Обсуждение вкуса
Анна Толстова о том, как Фонд Louis Vuitton возрождает Возрождение
Фонд Louis Vuitton закончил представление своей коллекции современного искусства публике: в открытом менее года назад здании Фрэнка Гери выставлена последняя, третья порция собрания. К этому событию и к завершению выставки «Ключи к страсти» был приурочен симпозиум с участием тузов музейного дела, кураторства и критики, посвященный вопросу легитимации частных коллекций и частных музеев
Фото: Fondation Louis Vuitton / Marc Domage / Gilbert & George
Фото: Fondation Louis Vuitton / Marc Domage / Andy Warhol Foundation for the Visual Arts, Inc. / Adagp, Pa
Фото: Bertrand Lavier, Adagp / galerie Xavier Hufkens, Bruxelles
Фото: Fondation Louis Vuitton / Marc Domage / Adagp, Paris 2015
Фото: Fondation Louis Vuitton / Marc Domage / John Cage Trust
Фото: Fondation Louis Vuitton / Marc Domage / Adagp, Paris 2015
Вначале — иконостас из мутных зеркал, которые служат паспарту для полуобгоревших нотных листов, в раме последнего зеркала остается лишь горстка пепла. Это партитура K.364, Концертной симфонии ми-бемоль мажор Моцарта, работа так и называется "K.364", номер 364 по Кехелю. Великий маньерист наших дней Дуглас Гордон всегда балансирует на грани китча, но никогда не оступается. За иконостасом следует видеоинсталляция, два экрана отражаются в зеркалах, там теряется чувство времени и пространства. На огромных экранах — видеокартины, то барочные, то почти абстрактные: бесконечные железнодорожные пути, океан бассейна, где занимаются синхронным плаванием, бесконечные железнодорожные разговоры, наконец, сияние люстры, напряжение в зале и начало концерта, где два музыканта — скрипач и альтист — играют столь же синхронно, ныряя в Моцарта с головой. Это история, рассказанная в моцартовском темпе, ритме, с перекрестными рифмами главной и побочной тем, о двух молодых израильских музыкантах, которые впервые едут на историческую родину — в Польшу, чтобы сыграть концертную симфонию в Варшавской филармонии. Их предки спаслись в Земле обетованной, их дальние родственники погибли в лагерях уничтожения, а в Познанской синагоге ныне плавательный бассейн, устроенный еще нацистами в годы оккупации и исправно служивший в советской и постсоветской Польше. Но боль утрат и воспоминаний смывается волнами Моцарта и растворяется без остатка в его печали.
→
Энди Уорхол. "Знаменитые евреи", 1980 год
Фото: Fondation Louis Vuitton / Marc Domage / Andy Warhol Foundation for the Visual Arts, Inc. / Adagp, Pa
Кроме шедевра Дугласа Гордона, занимающего зал размером с какой-нибудь скромный голландский центр современного искусства, есть небольшая комнатка со всеми автопортретами Энди Уорхола — то есть не со всеми существующими в природе, а со всеми основными иконографическими типами. Если Дуглас Гордон в Моцарте максималист, то Зиад Антар, напротив, минималист: в его видео пианистка играет "Турецкий марш", барабаня по клавишам онемевшего пианино, но музыка все равно сама собой звучит в наших ушах, напоминая о не самых мирных сторонах австрийско-турецкого культурного обмена. Из звучащего — хрустальная, многоголосая и многотрубная, флейта Серита Уин Эванса, музыкальный автомат Джона Кейджа, гомерически смешное видео "Viva Espana" Пилар Альбаррасин и меланхоличное "Отец и сын" Яана Тоомика, комната для прослушивания голосов метрономов Марины Абрамович и комната ужаса киномана Кристиана Марклея под названием "Перекрестный огонь". Зритель оказывается между четырех экранов с видеоассорти из разной киноклассики: сначала все медленно перезаряжают свои верные кольты, револьверы, беретты, наганы и прочие винчестеры, медленно поднимают их, целясь слово бы прямо в стоящего посередине, а потом надо пережить несколько минут оглушающей пальбы. Из широко понятого поп-арта — множество Уорхолов, Жан-Мишель Баскья, Мишель Майерус, Стертевант, Бертран Лавье, Ричард Принс, Андреас Гурски, Гилберт и Джордж, Аллора и Кальсадилья. И хулиганская инсталляция Филиппа Паррено с полчищем огромных надувных тараканов на потолке одного из коридоров.
По нынешним временам тонкий вкус — дорогое удовольствие и большая проблема
Все это называется "Accrochage N3. Поп и музыка/звук". "Accrochage" в переводе с французского — это и "развеска", и "столкновение". Действительно, в залах сталкиваются совершенно разнородные работы, объединенные по методу свободных ассоциаций. Каков подтекст, какой тайный смысл этой выставки? Никакого, кроме возможности остаться один на один с превосходными образцами современного искусства. Это уже третья "развеска" с осени прошлого года, когда на окраине Булонского леса в сумасшедшем корабле постройки Фрэнка Гери открылся Фонд Louis Vuitton. До того были "Контемплативное" и "Экспрессионистское" — художественному руководителю Фонда Louis Vuitton Сюзанне Паже, куратору с огромным опытом, ранее возглавлявшей Музей современного искусства города Парижа, видимо, пришлось изрядно помучиться, прежде чем найти этот способ хоть какой-то классификации вещей в коллекции Бернара Арно: контемплативное, экспрессионистское, поп-артистское и музыкальное. Она занималась подбором коллекции с 2006 года, но решающее слово всегда было за владельцем LVMH, а он, похоже, покупает только то, что ему по вкусу. Вкус этот, судя по Дугласу Гордону или Сериту Уин Эвансу, весьма тонок, но по нынешним временам тонкий вкус — дорогое удовольствие и большая проблема. То есть пока это "всего лишь" частная коллекция — никаких проблем нет, но как только частная коллекция становится общедоступным музеем — проблемы возникают. Ведь частные коллекции пребывают в поле художественного рынка, где царит крупный капитал, а музеи попадают в поле художественной критики, где царят неомарксизм и прочие левые идеи. С точки зрения неомарксистской критики капитал, вложенный в подобные собрания, сам по себе преступен, но, пока этот капитал кормит самое неомарксистскую критику в форме стипендий, стажировок, резиденций и конференций, критика мирится с его существованием, придирчиво разбирая институциональные дела милосердия этого капитала.
И конечно, институциональная критика сразу же нашла бы три фатальные ошибки в такой институции, как Фонд Louis Vuitton. Во-первых, фантастически красивое здание архитектора, который своим Гуггенхаймом в Бильбао положил начало моде на музеи-аттракционы, давно раскритикованной за примат формы над содержанием. Во-вторых, коллекцию, коль скоро ее собирали, руководствуясь столь консервативным принципом, как вкус, вместо того чтобы, руководствуясь принципами гражданской сознательности и социальной ответственности, собрать тематическую коллекцию, посвященную, скажем, прогрессивному искусству Палестины, закалившемуся в борьбе с мировым империализмом в целом и израильской военщиной в частности. В-третьих, первую же выставку фонда "Ключи к страсти", наполовину составленную из хрестоматийных шедевров, свезенных со всего конца света. Понятно, что государственным и общественным музеям такие выставки не под силу: Фонд Прада в Милане может позволить себе вывезти на время антики из крупнейших музеев Европы и Америки, когда ему вздумается,— государственные миланские институции получают финансирование на блокбастеры вроде "Искусства и еды" или "Леонардо да Винчи" только по случаю Expo 2015.
Жан-Мишель Баскья. "Грилло", 1984 год
Фото: Fondation Louis Vuitton / Marc Domage / The estate of Jean-Michel Basquiat / Adagp, Paris 2015
Кого возьмут в будущее — частные музеи или государственные с общественными? Кто сегодня делает историю искусства — профессионалы, ангажированные обществом, или профессионалы, ангажированные частным капиталом? Каково влияние рынка на художественные институции? Этим вопросам был посвящен симпозиум, организованный по инициативе Сюзанны Паже со свойственным Фонду Louis Vuitton размахом: директора и ведущие кураторы крупнейших музеев современного искусства, начальники департаментов крупнейших аукционных домов, директора арт-ярмарок, искусствоведы и критики с именем, работающие как в университетах, так и на Ларри Гагосяна. Как будто бы собрав колоду тузов мира искусства, фонд пытается найти в нем свое место, на что в дискуссии ехидно намекнул директор Центра Помпиду Бернар Блистен: "Похоже, нынче частные музеи беспокоятся о том, что бы им сказать, а государственные — о том, что бы им купить". Самым блестящим в плане цинизма было выступление знаменитого провокатора Франческо Бонами, ответившего на ремарку ведущего, дескать, как это он прошел такой путь — от куратора Венецианской биеннале до консультанта аукционного дома Phillips,— что работает из любви к России, потому что Phillips купили русские. Франческо Бонами призвал коллег излечиться от "деланной слепоты" и признать, что сегодня художники, кураторы, критики, музеи и биеннале работают под лозунгом "Все будущие рынки мира", что красота — для профанов, а деньги — для специалистов в искусстве. А самым блестящим в плане интеллектуализма было выступление профессора Высшей школы социальных наук Патрисии Фальгьер, специалиста по истории музеев и коллекционирования. Патрисия Фальгьер напомнила, что изначально все художественные институты — от теории и истории искусства до музея — создавались художниками и имели своей целью производство искусства и его смыслов. И посетовала на то, что сегодняшняя художественная критика переместилась в финансовые разделы газет, путая цену с ценностью. Развивая эти мысли, можно сказать, что только критика не вышла из недр искусства, а явилась со стороны, вызвавшись быть посредником между художником и публикой, поучая ее, покупателей и заказчиков. Это, объясняют социологи искусства, случилось, когда разрушилась ренессансная система отношений художника и патрона, которые как-то обходились друг другом и не нуждались в промежуточных звеньях. Коллекция Фонда Louis Vuitton создавалась по этой возрожденческой модели — без оглядки на критику. Возможно, это признак наступления нового Ренессанса.
Париж, Фонд Louis Vuitton. "Accrochage N3. Поп и музыка/звук", с 3 июня. "Ключи к страсти", до 6 июля