Некролог
Фото: Павел Смертин, Коммерсантъ
14 марта в московской больнице умер знаменитый писатель-деревенщик Валентин Распутин. До своего 78-летия он не дожил один день.
Творчество Валентина Распутина являет собой достаточно редкий на сегодняшний день феномен: его значимость признают даже те, кто воспринимает его идеологические взгляды как абсолютно враждебные.
Соотнестись с взглядами писателя, иметь по поводу них какое-то мнение было очень легко, потому что он выражал их твердо и отчетливо: последовательно подписывал "антидемократические" письма (от письма с осуждением журнала "Огонек" в 1989 году до обращения в поддержку уголовного преследования Pussy Riot в 2012-м) и давал резкие интервью (например, с призывом выслать из России всех, "кто ее не любит"). В какой-то степени мировоззрение Распутина можно свести к ставшему сейчас довольно популярным триумвирату "Сталин, православие, народность" (приверженность к Сталину отличала Распутина от тех деревенщиков, которые не могли простить вождю зверства коллективизации). Но притом что сегодня эстетическими вкусами многих правит идеология, отношение к Распутину даже у его идейных противников остается сложным. Нельзя вот так просто перечеркнуть впечатление, которое когда-то произвели "Живи и помни" и "Прощание с Матерой".
Виктор Григорьевич Распутин родился 15 марта 1937 года в восточносибирском селе Аталанка (впоследствии, во время строительства Братской ГЭС, эта деревня попала в зону затопления). После школы он поступил на историко-филологический факультет Иркутского университета, потом работал корреспондентом местных газет. В 1966 году в иркутском альманахе "Ангара" вышла его повесть "Деньги для Марии" — о том, как муж продавщицы сельмага ищет деньги, чтобы покрыть случайно возникшую у нее недостачу. Два года спустя она вышла отдельной книгой в московском издательстве "Молодая гвардия", и этот момент можно считать началом отсчета настоящей распутинской известности.
Прозу Распутина можно вписать в две традиции. В русскую классическую — произведения Распутина, хоронящие сибирскую деревню со всей ее самобытностью, с ее семейными и общинными ценностями, явным образом (и по осознанной воле автора) наследуют, например, "Деревне" Бунина, хоронящей помещичий уклад, и некоторым текстам Толстого и Чехова. При этом интересно, что подобный пафос оплакивания старого мира (в "Прощании с Матерой" он в буквальном смысле уходит под воду), а также творческое освоение самого катаклизма смены "человеческих формаций" присущи — пусть не в таком концентрированном виде, как у Распутина,— американским авторам, писавшим за несколько десятилетий до него, тем, с кем он себя не связывал. Речь идет о тех писателях, кто пережил Великую депрессию и запечатлевал меняющееся лицо Америки, таких как Стейнбек и отчасти Фолкнер.
Вписывать, даже просто для себя, умозрительно, прозу Распутина в такой интернациональный контекст — занятие вполне продуктивное. И делать это нужно не для того, чтобы сравнивать "уровни", а для того, чтобы понять: этот невероятно сосредоточенный на России, ее уникальности и отдельности писатель видел и чувствовал вещи совершенно общечеловеческие. Да и просто главные.