В прокат вышел фильм Бенуа Жако "Дневник горничной" (Le Journal d'une Femme de Chambre, 2015). МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ оценил смелость режиссера, решившегося на верность не только духу, но и букве скандального романа Октава Мирбо. Тем самым Жако бросил вызов "самим" Жану Ренуару и Луису Бунюэлю: в свое время они словно соревновались, кто радикальнее пресловутую букву исказит.
Безжалостная сила Селестины не добра и не зла
Фото: ММКФ
Прошедшая огонь, воду и медные трубы горничная Селестина, железная девка, овладевшая секретами парижского шика и кажущаяся принцессой на фоне своих провинциальных "хозяев", — такой же нарицательный персонаж французской культуры, как д'Артаньян или Тартарен из Тараскона. Роман Мирбо, анархиста, антимилитариста, антиклерикала и пылкого дрейфусара, в 1900 году вызвал нешуточный скандал. Писатель посмел взглянуть на "чистое общество" глазами субретки. И не просто взглянуть, а вынести ему устами Селестины не подлежащий обжалованию приговор, который проще всего резюмировать строкой из песни Жака Бреля: "Буржуа подобны свиньям". Мирбо перевернул социальные роли, предписанные классической традицией. Прежде слуги разыгрывали грубые интермедии в паузах между благородными господскими страстями. Отныне мир слуг — держащих, по справедливому замечанию Селестины, в своих руках хозяйские жизни — с грозной брезгливостью взирал на господские выходки.
Набожная провинция, по Мирбо, — трагикомический ад, населенный в лучшем случае сатирами, брюхатящими безответную прислугу, в худшем — серийными педофилами. Общество охнет, только если насилие увенчается садистским убийством. Но Мирбо был не памфлетистом, а блестящим писателем, он прошел между Сциллой бульварной спекуляции на пикантной теме и Харибдой выжимания слез сочувствия к "униженным и оскорбленным".
Селестина давно отказалась от роли жертвы. Она — чертовски двойственная героиня: ее скрытая безжалостная сила не добра и не зла. И чертовски киногеничная: не мудрено, что "Дневник" экранизировали Ренуар (1946) и Бунюэль (1964), у которых Селестину играли соответственно блестящие Полетт Годдар и Жанна Моро. Но текст Мирбо словно "жал" обоим гениям, и они его вполне хирургически переписывали.
Ренуар, получив возможность снять фильм своей мечты в голливудском изгнании, трезво оценил пределы местной творческой свободы, отказался от потуг на воплощение "французского духа", тайной которого владел как никто, и сделал ставку на предельный антиреализм. В пряничных павильонах его "Дневника" водили хороводы гротескные и потешные маски.
Бунюэль (1964) перенес действие в 1928 год, придав ему политическую актуальность. Конюх-садовник Жозеф, по-своему, по-мужлански предложивший Селестине руку, сердце и совместный бизнес со стартовым капиталом, украденным у господ, вырос из просто безжалостной твари и почвенного юдофоба, как у Мирбо, во вполне себе фашиста, час которого еще пробьет в годы оккупации.
Но главный "грех" Ренуара и Бунюэля в другом. Оба они — как старые анархисты — жаждали превратить Селестину в свою "союзницу", заставить ее "определиться", опровергнуть страшную правду, которую открыл долго присматривавшийся к ней Жозеф: "Мы с тобой — одинаковые". И потому они оба Жозефа "повязали кровью". У Ренуара он убил безобидного соседа-клоуна, отставного капитана, у Бунюэля — изнасиловал и убил девочку. Селестина же, якобы поддавшись на его посулы, разоблачала зверюгу.
Жако накопил достаточный опыт "аморальных" экранизаций — "Путешествия на край ночи" (1988) Луи-Фердинанда Селина, "Школы плоти" (1998) Юкио Мисимы, "Фальшивомонетчиков" (2010) Андре Жида, не говоря о биографии маркиза де Сада (2000), — чтобы не испугаться двусмысленности Мирбо. Его Селестина (Леа Сейду) не является в особняк бездушной стервы мадам Ланлер и ее похабника-мужа ниоткуда, из условного Парижа, как у Ренуара и Бунюэля. Ее анамнез восстановлен, как и в романе, через флешбэки. Вещная среда, о реконструкции которой Жако позаботился с педантизмом хронического экранизатора, усугубляет вонь грязи, в которой радостно барахтается "прекрасная эпоха". Селестина, с головой окунувшаяся в эту грязь с двенадцати лет, даже позволяет себе уронить пару слезинок над своей судьбой.
Ну да, Жако восстановил историческую справедливость: его Жозеф (Венсан Линдон) не заблуждается, разглядев в Селестине родную душу или, точнее говоря, родное бездушие. Какими, однако же, романтиками кажутся Жако великие предшественники, рифмовавшие униженность и оскорбленность с благородством и честностью. Жако, конечно, прав: все так, но с одной крохотной оговоркой. Жако — не Ренуар и не Бунюэль. Его "Дневник" — отличная, честная в своей жестокости экранизация, но и только, а фильмы "наивных" гениев прошлого — живущие своей собственной жизнью, равноценной с жизнью романа Мирбо, но никак не подчиненной ему.