Национальное, переходящее в международное

В Нью-Йорке открылось новое здание Музея американского искусства Уитни, спроектированное лауреатом Притцкеровской премии и автором проекта Центра Помпиду архитектором Ренцо Пьяно. Об истории и собрании музея рассказывает Кира Долинина, о значении нового проекта Weekend поговорил с одним из его партнеров — Луиджи Марамотти, вице-президентом и совладельцем Max Mara Group и владельцем галереи Collezione Maramotti

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Предыдущая фотография

Следующая фотография

1 / 8

Фото: Nic Lehoux / Whitney Museum

Фото: Bloomberg via Getty Images

Фото: Bloomberg via Getty Images

Фото: Bloomberg via Getty Images

Фото: Nic Lehoux / Whitney Museum

Фото: Nic Lehoux / Whitney Museum

Фото: Nic Lehoux / Whitney Museum

Фото: Timothy Schenck / Whitney Museum

Музей Уитни — совершенно обязательная точка на карте столицы арт-мира. По крайней мере для тех, кто на самом деле знает толк в искусстве вообще и в искусстве ХХ века в частности. Родившийся в 1931 году из дара Гертруды Вандербильт-Уитни, включавшего в себя 700 произведений из ее коллекции, сегодня он насчитывает в своих фондах более 21 000 единиц хранения — и нет такого имени в истории нового и новейшего американского искусства, которое не было бы замечено Музеем Уитни.

Как это часто бывает в США, этот музей — частная и очень индивидуализированная поначалу игрушка. Гертруда Вандербильт (в замужестве — Вандербильт-Уитни, 1875-1942) не была той самой "заносчивой Вандербильдихой", с которой воевала Эллочка-людоедка, но вполне могла бы ею быть: внучка одного из самых богатых людей страны, жена миллионера и наследника нефтяной компании, она не сходила со страниц модных журналов и газетных полос светских новостей и сплетен. Однако в отличие от своей родственницы Консуэло, герцогини Мальборо, которая потрясала Европу нарядами, портретами, разводом, вторым браком по любви и долгой дружбой с бывшим родственником и будущим премьер-министром Уинстоном Черчиллем, Гертруда нашла себе надежду и опору в искусстве. Во всем виноват, естественно, был Париж, где миллионерша-американка впала в распространенный грех художественного безумия. Но, в отличие от многих других восторженных дев Нового Света, она не только скупала все, что продавалось, но и сама стала скульптором, поучившись у самого Родена. В 1914-м у себя на родине она открыла выставочный салон для молодых художников, многие работы из которого через 17 лет войдут в первую экспозицию ее личного музея.

Пока европейские нации старательно копались в собственном прошлом, американцы устремились в будущее

Музей американского искусства — идея совершенно закономерная. Во второй половине XIX века в Европе только ленивый не открывал собрания национального искусства, причем каждая нация пыталась самоопределиться через изобразительное искусство, невзирая на реальные достижения национального гения в этой области. Индифферентными к этой музейной моде могли себе позволить остаться только итальянцы и французы, чье искусство не требовало штампа о прописке. Однако пока европейские новые и старые нации старательно копались в собственном прошлом, американцы устремились в будущее. Гертруда Уитни не покупала старое американское искусство, она привечала все самое новое. Ее дочь, а потом и внучка, перенявшие от нее музей, шли ровно тем же курсом. В результате получился музей, в котором практически нет лакун в избранной раз и навсегда теме.

Это не всегда самые знаменитые или самые дорогие работы, но по количеству и качеству отбора изучать американское искусство по собранию Уитни — идеальный выбор. От "Школы мусорных ведер", усиленной даром вдовы Эдварда Хоппера музею, через реджионализм, американский экспрессионизм, поп-арт, концептуализм, неоэкспрессионизм — к Диане Арбус, Марине Абрамович, Синди Шерман и далее по списку. Но ценность тут не только в полном наборе имен и явлений (хотя этим коллекция Уитни совершенно уникальна), но в количестве работ по каждому пункту. Из такого богатства музей способен сочинять выставки любой степени сложности и интеллектуальной изысканности. Что он часто и делает.

Кира Долинина

Луиджи Марамотти: «Искусство не метафорически, а в реальности стало наднациональным»

Вы владелец одного из самых известных итальянских брендов, выдающийся итальянский коллекционер искусства — как получилось, что вы спонсировали даже не просто американский музей, но музей современного американского искусства?

Любая история, связанная с искусством, это всегда история любви, если не страсти. Современное американское искусство очень любил мой отец, который был основателем нашей коллекции в Реджо-Эмилии. Он покупал американских художников в 1980-х и 1990-х, потом это делал я, американских работ в нашей коллекции много. И мы по первой просьбе предоставляли их на биеннале, которые проводит Музей Уитни, так что наша связь с этим музеем исторически очень сильна. Но не только с Уитни — с Нью-Йорком вообще. Вы, конечно, знаете: сюда эмигрировали сотни тысяч итальянцев, они обосновались здесь, стали американскими гражданами, но сохранили итальянские корни. Это делает Нью-Йорк — не только из-за итальянцев, но и ирландцев, и евреев,— таким уникальным местом переплетения, слияния культур. И все это мы можем увидеть в коллекции Музея Уитни.

Тут можно добавить, что архитектор нового здания Уитни — итальянец.

Да, для нас было очень важно, что Ренцо Пьяно, автор нового здания, итальянский архитектор. Итальянский, но и международный,— и именно такой мы видим свою компанию: у нас итальянские корни, но сегодня мы чувствуем себя по-настоящему международным брендом. Вообще, если говорить о творчестве, оно всегда больше национальности, оно не имеет флага. Так что мы гордимся, что стали частью этого прекрасного события.

Конечно, такие большие проекты требуют огромных денег, это всегда решающее обстоятельство. На открытии музея председатель его совета сказал: мы достигли своей цели, мы смогли собрать 75 миллионов долларов пожертвований. И конечно, когда я слышу такое, я не могу не думать о своей бедной родине. Понимаете, они движутся тут со скоростью света, а мы там ходим пешком.

Коллекция Музея Уитни как бы повторяет не только историю искусства ХХ века, но и историю вообще. Мы видим очень сильное европейское влияние в довоенных американских работах и, напротив, доминирование американского искусства в послевоенных. Но все это про ХХ век, что вы можете сказать об американском искусстве ХХI века? Сейчас Уитни занимается преимущественно им.

Я абсолютно согласен с тем, что вы говорите о ХХ веке. В истории американского искусства всегда была эта проблема — влияние Европы и авангарда, они долго выясняли отношения. Был ведь и более ранний период — он не отражен в Уитни, поскольку неинтересен,— когда Америка отрицала и отталкивала европейских художников, отворачивалась от европейских художественных течений. После Второй мировой войны Америка сделала все, чтобы выйти из-под европейского влияния, избежать его. И сделали они это по-своему, по-американски. Например, всех антитоталитарных Поллоков, Раушенбергов и прочих в конце 1940-х и начале 1950-х помогали вывозить на биеннале в Венецию американские военные. Потому что им важно было утвердить это положение вещей: новое искусство будет американским. Они преуспели в этом, но так не могло продолжаться вечно.

А что же происходит сейчас, как вы считаете?

Остался ли Нью-Йорк местом, где происходит все самое важное? Думаю, да, но уже не в той степени, как это было в 1970-х. Сейчас очень большое значение имеет Лондон, возможно, Берлин, Дальний Восток, безусловно. Но дело даже не в этом: самые важные вещи не происходят нигде, потому что они происходят везде. Конечно, всегда нужен какой-то город — как пристань, как якорь, но все же я не думаю, что сейчас мы должны мыслить в категориях городов и стран. Мы находимся в уникальном моменте истории, когда искусство не метафорически, а в реальности стало наднациональным. И хотя все, что мы видим в политике, противоречит этому, благодаря происходящему в искусстве можно сказать, что мир наконец един. Я понимаю, что это может быть нелегко слышать человеку из России...