"Золотую пальмовую ветвь" 68-го Каннского фестиваля получил фильм "Дхипан" француза Жака Одьяра, вызвавший неоднозначную реакцию у критиков и у публики. С автором, которого такая реакция ничуть не смущает, побеседовал корреспондент "Огонька"
Фото: Reuters / Regis Duvignau
Сын известного сценариста и режиссера Мишеля Одьяра, Жак, посвятил свою — уже третью — премию Каннского кинофестиваля отцу. Первые две — Гран-при за картину "Пророк" в 2009-м и приз за лучший сценарий фильма "Никому не известный герой" в 1996-м — вызвали меньше эмоций: многие критики прямо пишут, что это не лучший фильм режиссера. Что касается самого Одьяра, то он особенно ценит то обстоятельство, что его наградило жюри, президентами которого были знаменитые режиссеры братья Джоэл и Итан Коэны.
Фильм "Дхипан" ("Dheepan", это название — тамильский перевод французского Errant — заблудший, блуждающий) повествует о ветеране группировки "Тигры освобождения Тамил-Илама", который эмигрирует во Францию и вместе с незнакомой женщиной и девочкой имитирует семью, чтобы получить убежище. Собственно, название картины — это фамилия, под которой новоиспеченная семья себя регистрирует. Режиссер подробно объяснил "Огоньку" замысел своей ленты и то, как он воплощался.
— Что вы знали прежде о "тиграх Тамил-Илама"?
— Я ничего не знал об этой группировке, но помню — однажды в Париже посмотрел фильм, в котором описывалось возвращение такого вот "тигра" в родную деревню.
Правда, тот фильм не сыграл большой роли в моем проекте: по натуре я трусоват, не люблю вдаваться в историю и в политику, поэтому свой фильм я снимал про любовь. В действительности история актера, сыгравшего у меня тамильского повстанца, процентов на 50 совпадает с реальной биографией прототипа, но по существу моя история — выдуманная. В ней герой — не отец, героиня — не мать, а девочка — не их дочь. Но страдания и судьба сближают героев, и в конце фильма они становятся настоящей семьей. Есть два варианта снять такую историю: либо сделать из нее личную драму, либо создать триллер. Я соответствую образу типичного француза и выбираю любовь. Это то, чему у нас во Франции поклоняются и во имя чего приносят себя в жертву,— во имя любви, а не политики!
— Вы признались, что изменили сценарий процентов на 80 по ходу съемок. Почему?
— Люблю импровизацию. Часто начинаю фильм и не знаю, чем он закончится. Бывает, и сценарий прекрасный, но в процессе работы мне нравится другая идея, и я меняю сюжет. По-моему, это и называется творчеством — когда работаешь вживую, адаптируясь к условиям, к ситуации. Я ведь выстраиваю свою историю вокруг живых людей — героев, актеров, а не вокруг исписанного листа бумаги. Поэтому от того, насколько меняются настроения моих героев, зависит в конечном итоге и судьба фильма. Хороший кастинг — уже половина фильма. Со мной случались такие ситуации, например на съемках "Пророка", когда мы уже начинали работать, мне не нравились некоторые актеры. Тогда я приостанавливал съемки, снова проводил кастинг и находил им замену.
А вообще удачный кастинг зависит от режиссера. Кто-то вам скажет: удачный кастинг — это кассовый успех. Для меня же он удачный, если каждый день приходится переписывать сцену, потому что по ходу съемок возникают новые идеи. Мне было нетрудно менять темы, ведь сценария "Дхипан" я не писал и, признаюсь, не очень внимательно прочитал имеющийся, а значит, не дорожил в нем каждой строчкой. Это дало свободу: я приходил утром на площадку и начинал размышлять, какими бы мне хотелось видеть героев, а поскольку мои актеры изъяснялись на тамильском, иногда я часами наблюдал за ними в сценах, не понимая, о чем они говорят...
— Несмотря на победу, ваш фильм получил противоречивые оценки критиков. Как вы сами оцениваете свою работу?
— Я не знаю, как оценивать собственные работы. Когда я смотрю свой фильм, я верю в него. Я начал работать над этим проектом 5-6 лет назад, сразу после "Пророка". Мой фильм на первый взгляд кажется жанровым, есть в нем даже комедийные элементы, например условный брак на скорую руку созданной семьи. Но есть и трагедийные элементы. Меня не интересовала хроника событий тамильской войны, я не ставил цель точно воспроизвести реальность. Внутри картины есть что-то более глубокое и сложное, что нужно попытаться понять не с помощью логики, а с помощью веры и интуиции. Хотя нет, на одну характерную черту этой картины я все же обратил внимание — у меня в фильме много действий, которые я не объясняю. Это я заметил после просмотра фильма на премьере. Но во время съемок я надеялся на визуальную силу кадров, думал, что они будут говорить сами за себя. Теперь понял, что не сработало.
— Как вы работали с полупрофессиональными актерами из Шри-Ланки?
— Прежде всего мне нужно поблагодарить своего агента по кастингу — Филиппа Куби. Сначала он нашел Энтони, персонажа на главную роль, бывшего "тигра", ныне писателя, который жил недалеко от меня, в Париже. Потом Филипп отправился в Мадрас, где познакомился с другой героиней, Кали. Вообще, все произошло очень быстро: у нас не было долгого изнуряющего кастинга, но, мне кажется, мои герои отлично смотрятся. А главное, какую мы подобрали команду! Я ничего не понимаю из того, о чем они говорят, они никогда не видели моих фильмов — просто идеальные условия для работы! Думаю, что тяжелее всего на наших съемках пришлось переводчикам.
— Удивительно, сколько насилия приходится пережить вашим героям. У себя на родине они стали жертвами физического насилия, во Франции насилие приобретает другие формы — моральные или психические...
— Мне хотелось поработать над проектом, темой которого стало бы насилие. И когда мы изучали материалы про тамильскую войну, меня удивила разница между тем, что является насилием в моем понятии, европейском, и что оно означает для моих героев, бежавших из Шри-Ланки. Другие различия — что значит борьба за существование для француза и как борются за жизнь люди из стран, которые принято было называть третьим миром. Борьба и насилие — сильные сюжетные элементы для любой картины: в них заложено столько драматизма и напряжения!
— Спорным показался финал фильма — заключительный кадр, наблюдая который хочется вспомнить эпилог Достоевского в "Преступлении и наказании" и воскликнуть: "Вот и произошло чудо!"
— Для меня самой сложной была задача снять французский фильм, где все герои изъясняются на тамильском. Сложно, потому что в самом начале проекта я даже не ответил бы на вопрос о том, где находится Шри-Ланка и как выглядят ее жители. Мои фильмы часто описывают тяжелые жизненные условия и страдающих людей. Иногда мне не по себе, когда я понимаю, что снял еще один фильм, в котором все страдают. Иногда же наоборот — страдания кажутся мне преувеличенными, но во время съемок соблазняют именно они. Я не делаю никаких политических заявлений. Хотя когда я узнал о тамильской войне, у меня возникло желание показать то, как она повлияла на судьбы простых людей. Без политики, всего лишь с надеждой, что про эту войну благодаря моему фильму узнает весь мир... На самом деле мы ничего не знаем про нашу жизнь, а если бы все и знали, то было бы очень скучно.
— А почему в конце фильма герои уезжают именно в Англию?
— Видимо, Франция не является желанной страной для эмигрантов из Индии и Шри-Ланки. Как только новая "семья" прибывает во Францию — страну, которую они выбрали только потому, что туда было проще въехать,— героиня заявляет о своем желании отправиться далее в Англию, что и случается в эпилоге. Я бы никогда не стал рекламировать эмиграцию в Англию, боже упаси! (Надеюсь, эти мои ответы не прочтут официальные лица, которые могут ложно интерпретировать их с политической точки зрения — этого я стараюсь избегать в своих фильмах.) Итак, последняя сцена фиксирует лишь тот факт, что семья обрела дом, родину, где бы она ни была — в Англии, Франции или Канаде. Фокус моего фильма — любовь, семья, не политика, эмиграция и социальное неравенство.
— Что вообще служит для вас мотивом? С какой внутренней целью вы снимаете фильмы?
— Самой большой мотивацией для меня является страх. Меня страх заставляет больше работать и меньше философствовать. Чаще действия и занятия полезнее мыслей. А чем меньше мы думаем, тем лучше выглядят плоды наших усилий!