 |
На одном из саммитов "шанхайской пятерки" председатель КНР Цзян Цзэминь назвал ее создание важнейшим мировым событием на стыке двух тысячелетий. Это высказывание у многих вызвало снисходительную улыбку. Его объясняли традиционной для восточных лидеров любовью к пышной цветистой фразе, за которой нет реального содержания. В самом деле, в отличие от действующих на Западе международных объединений и союзов, как, скажем, НАТО или ЕС, находящихся у всех на слуху и неоднократно доказывавших свою эффективность, их восточные аналоги, объединяющие так называемых "развиваев", по большей части существуют разве что на бумаге. О них вспоминают лишь во время очередного саммита и затем благополучно забывают до следующего года.
Именно так выглядела поначалу и "шанхайская пятерка", объединение пяти азиатских государств, имеющих общую границу,— Китая, России, Казахстана, Киргизии, Таджикистана: временная структура, цель которой — окончательное решение оставшихся в наследство от СССР пограничных споров.
А изначально заявленная задача создания "пояса добрососедства" вдоль бывшей советско-китайской границы путем укрепления мер доверия в военной области и превращения региона в зону мира и экономического сотрудничества казалась расплывчатой. Слишком разными — и по своему политическому весу, и экономическому и военному потенциалу, и по своим интересам — были вошедшие в "шанхайскую пятерку" государства.
Однако чем меньше оставалось нерешенных пограничных проблем, тем активнее в Пекине поднимали статус этого объединения. Здесь не скупились на громкие определения, называя шанхайский форум беспрецедентным явлением, не имеющим аналогов в мировой практике ни по своим масштабам, ни по форме организации, ни по характеру стоящих перед ним задач. "Шанхайская пятерка", гордо напоминали китайцы, объединяет 25% жителей Земли или три пятых населения Евразии. И она способна сыграть важную роль в создании многополярного мира, в котором не должно быть места гегемонии единственной оставшейся после холодной войны сверхдержавы — США.
В действительности уже тогда руководство КНР видело в новом объединении не что иное, как прообраз будущего "китайского СНГ", ядром которого должна стать Центральная Азия.
После обретения независимости бывшими советскими среднеазиатскими республиками началось активное политическое, экономическое и культурное проникновение Запада в регион. В Центральную Азию со своими программами развития пришли международные финансовые институты — МВФ, Всемирный банк, МБРР. США стали крупнейшим инвестором в нефтегазовую промышленность Казахстана, предоставили многомиллионную военную помощь Казахстану, Узбекистану и Киргизии.
Вакуум, образовавшийся после сворачивания присутствия России в "южном подбрюшье" СНГ, пытался заполнить не только Запад. Активизировалось влияние таких внешних сил, как исламский фундаментализм. В Пекине не на шутку были обеспокоены новой волной исламизма на постсоветском пространстве близ своих западных границ. И не только и даже не столько, как принято считать, в связи с известной проблемой Синцзяна, населенного исповедующими ислам уйгурами Синцзян-Уйгурского автономного округа КНР, где в последнее десятилетие наблюдается рост сепаратистских настроений.
Уйгурская проблема все же не стоит перед Пекином так остро, как проблема Чечни перед Москвой. Китайские власти не остановятся перед тем, чтобы "замочить" собственных сепаратистов, для этого у них хватит сил и политической воли. Другое дело — борьба с исламом за пределами собственных границ. Напомним, что в других регионах мира исламизм традиционно выступает препятствием для цивилизационной экспансии Китая — лучшим примером этого служат такие страны, как Малайзия и Индонезия.
Для того чтобы нейтрализовать влияние Запада, с одной стороны, и радикального ислама — с другой, и в перспективе превратить Центральную Азию в свою вотчину, Пекину необходимо было очертить вокруг бывших советских республик некий среднеазиатский "меловой круг": дескать, это мое, сюда посторонним вход воспрещен. Этим "меловым кругом" и суждено было стать вышеупомянутому "поясу добрососедства".
Таковы в реальности были скрытые внутренние пружины возникновения "шанхайской пятерки", по официальной версии, якобы создававшейся в общих интересах обеспечения азиатской безопасности. Через пять лет после ее рождения на страницах влиятельного китайского журнала "Стратегия и менеджмент" об этом сказано с неожиданной прямотой: "Все страны, граничащие с Китаем, должны находиться под китайским влиянием. Это отвечает интересам безопасности КНР". По мнению издания, входящие в шанхайский форум страны должны отвечать следующим критериям: быть "как минимум нейтральными" по отношению к Пекину и ни в коем случае не являться союзниками США.
Для того чтобы сделать южную часть СНГ своей, Пекину мало было создать по собственным лекалам некий механизм коллективной безопасности, отличающийся как от европейских структур, скажем ОБСЕ, так и от азиатско-тихоокеанских — в первую очередь японо-американского договора по безопасности 1978 года. ОБСЕ неэффективно, его опыт вообще не подходит Азии, а альянс Вашингтона и Токио гарантирует США безраздельное господство в АТР, убеждали "младших братьев" китайские стратеги. В шанхайском же форуме все проблемы решаются не одной страной, а всеми государствами, независимо от их величины и потенциала.
Вторым элементом плана мягкого китайского вторжения в Центральную Азию стало предусмотренное архитекторами "шанхайской пятерки" превращение новых рубежей СНГ с Китаем в зону многостороннего экономического сотрудничества. В основу концепции был положен выдвинутый Дэн Сяопином еще в конце 80-х годов призыв заменять территориальные споры совместной экономической деятельностью на оспариваемых территориях. Китайцы подсчитали, что территория приграничной зоны "шанхайской пятерки" (при минимальной ширине 100 км, по 50 км в каждую сторону,— 750 тыс. кв. км) равна суммарной площади двух крупных европейских государств — Великобритании и Испании. И следовательно, здесь, в центре Евразии, в перспективе есть все условия для многопрофильного сотрудничества.
Необходимо отметить, что пока еще не столь заметная роль экономического фактора во взаимоотношениях стран--участниц шанхайского форума при ключевой роли КНР в перспективе будет возрастать. Не случайно на последнем форуме "шанхайская пятерка" была переименована в Шанхайскую организацию сотрудничества (ШОС). Такая модель устраивает как КНР, имеющую амбиции экономической сверхдержавы и мечтающую стать ядром нового мирового центра экономической мощи, так и бывшие советские среднеазиатские республики, испытывающие серьезные экономические проблемы и вынужденные искать, к кому бы "прислониться".
Помимо декларируемой общей борьбы с терроризмом и сепаратизмом, экономические перспективы будут привлекать к ШОС все большее число государств, в том числе не имеющих границ с КНР. Наличие общей границы с Китаем сегодня уже не является "пропуском в Шанхай". Подтверждением этого стало превращение "шанхайской пятерки" в "шестерку" — принятие в ряды объединения Узбекистана. Для нового члена организации, Ташкента, проблема подъема экономики стоит как нельзя остро: в постсоветские времена республика стала жить гораздо хуже. Достаточно сказать, что минимальная зарплата в республике составляет $1,7. Национальная валюта сум за шесть лет своего существования девальвировалась в 130 раз. Причем хуже всего живет 11-миллионное население Ферганской долины. Эта территория считается геополитическим сердцем Центральной Азии. Именно отсюда, из Наманганской области, вышел лидер исламского повстанческого движения ИДУ (Исламское движение Узбекистана) Джума Намангани, формирующий на юге СНГ новый "исламский фронт".
С помощью Пекина не только Узбекистан, но и другие центральноазиатские страны рассчитывают решить проблемы собственной безопасности и достичь хотя бы минимального экономического благополучия. Не удивительно, что они будут рады раскрывшемуся над их головой "китайскому зонтику". Элиты этого региона уже давно считают наиболее идеальной для себя "китайскую модель", а не западную. Ключевое же понятие в этой модели — стабильность.
Без участия России Китаю было бы сложно объединить центральноазиатские страны. Однако Пекин умело разыграл российскую карту, потакая геополитическим фантазиям Москвы о российско-китайском сближении в пику "американскому гегемонизму", мечтам держать США в страхе перед российско-китайским сближением, якобы создающим в регионе некий центр силы, противостоящий диктату Вашингтона. В результате удалось зажать азиатскую часть СНГ в клещи между Москвой и Пекином, как ставят наиболее слабые корабли в середине эскадры, окружая их по флангам более мощными и создавая впечатление могучей армады.
Однако в Пекине изначально не видели в России, также претендующей на лидерство в "шанхайской пятерке", конкурента за влияние в этом регионе. Хотя и делали вид, что делят с Москвой пальму первенства в новом объединении.
Уверенность Пекина в своих силах прежде всего основывается на показателях динамики экономического и военного потенциала. К примеру, если в 1990 году по объемам ВВП между КНР и СССР существовал паритет, то в 2000 году Китай превосходил своего северного соседа уже в пять раз. Военные эксперты подсчитали, что к 2010-2015 году Пекин сможет достичь ядерного паритета с Москвой.
Кроме того, авторитарная политическая культура среднеазиатских республик, основанная на азиатской клановости, кумовстве и неприятии либеральных свобод, значительно облегчает пекинскому руководству поиск общего языка и с Казахстаном, и с Киргизией, и с Таджикистаном, и с Узбекистаном.
В Пекине прекрасно понимают, что для превращения Центральной Азии в "китайское СНГ", в котором Москва будет лишь декоративной фигурой, есть все объективные предпосылки. Собственно, уже сегодня "шанхайская шестерка" больше похожа на союз автократий, в котором Россия выглядит достаточно чужеродным элементом. Во всяком случае, пока.
СЕРГЕЙ СТРОКАНЬ