Вчера в Геную съехались лидеры "восьмерки". Саммит начался. И так уже, казалось бы, донельзя перекрытый город перекрыли еще больше. Красная зона огорожена сплошной стеной из морских грузовых контейнеров. Эту стену как минимум в десяти разных местах штурмуют как минимум сто тысяч антиглобалистов. Я тоже штурмую. У меня на глазах плавательные очки, чтобы не плакать от слезоточивого газа. Рот у меня завязан мокрым платком, чтобы не кашлять.
Началось. Теперь уже нельзя быть нейтральным. Ты либо по ту сторону, где полиция, министры-капиталисты, журналисты и прислуга, либо по эту, где поют, танцуют, кричат и получают по морде. Я там, где поют и получают. Здесь не работает общественный транспорт и даже таксисты объявили забастовку. Здесь закрыты почти все бары и магазины. Здесь почти на всех окнах опущены жалюзи. Нас здесь сто тысяч.
Джанфранка хочет от меня ребенка.
Мы поели у Индейца. Есть такой бар на улице Бальби. Один из немногих открытых. Владелец бара — здоровенный мужик лет пятидесяти. Он носит длинные волосы и похож на индейца. Его все зовут Индейцем. Он участвовал еще в событиях 1968 года и сказал, что ни хрена не закроет свой бар только потому, что в город приехали восемь главных фашистов Земли и десять тысяч охраняющих их полицейских псов. Так сказал Индеец. А потом взял баллон с краской, пошел к красной зоне и намалевал на контейнере огромную надпись "Каждому свое".
Красная зона действительно похожа на концлагерь. Так что это мы на свободе, а они в тюрьме. Но мы против тюрем.
В десять утра на стадионе было собрание "Белых комбинезонов", наиболее радикальной части антиглобалистского движения. "Белые комбинезоны" решили не надевать белых комбинезонов, потому что если полицейский видит белый комбинезон, то сразу без разговоров бьет дубинкой по возвышающейся над комбинезоном голове, пока тот, кто внутри него, не потеряет сознание. Теперь полицейские знают, что "Белые комбинезоны" будут без белых комбинезонов, то есть "Белыми комбинезонами" стали все, кто вышел на улицу. Добропорядочные граждане сидят по домам. Они под домашним арестом. Город пуст. На свободе только мы.
Мы, как и позавчера, собираемся на площади Сарцано. Как всегда — танцы, музыка, барабаны, но сегодня еще и каски.
Полицейские на площадь Сарцано не входят. Они бродят неподалеку большими отрядами и заглядывают в мусорные баки. Ищут бомбу. Этак вот полицейский заглядывает в мусорный бак, а оттуда на него гавкает человек: "Гав!" Полицейский даже подпрыгивает. А человек под всеобщие аплодисменты вылезает наружу с видом победителя. Парня этого зовут Зеленая Задница. Никто не знает, как его зовут на самом деле. Он грек и не говорит ни на одном языке, кроме греческого. А Зеленой Задницей его зовут потому, что он как-то раз, наткнувшись на полицейский кордон, снял штаны и показал полицейским задницу, на которой у него большая зеленая татуировка.
Когда мы начнем штурмовать красную зону, Зеленая Задница полезет на контейнер при помощи веревки и крюка, сорвется, упадет и сломает ногу. "Врачи без границ" погрузят его в свою "скорую помощь", но полицейские не дадут "скорой помощи" проехать.
А с мусорными баками делается вот как. Берется бутылка с горючей смесью и кидается в бак. Потом бак переворачивается, и все вместе катят его на полицейских. Мусор горит черным едким дымом. Там в основном пластиковые пакеты.
Полицейские стреляют в ответ слезоточивым газом. Тут тоже своя технология. Газ действует недолго. Если надеть плавательные очки и мокрую тряпку на нос, то можно продержаться в газовом облаке минут десять. Потом тебя сменят и ты отойдешь подальше, чтоб отдышаться.
Мы сидим на площади Сарцано. Нам надо отдышаться. Джанфранка жует булку, которую дал ей Индеец, машет на меня руками и говорит:
— Ты чего! Какое оскорбление полицейского при исполнении служебных обязанностей? Обязанности у полицейского какие? Защищать закон. А в законе написано, что все граждане имеют право на свободное передвижение. То есть полицейские выполняли бы свои обязанности, если бы ничего тут не перегораживали и никому перегораживать не давали. Так что я не оскорбляла полицейского при исполнении.
— Ну все равно я бы на твоем месте не называл этого офицера козлом.
— Хорошо, в следующий раз назову свиньей.
Над нами летит самолет. Низко. Заходит на посадку. На хвосте отчетливо виден американский флаг. Джанфранка кричит:
— Это Буш! Ублюдок!
— Ори громче, он тебя плохо слышит.
Вдруг девушка становится серьезной:
— Ты думаешь? Нет, они слышат нас очень хорошо. Иначе бы они не перегородили город.
Я сам не видел, но уже несколько раз слышал историю про полицейского, который уволился с работы, потому что ему надо было бить дубинкой девчонок в купальниках. Они полезли штурмовать стену. А полицейский готов был бить мужиков, но не готов был бить женщин, тем более голых.
Это, скорее всего, неправда, потому что полицейские готовы бить кого угодно. И бьют. И если кто-нибудь ранен, то полицейские оказывают помощь только раненым полицейским и никогда — раненым демонстрантам.
Бум-бум-бум-бум! Бум-бум-бум-бум! Как будто бы стучат тысячи барабанов. Манифестанты выстраиваются плечом к плечу вдоль бесконечного ряда железных контейнеров и барабанят по ним кто палками, кто просто ладонями.
Начинается новая волна штурма. Мы идем. Штурм продолжится до вечера. А завтра вся эта толпа выйдет на демонстрацию. Это будет марш калек.
ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН