 |
| Как и четыре года назад, победу Мохаммаду Хатами обеспечила молодежь |
Когда ровно четыре года назад, в июне 1997-го, на президентских выборах в Исламской республике Иран победил не вхожий в коридоры власти Сайед Мохаммад Хатами, до своего избрания занимавший скромный пост главы Национальной библиотеки, это стало мировой сенсацией. Прогнозируя итоги тех выборов, ошиблись абсолютно все: ни у кого не вызывало сомнения, что новым президентом страны станет не "темная лошадка" Хатами, а его соперник, председатель меджлиса (парламента) Али Акбар Натек-Нури, которого поддерживала "руководящая и направляющая сила" иранского общества — исламское духовенство.
Всесильные муллы не простили Мохаммаду Хатами того поражения, и по истечении его четырехлетнего мандата на новых президентских выборах, состоявшихся 8 июня, выдвинули против него сразу девять кандидатов. Однако на сей раз сенсации не произошло: предварительные прогнозы, опиравшиеся на опросы общественного мнения, показывали, что снискавший репутацию реформатора Мохаммад Хатами получит мандат доверия еще на четыре года, и никакой "административный ресурс" не поможет его противникам переломить ситуацию.
Как и ожидалось, Хатами поддержало подавляющее большинство иранцев — за него проголосовало 77% избирателей, в то время как его ближайший соперник Ахмад Таваколи набрал всего 15% голосов. На сей раз консерваторы были окончательно унижены и растоптаны: дело не только в том,что нынешняя победа Хатами была еще более убедительной, чем в прошлая (в 1997-м он набрал 69% голосов). Лучшим свидетельством необратимых изменений в общественном сознании, произошедших за последние четыре года, стали итоги голосования в городе Кум, где сосредоточены шиитские святыни, традиционно считавшемся оплотом исламского духовенства. Более половины жителей Кума — 58% — поддержало Мохаммада Хатами. Таваколи получил чуть больше трети — 35%.
 |
| Реформатор Хатами (справа) с трудом находит общий язык с консерваторами, к которым принадлежит председатель Верховного суда Шахруди (слева) |
Этот говорящий тихим вкрадчивым голосом человек, автор многих книг, философ, а не теолог, был совсем непохож на мулл с горящими глазами, звавших на баррикады мировой исламской революции и требовавших от своих сограждан во всем быть верными ее идеалам. И когда Хатами стал осторожно вставлять в свои выступления мысли об опасности религиозного догматизма, который, как он позднее сформулировал в одной из своих работ, "приписывает атрибуты святости и вечности тому, что является всего лишь ограниченными, несовершенными толкованиями людей", наиболее политически активная часть населения сделала вывод: "Хатами — наш президент". Эти люди не оставили шансов его соперникам и четыре года спустя.
 |
| Аятолла Хомейни до сих пор остается непререкаемым духовным авторитетом для подавляющего большинства иранцев. Но это не помешало 77% избирателей проголосовать за умеренного реформатора Хатами |
Однако, проснувшись в другой стране, иранцы вскоре обнаружили, что не стали свободнее и счастливее. Пронизав все поры общественной жизни, религия стала силой, не раскрепощающей, а подавляющей личность. Причем похлеще, чем при шахе. Она необычайно жестко регламентировала все стороны жизни человека, до мельчайших деталей быта, не давая ему ступить шагу. Достаточно было женщине приподнять платок со лба чуть выше установленной ревнителями ислама нормы, и у нее могли возникнуть неприятности. Желая избавиться от пороков современного мира, Иран не заметил, как оказался в средневековье: за супружескую измену стали карать смертной казнью путем побития камнями.
В отношениях с внешним миром за верность идеалам мировой исламской революции стране пришлось заплатить десятилетиями жизни за "железным занавесом". Поддержка исламских боевиков в других странах, прежде всего базирующейся на территории Ливана организацией "Хезболлах", провозгласившей своей целью уничтожение Израиля, обернулась для крупнейшего государства Среднего Востока международной изоляцией: США занесли страну в черный список мировых спонсоров терроризма. Введенные против страны санкции больно ударили по иранской экономике.
 |
| К огромному разочарованию иранских ортодоксов, Ахмада Таваколи, на которого они делали ставку, с трудом набрал 15% голосов |
Главным достижением первых четырех лет его правления стал начавшийся процесс нормализации отношений с Западом: когда иранский президент впервые после 1979 года отправился в турне по Старому свету, ему рукоплескала Европа. Внутри страны Хатами избегает делать резкие движения, призывая своих сторонников и противников к консолидации и поиску консенсуса. К такой модели поведения его подталкивает само положение президента в необычайно сложной и многоступенчатой системе власти исламской республики.
Дело в том, что Ираном правит не президент, а высший духовный авторитет, лидер исламской революции (в настоящее время — аятолла Хаменеи). Именно он, а не президент, контролирует силовые структуры — армию и службу безопасности, назначает верховного судью и главу государственного телевидения. Кроме того, Хаменеи одобряет кандидатуры членов влиятельного совета стражей исламской революции — своего рода иранского ЦК, имеющего право наложить вето на действие того или иного закона, если входящие в совет богословы сочтут, что этот закон вступает в противоречие с нормами шариата.
Так что сама иранская конституция существенно ограничивает роль президента. В течение первого срока своего правления Мохаммаду Хатами удалось несколько укрепить свои позиции в высших эшелонах власти: это случилось после того, как на парламентских выборах 2000 года убедительную победу одержали реформаторы. Теперь Хатами "играет" вместе с парламентом против сборной аятолл, силовиков и судей.
 |
| 8 июня. Избиратели терпеливо ждут у входа в мечеть своей очереди проголосовать за светские реформы |
Весьма вероятно, что его сегодняшний триумф спустя какое-то время обернется для Хатами трагедией — он не станет более приемлемой фигурой для ортодоксов, но от него отвернутся и нынешние единомышленники. Уже сегодня они требуют от Хатами более решительных действий. "Президент должен сформировать новый кабинет из компетентных и смелых министров, которые будут готовы идти на риск",— говорит член меджлиса Абдулрахман Таджеддин, выражая настроения многих парламентариев.
Противоречия между теократией и демократией, которых не видели отцы иранской революции, будут нарастать, столкновения светских и религиозных органов власти — учащаться. А народ уже глотнул запретного воздуха свободы и не хочет жить в системе, которую пытается реформировать "иранский Горбачев". Вероятнее всего, Иран ждут новые потрясения, новая демократическая революция, которая не оставит на сцене ни цепляющихся за власть мулл, ни нынешних реформаторов, выступающих за теократию "с человеческим лицом".
ЕЛЕНА КАЧУРА