«Искусство не метафорически, а в реальности стало наднациональным»
О значении нового проекта мы поговорили с одним из его партнеров — Луиджи Марамотти, вице-президентом и совладельцем Max Mara Group и владельцем галереи Collezione Maramotti
Фото: Алексей Тарханов, Коммерсантъ
— Вы владелец одного из самых известных итальянских брендов, выдающийся итальянский коллекционер искусства — как получилось, что вы спонсировали даже не просто американский музей, но музей современного американского искусства?
— Любая история, связанная с искусством, это всегда история любви, если не страсти. Современное американское искусство очень любил мой отец, который был основателем нашей коллекции в Реджо-Эмилии. Он покупал американских художников в 1980-х и 1990-х, потом это делал я, американских работ в нашей коллекции много. И мы по первой просьбе предоставляли их на биеннале, которые проводит Музей Уитни, так что наша связь с этим музеем исторически очень сильна. Но не только с Уитни — с Нью-Йорком вообще. Вы, конечно, знаете: сюда эмигрировали сотни тысяч итальянцев, они обосновались здесь, стали американскими гражданами, но сохранили итальянские корни. Это делает Нью-Йорк — не только из-за итальянцев, но и ирландцев, и евреев,— таким уникальным местом переплетения, слияния культур. И все это мы можем увидеть в коллекции Музея Уитни.
— Тут можно добавить, что архитектор нового здания Уитни — итальянец.
— Да, для нас было очень важно, что Ренцо Пьяно, автор нового здания, итальянский архитектор. Итальянский, но и международный,— и именно такой мы видим свою компанию: у нас итальянские корни, но сегодня мы чувствуем себя по-настоящему международным брендом. Вообще, если говорить о творчестве, оно всегда больше национальности, оно не имеет флага. Так что мы гордимся, что стали частью этого прекрасного события.
Конечно, такие большие проекты требуют огромных денег, это всегда решающее обстоятельство. На открытии музея председатель его совета сказал: мы достигли своей цели, мы смогли собрать 75 миллионов долларов пожертвований. И конечно, когда я слышу такое, я не могу не думать о своей бедной родине. Понимаете, они движутся тут со скоростью света, а мы там ходим пешком.
— Коллекция Музея Уитни как бы повторяет не только историю искусства ХХ века, но и историю вообще. Мы видим очень сильное европейское влияние в довоенных американских работах и, напротив, доминирование американского искусства в послевоенных. Но все это про ХХ век, что вы можете сказать об американском искусстве ХХI века? Сейчас Уитни занимается преимущественно им.
— Я абсолютно согласен с тем, что вы говорите о ХХ веке. В истории американского искусства всегда была эта проблема — влияние Европы и авангарда, они долго выясняли отношения. Был ведь и более ранний период — он не отражен в Уитни, поскольку неинтересен,— когда Америка отрицала и отталкивала европейских художников, отворачивалась от европейских художественных течений. После Второй мировой войны Америка сделала все, чтобы выйти из-под европейского влияния, избежать его. И сделали они это по-своему, по-американски. Например, всех антитоталитарных Поллоков, Раушенбергов и прочих в конце 1940-х и начале 1950-х помогали вывозить на биеннале в Венецию американские военные. Потому что им важно было утвердить это положение вещей: новое искусство будет американским. Они преуспели в этом, но так не могло продолжаться вечно.
— А что же происходит сейчас, как вы считаете?
— Остался ли Нью-Йорк местом, где происходит все самое важное? Думаю, да, но уже не в той степени, как это было в 1970-х. Сейчас очень большое значение имеет Лондон, возможно, Берлин, Дальний Восток, безусловно. Но дело даже не в этом: самые важные вещи не происходят нигде, потому что они происходят везде. Конечно, всегда нужен какой-то город — как пристань, как якорь, но все же я не думаю, что сейчас мы должны мыслить в категориях городов и стран. Мы находимся в уникальном моменте истории, когда искусство не метафорически, а в реальности стало наднациональным. И хотя все, что мы видим в политике, противоречит этому, благодаря происходящему в искусстве можно сказать, что мир наконец един. Я понимаю, что это может быть нелегко слышать человеку из России...