяемого с их западными коллегами. Они дешевле, их не надо перевозить, им не надо оплачивать дорогие квартиры и соцпакет. Как происходящее повлияет на этот тренд, действительно очень интересно и не предопределено.
— Тем не менее для ряда случаев будет ли экономически рационально везти в компанию в России инженера из Европы?
— Возможно. Европа особый случай, поскольку в Европе сейчас не так много работы. Возможно, брать оттуда инженера имеет смысл. С другой стороны, российский инженер, пусть и менее опытный, вдруг стал стоить вполовину меньше. Не лучше ли инвестировать в его дальнейшее обучение?
Просто мы в самом моменте перелома. Трудно судить, во что это все выльется. Можно предполагать, смотреть на аналогичные случаи в прошлом. Следует учитывать и общеполитическое напряжение. С другой стороны, есть надежда, есть даже некие сигналы, что в случае с Россией политическое напряжение уже уходит на второй план.
— Для российских властей в случае развития экономического кризиса и нарастания политической напряженности всегда были важны объемы критического импорта: в фармацевтике, например, в машиностроении, в электронике. Насколько изменилось отношение к американским компаниям в этой связи за последние месяцы? Ведь нередко они эксклюзивные владельцы таких технологий — не все в мире производится в Китае.
— В принципе разговор о критически нужных технологиях — это крайний случай. Национализация всех иностранных заводов была в России в 1918 году, скоро будет столетие этой даты, можно праздновать.
Сейчас, думаю, последствия той национализации даже более очевидны. Здания, земля, оборудование без навыков, технологий и менеджмента ничего не значат. У идеи о том, что всякая кухарка может управлять государством, есть частное следствие-антитезис: ну попробуйте взять высокотехнологичный и самый производительный в мире завод, который сегодня работает в России, в свои руки. В течение 24 часов можно просто все потерять. Мне кажется, это сейчас понимают лучше, чем когда-либо: через все политические и экономические травмы прошлого это понимание достигнуто и очень уважается российским правительством.
— Если оставить в стороне курсовые, общеэкономические и политические риски и говорить о 2015 годе как о некоем абстрактном годе в календаре — что члены AmCham считали бы основной проблемой для их бизнеса в России в этом году?
— Начнем с регулятивной и законотворческой деятельности. Сейчас в России можно быстро принимать законы, которые уже были приняты в других странах, например, вносить изменения в закон о персональных данных. Защита персональных данных российских граждан — вроде все это звучит хорошо и правильно, все страны этим занимаются. Россия намерена была внести поправки в этот закон, действующие с 1 января, теперь они отложены до 15 сентября. Наши компании этот закон воспринимают как цунами. Определения в нем теперь очень широки, конкретики мало, общих требований много, если их интерпретировать самым широким образом, то, как утверждает одна крупная банковская компания--член нашей палаты, ей придется потратить на реализацию положений закона $140 млн. Совместимо ли это с ее жизнью в России, она еще не уверена.
Вот конкретная задача, которой мы сейчас заняты. Мы встречались с Минкомсвязью, мы организуем встречи в ЦБ, в Госдуме, пытаемся работать с Роскомнадзором: важны определения, которые будут даны в подзаконных актах. Государственные органы могут трактовать этот закон так, чтобы его можно было внедрить без больших потерь. Но подзаконные акты могут быть написаны таким образом, что соблюдение новой версии закона о персональных данных станет физически и экономически невозможно. У наших компаний возникает психологический перелом: они любят и всегда стараются быть законопослушными, но, когда законопослушность несовместима с ведением бизнеса, их реакции бывают эмоционально сложными. Сейчас мы находимся как раз перед таким моментом.
— Насколько обсуждаемая проблема может быть описана как конкуренция с российскими игроками? В целом в какой степени у таких законодательных новелл последнего времени есть бенефициары в России, которые рассчитывают на этом заработать?
— Я не вижу, кто конкретно от этого выиграет. Я сомневаюсь, что есть в России компании, которые могут так быстро инвестировать в свое расширение, чтобы обслужить рынок в рамках самых широких возможных интерпретаций тех общих слов, которые есть в законе сегодня. Мы сомневаемся, что это вообще возможно, да и государство само сомневается. Мне кажется, эти изменения в законе вызваны духом времени: "весь мир против нас, будем защищаться". Здесь скорее эмоции, нежели расчет: раз наши люди могут пострадать от мошенников в Турции или в Германии, то давайте их защитим, а цену посчитаем потом.
— Для чисто эмоциональной реакции слишком велика цена вопроса: по сути, при "широкой" реализации новой версии закона речь может идти об изоляции России в мировой финансовой системе.
— Когда только началась летом 2014 года кампания санкций, помню, кто-то в Совете федерации предлагал даже национализировать все элементы финансовой инфраструктуры. Это была реакция на политическое заявление американского Белого дома "мы вас изолируем". Получили ответ: "Вы нас не изолируете, мы себя умеем изолировать лучше, чем вы даже можете представить".
Мне кажется, это не нарочно, это незапланированный эффект. Такого рода заявления просто не учитывают интересы своей же страны, они вызваны, может быть, историческими страхами политиков. С другой стороны, логика в этом есть: Россия всегда изолировала себя более эффективно, чем ее изолировали извне.
— В какой степени тенденция к экономической изоляции может быть отражением изоляционистских настроений в российском обществе?
— Самолет из Москвы в любую точку США на 85% заполнен россиянами. Россияне гораздо активнее ездят в Америку, чем американцы в Россию. Явно же не потому, что россияне опасаются иностранцев и прячутся. Может быть, Россия себя плохо продает как туристическое место, может, россияне не боятся самолетов, но очевидно, что россияне сейчас чувствуют себя в мире довольно удобно. Возвращаться на 30 лет назад никто не хочет, хотя и такие реакции всплывают при политических противостояниях.
— Есть ли сравнимые по степени оперативности и значимости угрозы, с которыми сейчас приходится работать AmCham?
— Есть беспокойство по поводу того, будут ли в России восстанавливать ограничения на движение капитала. Есть вопросы о потенциальных дефолтах компаний РФ по корпоративным обязательствам. Но в целом, разумеется, риски общеэкономического плана — главные.
— А что в этом смысле стало главной несостоявшейся угрозой 2014 года: чего все в AmCham с опасением ждали, но этого не случилось?
— Мы очень волновались по поводу того, что США законодательно зафиксируют санкции против РФ,— Штатам было бы очень тяжело от этого уйти, потому что для отмены санкций потребовалось бы большинство голосов за Россию. Кто поднимет руку за Россию? Это очень трудная вещь и в Сенате, и в Конгрессе США, даже в лучшие времена это было сложно. Но, слава богу, закон, который был проведен в декабре, оставляет принятие решений по санкциям в руках исполнительной власти США: президент имеет право наложить санкции и снять их по мере изменения ситуации. Мы боялись, что снова будем 20 лет биться, чтобы что-то изменить. Этого не случилось. Нынешняя конструкция куда менее страшная, чем нам представлялось, когда мы в первый раз увидели эту законодательную инициативу.