Надлом чистых линий
Анна Толстова о выставке «Палладио в России»
В Москву — в музей-заповедник «Царицыно» и Музей архитектуры — приехала выставка «Палладио в России», сделанная эрмитажными кураторами Аркадием Ипполитовым и Василием Успенским. Приехала не из Северной Венеции, а из настоящей — из Музея Коррер: прошлой осенью ее показали в Италии, и она стала самым удачным экспортным проектом РОСИЗО времен директорства Зельфиры Трегуловой
Фото: Государственная Третьяковская галерея
Фото: Научно-исследовательский музей Российской Академии
Фото: Гос музей истории Санкт-Петербурга
Фото: Гос музей истории Санкт-Петербурга
Фото: Гос музей истории Санкт-Петербурга
Фото: Государственный исторический музей
Фото: Гос музей архитектуры им. А.В. Щусева
Фото: Гос музей истории Санкт-Петербурга
Фото: Гос музей архитектуры им. А.В. Щусева
Фото: Череповецкое музейное объединение
Выставка "Палладио в России" двухчастная: в музее-заповеднике "Царицыно" идут по палладиевым следам в искусстве русском, от барокко до модерна, в Музее архитектуры подвергают исследованию советское, XX век. Самое же "Царицыно", завершенное строителем чудотворным Юрием Михайловичем Лужковым так, что Василий Баженов с Матвеем Казаковым, воскресни, не узнали бы свое творение, являет образчик палладианства новейшего, XXI века. Оговоримся: "царицынский" контекст не входит в кураторскую концепцию — так уж случайно получилось. Но лужковское "Царицыно", несомненно, шедевр современного палладианства, хоть мы и не найдем там палладиевских портиков, колоннад или окон. Во-первых, что есть новодельное "Царицыно", как не мечта об улучшении нравов посредством архитектуры, идеал свободы и демократии: ведь для народа же, для культурного его отдыха старались. Во-вторых, что есть новодельное "Царицыно", как не затея мелкого диктатора-самодура, плевавшего и на народ, и на специалистов, кричавших "не тронь!". И то и другое суть палладианство, в его классические одежды охотно рядится и свобода — будь то вилла просвещенного либерала или Капитолий только что завоевавших независимость Соединенных Штатов, и тоталитаризм — будь то сталинская Москва, муссолиниевский Рим или гитлеровский Берлин. К тому же палладианство, по мысли кураторов, есть первый стиль глобализма — десяток палладиевых рифм остался и в Венесуэле, и в Кении, и на Шри-Ланке, и в Австралии. Колониальный стиль, скажут критики, но выставка далека от гневных пост- и деколониальных обличений. Хотя не так уж и далека от постколониальных теорий, как может показаться: ведь это посредством Палладио Запад соблазнил, очаровал и культурно колонизовал петровскую Россию, вдруг застеснявшуюся своих луковичных куполов и шатровых колоколенок.
Чарльз Камерон. Разрез Софийского собора в Царском Селе, около 1782 года
Фото: Государственный Эрмитаж
Так вышло, что ассорти из архитектурных сочинений Андреа Палладио оказалось первым русским трактатом по архитектуре, датирующимся аж 1699 годом: слегка хаотичный конспект сочинений разных теоретиков и практиков, где все же преобладал — если не сказать царил — автор "Четырех книг об архитектуре", как полагают, был привезен из европейского вояжа Великого посольства одним из "птенцов гнезда Петрова". В самом же гнезде — то есть в личной библиотеке Петра I — насчитывалось уже несколько изданий этой азбуки классической архитектуры Нового времени, в том числе и первое, венецианское — 1570 года. С тех пор — два с лишним века — архитектурная мысль России все читала и перечитывала и эти четыре, и другие книги Палладио, и пересматривала чертежи и обмеры, и наконец — в канун Большого террора — разразилась наиболее полным и комментированным изданием великого сочинения, предпринятым самым последовательным палладианцем из всех сталинских классицистов Иваном Жолтовским. В известном смысле весь старый Петербург и даже новый Ленинград, работы Александра Никольского, Александра Гегелло или Ноя Троцкого, есть творение Палладио. И если бы выставку делали музейные кураторы-педанты, буквоеды и вещеведы, она бы представила нам детальную картину русского палладианства — от первого петровского вздоха до последнего сталинского отблеска, с самородным гением Николая Львова в зените, с прививкой палладианства самого влиятельного, английского, с мудрой трезвостью Джакомо Кваренги и утопической маниловщиной Ивана Фомина. Хорошую архитектурную выставку — в макетах, планах и разрезах.
Однако нам повезло: сочинение кураторов-педантов на тему русского палладианства мы изучим как-нибудь в другой раз, идеологом же этой выставки стал Аркадий Ипполитов — Аким Волынский и Павел Муратов нашего времени. И в названии ее нет даже слова "палладианство" — она зовется "Палладио в России", а могла бы зваться "Россия Палладио". Россия Палладио везде, где есть счастье гармонии. Счастье чистой линии — извивов таврических прудов или складок ложноклассических шалей, спадающих с плеч борисов-мусатовских дам. Счастье чистой формы — идеальных кругов и квадратов в структуре Покрова на Нерли и в триптихе Казимира Малевича. Счастье золотого века, ровным золотистым светом озаряющего усадебные пейзажи Алексея Венецианова и Григория Сороки. Счастье светлой печали и очарования унылости, русское счастье, которое было так возможно — и вечно не случилось. И камертоном, и оберегом выставки выступит "Бабушкин сад" Василия Поленова, львовского внука: не это ли малость покосившееся крыльцо бабушкиной усадьбы — нет, не вершина, но самый дух русского палладианства.
Александр Гегелло, Давид Кричевский. Дворец культуры Московско-Нарвского района Ленинграда, 1925–1927 годы
Фото: Гос музей архитектуры им. А.В. Щусева
Впрочем, вписывать круг в квадрат советовал и зараженный нормальным классицизмом поэт-лауреат, имея в виду другие, не идеально-платоновские обстоятельства. Трудно избавиться от чувства, что Россия Палладио есть идиллия бездны мрачной на краю, и за каждым извивом будет излом, надлом, слом. И барский дом на пригорке, и колоннада глядится в пруд, и ребятишки бегут к реке, и шиповник цветет, и девок порют за гумном, и кнут свистит, играя, и во всем разлита такая блаженная гармония. Но дворянские гнезда жгут, вишневые сады рубят — и щепки летят. И вот уже Палладио в России есть другие берега, темные аллеи и тень вечной Машеньки в их глубине. Да, был еще Палладио советский — парадокс партийного барства в стране всеобщего братства. Но пусть самая строгая палладианская постройка Ивана Жолтовского в Москве — кинотеатр "Победа", открытый через год после разоблачения культа личности, архитектор был в том возрасте, что, кажется, уже не отличал поражений от побед. На этом и заканчивается Россия Палладио и Палладио в России.
Палладио в России, которую мы еще не совсем потеряли, если судить по архитектуре современной Москвы с ее неонеоклассиками. Но которую теряем стремительно, если судить по архитектуре современной Казани, чей старый центр почти полностью очищен от следов палладианства — как от следов московского колониализма,— и в новой его застройке нет ни малейших признаков Палладио. То ли Россия Запада — Россия Палладио — побеждена Россией Евразии, то ли счастливая Аркадия навеки закрыта на просушку.
Музей-заповедник "Царицыно" и Музей архитектуры, до 26 июля