«Так с ложью не борются. Так борются против правды»
Арест романа Василия Гроссмана "Жизнь и судьба"
14 февраля 1961 года при обыске в квартире знаменитого советского писателя, автора нескольких романов, ветерана войны Василия Гроссмана были изъяты машинопись романа "Жизнь и судьба", черновики и наброски к нему, а также рукопись повести "Все течет", рассказывающей о сталинских лагерях. Тогда же копии романа конфисковали еще по нескольким адресам, в том числе из редакции журнала "Новый мир". Из редакции журнала "Знамя", куда Гроссман осенью предыдущего года отдал роман для публикации, экземпляр был отправлен в ЦК еще раньше. Это был почти уникальный случай, когда рукопись арестовали без ее автора, при этом огласки изъятие не получило, а остальные книги писателя не перестали публиковать, некоторое время Гроссман даже боролся за спасение книги. Копию рукописи романа удалось сохранить другу писателя поэту и переводчика Семену Липкину. В середине семидесятых — через 10 лет после смерти Гроссмана — микрофильм с текстом был передан на Запад. В 1980 году роман вышел в Швейцарии. Первая публикация "Жизни и судьбы" в Советском Союзе состоялась в 1988 году. Из хранилища ФСБ рукопись была передана в Российский государственный архив литературы и искусства только 25 июля 2013 года.
Фото: РГАЛИ
Фото: Огонек
Фото: РГАЛИ
о беседе с В.С. Гроссманом
4 марта 1961 года
Д. Поликарпов, А. Петров, А. Михайлов
19 декабря 1960 года
Вадим Кожевников
Грубые политические ошибки, враждебная направленность этого произведения вынудили нас обратиться к руководителям Союза писателей, чтобы откровенно и принципиально обсудить, как и почему произошла такая беда, можно сказать, катастрофа с нашим товарищем по Союзу писателей.<...> Вот вы все пришли сюда, встревоженные творческой судьбой известного советского писателя, который много лет потратил на создание порочного романа "Жизнь и судьба". <...> Редколлегия считает, что роман В. Гроссмана <...> является злостной критикой социалистической системы с правооппортунистических позиций, совпадающих в ряде мест романа с антисоветской пропагандой реакционных идеологов капиталистического мира. <...> Он должен понять, а мы постараемся донести до его сведения, что многие куски романа были бы с удовольствием использованы против нас и "Голосом Америки", и "Свободной Европой". Ему следует как можно дальше спрятать этот роман от посторонних глаз, принять меры к тому, чтобы он не ходил по рукам.
Борис Галанов
Это искаженная, антисоветская картина жизни. Между советским государством и фашизмом по сути поставлен знак равенства. Роман для публикации неприемлем.
Василий Катинов
Через роман красной нитью проходит мотив антисемитизма. Автор утверждает, что антисемитизм в нашей стране бытует не только в сознании отсталых слоев населения, но насаждается и сверху, являясь как бы частью государственной политики <...> Этот роман льет воду на мельницу зарубежной антисоветской пропаганды, изощренной в клевете и лжи.
Александр Кривицкий
Невольно приходит на ум сравнение с романом Б. Пастернака "Доктор Живаго", который я читал и по поводу которого подписывал письмо группы членов редколлегии "Нового мира". И если идти в этом сравнении до конца, то, пожалуй, "Доктор Живаго" просто вонючая фитюлька рядом с тем вредоносным действием, которое произвел бы роман В. Гроссмана.
Борис Сучков
В романе проскальзывает сочувствие и скорбь по поводу судьбы лидеров оппозиции. Это — не случайный мотив в романе Гроссмана. Рассматривая 1937 г. как роковую веху в нашей истории, как первопричину и наших военных неудач, писатель скорбит о том, что разгром оппозиции не позволил осуществиться той сомнительной "демократии", о которой он тоскует.
14 февраля 1961 года
Протокол об изъятии рукописи романа "Жизнь и судьба"
Фото: РГАЛИ
<...> На требование наряда выдать рукописи и черновые записи романа "Жизнь и Судьба" Гроссман Иосиф Соломонович выдал добровольно следующие экземпляры рукописи и черновые записи романа "Жизнь и Судьба": 1. рукопись романа "Жизнь и Судьба" часть 1-я на отдельных листах в папке темно-синего цвета, картонная папка; 2. рукопись романа "Жизнь и Судьба" часть 2-я на отдельных листах в папке синего цвета, картон. 3. рукопись романа "Жизнь и Судьба", часть 3-я на отдельных листах в картонной папке коричневого цвета. <...> Примечание: Гроссман Иосиф Соломонович заявил, что кроме выданных им рукописного текста и черновых записей романа "Жизнь и Судьба" машинописные копии этого романа находятся у: 1. в редакции журнала "Знамя" — 3 экземпляра; 2. в редакции журнала "Новый мир" — 1 экземпляр.
Гроссман мне позвонил днем и странным голосом сказал: "Приезжай сейчас же". Я понял, что случилась беда, но мне в голову не приходило, что арестован роман. На моей памяти такого не бывало. Писателей арестовывали охотно, но рукописи отбирались во время ареста, а не до ареста авторов. Только недавно я узнал, что еще в 1926 году изъяли рукопись у Булгакова. Заявились двое, утром, оба в штатском.
<...> Предъявили Гроссману ордер на изъятие романа. <...> Полковник, когда кончился обыск, спросил, имеются ли где-нибудь другие экземпляры. Гроссман ответил: "У машинистки, она оставила один экземпляр у себя, чтобы получше вычитать. Другой — в "Новом мире". Был еще в "Знамени", но тот, наверное, у вас".
С Гроссмана хотели взять подписку, что он не будет никому говорить об изъятии рукописи. Гроссман дать подписку отказался. Полковник не настаивал.
23 июля 1962 года
Суслов:
Напечатать вашу книгу невозможно, и она не будет напечатана. Нет, она не уничтожена. Пусть лежит. Судьбу ее мы не изменим. Не следует преуменьшать и недооценивать тот вред, который принесла бы ее публикация. Зачем же нам к атомным бомбам, которые готовят против нас наши враги, добавлять и вашу книгу. Ее публикация поможет нашим врагам. <...> Ваша книга несравнимо опаснее для нас, чем "Доктор Живаго".
19 декабря 1960 года
Сегодня часа в 4 вечера промчалась медицинская "Победа". Спрашивает дорогу к Кожевникову. У Кожевникова — сердечный приступ. Из-за романа Вас. Гроссмана. Вас. Гроссман дал в "Знамя" роман (продолжение "Сталинградской битвы"), к-рый нельзя напечатать. Это обвинительный акт против командиров, обвинение начальства в юдофобстве и т. д. Вадим Кожевников хотел тихо-мирно возвратить автору этот роман, объяснив, что печатать его невозможно. Но в дело вмешался Д.А. Поликарпов — прочитал роман и разъярился. На Вадима Кожевникова это так подействовало, что у него без двух минут инфаркт.
18 - 20 февраля 1961 года
Изъятие органами экземпляров романа Гроссмана — в сущности это арест души без тела. Но что такое тело без души? Поликарпов еще не вернулся. Дважды говорил с Гроссманом — он подавлен. Мне не кажется это мероприятие разумным, не говоря уже о его насильственном характере. Дело не в том, что для Гроссмана с его дурью эта акция — подтверждение того, о чем он вещает в романе, а в том, как это скажется на всех людях нашего цеха. Взят и мой экземпляр, хранившийся в сейфе в "Новом мире". Таким образом, часть того недоверия, которое обращено к автору, относится и ко мне. Ах, горе луковое, несмышленое.
23 февраля 1962 года
<...> Вот уже год, как я не знаю, цела ли моя книга, хранится ли она, может быть, она уничтожена, сожжена?
Если моя книга — ложь, пусть об этом будет сказано людям, которые хотят ее прочесть. Если книга моя — клевета, пусть будет сказано об этом. Пусть советские люди, советские читатели, для которых я пишу 30 лет, судят, что правда и что ложь в моей книге. <...>
Мало того, когда рукопись моя была изъята, мне предложили дать подписку, что за разглашение факта изъятия рукописи я буду отвечать в уголовном порядке.
Методы, которыми все происшедшее с моей книгой хотят оставить в тайне, не есть методы борьбы с неправдой, с клеветой. Так с ложью не борются. Так борются против правды. <...>
Я прошу вас вернуть свободу моей книге, я прошу, чтобы о моей рукописи говорили и спорили со мной редакторы, а не сотрудники Комитета Государственной Безопасности.
Нет смысла, нет правды в нынешнем положении, в моей физической свободе, когда книга, которой я отдал свою жизнь, находится в тюрьме, ведь я ее написал, ведь я не отрекался и не отрекаюсь от нее. Прошло двенадцать лет с тех пор, как я начал работу над этой книгой. Я по-прежнему считаю, что написал правду, что писал я ее, любя и жалея людей, веря в людей. Я прошу свободы моей книге.