На сцене Музтеатра имени Станиславского и Немировича-Данченко петербуржцы представили две программы: в первый вечер — четыре балета Ханса ван Манена, номинированные на "Золотую маску" в категории "Лучший спектакль", во второй — спектакли разных авторов, из которых в конкурс попала "Инфра" Уэйна Макгрегора. Рассказывает ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
В исполнении артистов Мариинки «Вариации для двух пар» голландского классика ван Манена отличаются от «Легенды о любви» советского классика Григоровича разве что костюмами
Фото: Петр Кассин, Коммерсантъ / купить фото
83-летний голландский минималист Ханс ван Манен, строгий поборник чистоты линий, отобравший из богатого арсенала классического танца не более трети движений, кажется идеальным автором для академической Мариинки. Однако не все так просто. Когда невозмутимо-неспешная геометрия его адажио вдруг обрушивается резким падением партнерши в одеревенелое бревнышко — или судорогой внезапно надломленных колен, или медлительно-угрожающим смещением академических поз с вертикальной оси, становится очевидным, что в прозрачном омуте сочинений ван Манена водятся весьма причудливые черти. Но и юмор, и темперамент, и сексуальность его работ неочевидны: их надо, во-первых, прочувствовать, во-вторых — подать. Взять хотя бы его фирменные паузы: партнеры, застыв в фиксированных позах, пожирают друг друга глазами — и вроде бы ничего не происходит, однако ток эротического напряжения электрической дугой пронзает зрительный зал.
В исполнении петербуржцев не пронзал. Все четыре балета были исполнены старательно и добродетельно, в строгом соответствии с буквой, но не духом автора. В "Адажио Хаммерклавир" на музыку Бетховена три пары отличались скорбной суровостью. В отдельных дуэтах доза скорби уменьшилась, однако настоящая жизнь светилась лишь в чувственном танце хрустальной Кристины Шапран, бывшей примы Музтеатра Станиславского. Солисты в мужском темповом "Соло" на музыку Баха раскочегарились лишь к финалу этой семиминутной новеллы: из всех троих лишь юркий Ярослав Байбордин с ходу отдался стремительному потоку движений; остальные, утрируя юмористические пассажи, тяжелили эту внешне легкомысленную, но коварную хореографию. Старобалетными штампами были убиты заманчивые "Пять танго" Пьяццоллы. В соблазнительном адажио с шестью мужчинами солистка Виктория Терешкина каждым своим движением словно постулировала принцип: "В Мариинском театре секса нет". Корифейки выступали попеременно карменами и китрями, корифеи — тореадорами. Премьер Владимир Шкляров порхал Базилем. Академический балет победил Ханса ван Манена.
Во второй программе номинированная "Инфра" Макгрегора была последней. В ожидании ее пришлось высидеть инфантильный опус молодого Антона Пименова "Inside the Lines" на музыку Равеля: в нем артисты изображали карамельную молодежь, не отягощенную ничем, в том числе сколь-нибудь сложными комбинациями па. Понятно желание театра вырастить собственного хореографа, но не стоило бы домашние радости выпускать за пределы родных стен. В историческом балете Фредерика Аштона "Маргарита и Арман" на музыку Листа Ульяна Лопаткина в сопровождении Ксандера Париша, юного корифея из лондонского "Ковент-Гардена", выращенного в Петербурге до статуса премьера, играла безумную любовь. Кулуарное злопыхательство на тему "мамы с сыном" не имеет оснований: разница в возрасте между первыми исполнителями балета — Марго Фонтейн и Рудольфом Нуреевым — была не меньшей. Тут дело в другом: непогрешимая балерина Лопаткина явно не в состоянии представить себя куртизанкой, готовой ради страсти на любые унижения, — к любовнику она относится с царственно-материнской нежностью. Снять "божественную" с пьедестала мог бы достойный партнер, но никак не юноша Париш с оттопыренной попкой и нестабильным вращением: котлеты балетной техники он решительно отделял от мух образа Армана, переключаясь на обязанности влюбленного с фальшивостью почти пародийной.
И все же "Инфра", поставленная Уэйном Макгрегором на музыку Макса Рихтера в 2008 году под впечатлением от терактов в лондонской подземке, стоила того, чтобы ее дождаться. Один из самых человечных и эмоциональных балетов культового британского "технократа" не акцентирует тему смерти или рока — и даже, в отличие от большинства современных опусов, не вопиет об отчужденности и одиночестве индивидуума. Подземка — и буквальная, и метафорическая — обрисована декорациями: видеорядом на втором ярусе задника, изображающим поток нарисованных людей, которые движутся равномерно и равнодушно, в то время как на планшете сцены реальных мужчин и женщин колотит, крутит и выворачивает наизнанку настоящая жизнь. Соло, дуэты, асимметричные ансамбли создают тот спонтанный, но на деле строго регламентированный хаос, в который погружены жители мегаполиса; в обилии пластических характеристик и взаимоотношений просвечивают разные характеры и судьбы.
Конечно, петербуржцы смягчили экспрессивно-экстремальный язык хореографа. Сломанные буквой Z позвоночники у них выходят округлой S; кошачье облизывание телом торса партнера получается аккуратной волной, из которой балерина с облегчением выходит в спасительно знакомый арабеск; и даже разорванные на 220 градусов ноги выглядят грамотной растяжкой перед балетным классом. Лучше и точнее всех — не пытаясь дополнить и смягчить эту самоговорящую хореографию — танцуют Виктория Терешкина и корейский премьер театра Ким Кимин. Однако и отечественная лирика остальных пар не губит балет: тут кажутся уместными и трепетные прикосновения, и женские рыдания, и патетика жеста — все оправдывает тема спектакля.