 |
| Олимпиада закончилась тем, что специально постоенное австралийцем Саймоном Барли плавучее бамбуковое чудище двинулось от набережной порожняком. То есть все дураки остались в Москве |
О театр, ты — мир!
Теперь, когда олимпиада позади, самое время спросить: чем она отличалась от обычного театрального фестиваля, например от фестиваля имени Чехова, традиционно проводящегося в Москве каждые два года? Прежде всего, конечно, размахом. Организаторы олимпиады утверждают, что в ней приняли участие полторы сотни спектаклей. Они явно скромничают: одна только программа, показанная в театре "Школа драматического искусства", превышала это число. А ведь была еще отдельная программа в новоотстроенном Центре Мейерхольда, полсотни лучших уличных театров мира в саду "Эрмитаж", на Манежной площади и площади Революции, спектакли звезд мировой режиссуры, фестиваль клоунов, парад карнавалов на Тверской, международный смотр студенческих спектаклей, показ работ Центра драматургии и режиссуры и финальное представление на Москворецкой набережной. Словом, на этой олимпиаде без медалей были представлены все виды театрального спорта. С всемирного театрального пира, накрытого в Москве, активные зрители не выходили, а буквально выползали без сил.
Могли ли думать основатели и идеологи театральных олимпиад, задумывая их в начале 90-х, что их детище так скоро разрастется до столь невероятных размеров? Вряд ли. Десять лет назад десяток известных деятелей театра собрались в Греции под предводительством режиссера Теодора Терзопулоса и учредили олимпийское театральное движение. Тогда их идея носила характер типичного профессионального междусобойчика, хоть и с претензией на эффектность. Театралы вооружились громкими декларациями про рубеж тысячелетий, мультикультурность и необходимость воспитывать новое поколение на собственном примере, решив время от времени показывать свои спектакли в разных странах мира, по месту прописки какого-либо из членов олимпийского комитета. Когда на открытии московского фестиваля столичный мэр Юрий Лужков и вице-премьер России Валентина Матвиенко сердечно благодарили этот комитет "за оказанную российской столице честь", знающие люди только усмехались. Видели бы господа начальники олимпиады в греческих Дельфах и японской Шизуоке! Смешно даже сравнивать: на родине помянутого Теодора Терзопулоса и японского режиссера Тадаши Сузуки олимпиадами назывались обычные, хотя и неплохие театральные фестивали, каких в одной Европе наберется несколько десятков.
Коварное русское гостеприимство
 |
| Так долго двигавшийся в сторону элитарности, совмещенный театр в дни олимпиады стал зрелищем для многих тысяч людей. На снимке: карнавальное шествие по Тверской |
Когда московская олимпиада была уже в полном разгаре, олимпийцы наконец поняли, что попали в русскую ловушку. Пробовали вяло возражать против уличных театров — слишком уж низким казался им этот жанр по сравнению с общим академическим духом мероприятия. Надеялись отметиться в Москве солидными лекциями или мастер-классами, раз уж не дали привезти спектаклей. Но было поздно. Просто стало ясно, что олимпийское театральное движение получило от щедрой России такой подарок, какой вряд ли стоит ожидать от любой иной страны.
Кочующая театральная олимпиада никогда уже не сможет стать таким громким событием, каким она стала в Москве. Никогда ей не удастся собрать в одной упряжке таких разных звезд, как Боб Уилсон, Петер Штайн, Лука Ронкони, Лев Додин, Джорджо Стрелер, Тадаши Сузуки, Эймунтас Някрошюс, Люк Бонди, Анатолий Васильев, Деклан Доннеллан и Вячеслав Полунин с конным театром "Зингаро" в придачу. К концу продолжавшегося два с лишним месяца гигантского фестиваля журналисты сбились со счета гениев театра и клоунады, приехавших на олимпиаду. Причем все они приезжали ради дела, а не за умопомрачительные гонорары и спешно выдуманные специально под них призы. Приезжали не прошвырнуться по бутикам и клубам да покуражиться над VIP-службами, а просто потому, что быть приглашенным в Москву в театральном мире по-прежнему считается настоящей честью.
Говорят, следующая олимпиада года через три-четыре состоится либо в Сенегале, либо в Америке. Еще не решили. Что ж, в первом случае она станет политкорректным этнографическим мероприятием, во втором — второстепенным фестивалем: в театральной Америке все, что происходит не на Бродвее, обречено на маргинальность, а на Бродвее до лабораторных олимпийских идей никому нет дела. Но это уже не наши проблемы.
Дураки остаются в Москве
Для Москвы же олимпиада сделала великое дело. Она зафиксировала прорыв к зрителю, совершенный современным театром. Прежде всего этот важный олимпийский рекорд должен быть записан на счет Вячеслава Полунина и его команды. Если на отличные спектакли Ромео Кастеллучи или Боба Уилсона попадали все-таки искушенные, знающие толк в сценической моде театралы (два вечера по тысяче зрителей — вот и вся аудитория), то карнавальное шествие по Тверской видели несколько десятков тысяч человек. Столько же внезапно для самих себя смогли стать театральными зрителями на Манежной. (Полунин всерьез уверен, что театр должен учитывать зевак.) А сад "Эрмитаж", принявший три карнавала — Белый, Черный и Цветной,— на две недели стал в городе центром внимания, легко выиграв конкуренцию у кинофестиваля, не говоря о прочих предложениях насыщенного событиями московского культурного рынка.
Конечно, территория, выделенная для уличного праздника, была огорожена, но попасть за ограду мог позволить себе каждый, кому не жалко было 200 рублей. Серьезный итог олимпиады состоит в том, что театр, с одной стороны, перестал быть достоянием узкой элиты, а с другой — не оказался вброшенным в толпу. Правда, во время парада карнавалов на Тверской возбужденные москвичи изрядно пообщипали экзотические наряды латиноамериканских красоток, но к этому стоит отнестись со снисхождением. Когда еще среди суетных московских будней по главной улице промарширует сразу сотня мулаток?
У олимпиады есть только один отрицательный эффект. После такого парада — не только карнавалов, но и всевозможных сценических стилей — другими глазами придется посмотреть на отечественный театр. После длившегося два месяца беспрерывного "обжорства" ежедневная театральная текучка и журналистам, и продвинутым зрителям будет казаться скудным сухим пайком. Так что рецензенты в будущем сезоне станут злее, и театры должны быть к этому готовы. Им стоит критически отнестись к самим себе. Сделать это будет тем более трудно, что олимпиада вызвала нешуточный театральный бум. Похоже, наша публика действительно готова потреблять театр в любых количествах.
В Москве еще долго будут вспоминать, как под "Блю-блю-блю Канари" отплывал от Москворецкой набережной "Корабль дураков" и как за ним плавно "задергивался" огненный занавес. Так вспоминали и вспоминают до сих пор отлет надувного мишки на закрытии спортивной Олимпиады в 1980 году. Кстати, в последнюю минуту сценарий закрытия изменили. Первоначально предполагалось, что на корабле должны уплыть многие клоуны и актеры уличных театров. Но потом решили, что это будет несправедливо. И специально построенное австралийцем Саймоном Барли плавучее бамбуковое чудище двинулось от набережной порожняком. То есть все дураки остались в Москве — город показался им подходящим местом для радостного дуракаваляния.
Власти не оставили этот порыв без внимания: через несколько дней после олимпиады городское правительство наконец-то постановило открыть в Москве театральный центр Вячеслава Полунина.