Некролог
Фото: Алексей Куденко, Коммерсантъ / купить фото
В Москве вчера на 84-м году жизни умер народный артист СССР Лев Дуров.
Великий театральный режиссер Анатолий Эфрос сказал когда-то о Дурове слова, которые редко какой режиссер скажет об актере: "Дуров включается в роль всем своим существом. Все его натренированное тело выражает сущность момента. Его отдача роли как бы не имеет границ". Дуров был неразлучен с Эфросом четверть века с лишним, переходя за ним из театра в театр: из Центрального детского театра, куда выпускник Школы-студии МХАТ пришел служить осенью 1954 года, в Театр имени Ленинского комсомола, затем — в Театр на Малой Бронной, где Дуров сыграл свои самые громкие театральные роли — Чебутыкина (1967) и Тибальда (1970), Яго (1976) и Жевакина (1975). По словам Эфроса, не было такой режиссерской задачи, если не дурной фантазии, которую Дуров не смог бы исполнить,— даже если речь шла о том, чтобы в ужасе от появления Каменного гостя взобраться на отвесную стену. Немудрено, что Дуров слыл чемпионом по количеству полученных на съемочных площадках травм, в том числе смертельно опасных.
Он был из тех самых Дуровых, род которых известен в России с 1540 года: придворные и прославленные цирковые артисты, настоятельница Новодевичьего монастыря и кавалерист-девица. Но в его облике не было ничего ни аристократического, ни героического, ни возвышенного. Мужчина — если не сказать "мужичок", "мужчинка" — как все. Разве что чуть утрированные, укрупненные природой черты лица придавали его обыденности то, что называют характерностью. Эта характерность и обрекла его главным образом на роли эпизодические или второго плана. В огромной — свыше 200 ролей — фильмографии Дурова главные роли можно пересчитать по пальцам. Но как бы ни мал был его эпизод, отдача роли все равно не имела границ: он додумывал от и до жизнь любого своего персонажа — будь то упивающийся собственной подлостью гестаповский агент Клаус в "Семнадцати мгновениях весны" (1973) Татьяны Лиозновой, которого Дуров придумал как несостоявшегося поэта; или чудак по фамилии Ангел — провинциальный гений, сделавший открытие, над которым билась героиня фильма Александра Прошкина "Ольга Сергеевна" (1975); или собирающий народ для "разврата" официант в "Калине красной" (1973) Василия Шукшина. Его актерский диапазон изумляет — от капитана де Тревиля в "Д`Артаньяне и трех мушкетерах" (1978) Георгия Юнгвальд-Хилькевича до могильщика своей родной деревни в почвенной трагедии Элема Климова "Прощание" (1981). Иначе говоря: от Александра Дюма до Валентина Распутина.
Хотя если маркировать его обычное амплуа социально, то герой Дурова был мещанином, обывателем (без всякого, боже упаси, пейоративного акцента). Иначе говоря, "маленьким человеком" — самым загадочным персонажем русской литературной традиции, в душе которого таятся неведомые миру страсти. "Маленький человек" Дурова оказывался в критических обстоятельствах, в которых только эти страсти и вырывались наружу. Критические — это вовсе не означает роковые или мелодраматические. Таким кризисом могло быть отважное, но заведомо обреченное решение его Лени из "Облаков" (1973) Бориса Степанова сделать предложение соседке. И его отступление через дыру в заборе — с тарелкой борща, налитой соседкой для мамы "жениха",— было неподдельной маленькой трагедией.
Дуров, как никто другой, умел сыграть зло, таящееся в маленькой душе Клауса, или зябкого душегуба Малютки в "Високосном году" (1961) Эфроса, или телохранителя Рафинада во "Всей королевской рати" (1971) Александра Гуткевича и Наума Ардашникова. Даже его сценический Яго был своего рода "маленьким человеком", не говоря уже о скромняге Гэли Гэе, превратившемся в машину для убийства, в редчайшей на советской сцене постановке (1965) раннего шедевра Брехта "Что тот солдат, что этот". Недаром советское кино так щедро осыпало его ролями кулаков и подкулачников, кокаинистов-золотопогонников и растратчиков. Всех этих капитанов Тетькиных ("Хождение по мукам" Василия Ордынского, 1977) и прапорщиков Комаровых ("На ясный огонь" Виталия Кольцова, 1975), Счастливчиков Чарли ("Вооружен и очень опасен" Владимира Вайнштока, 1977) и Акинфиев Поклоновых ("Крестьянский сын" Ирины Тарковской, 1977). В какой-то момент Дуров стал ассоциироваться исключительно с такой вот экранной нечистью, хотя в "Последнем дне зимы" (1975) Владимира Григорьева сыграл аж прораба — Героя Социалистического Труда.
Но с такой же убедительной силой он играл столь же скрытое в маленьких душах благородство осветителя Рябикова, удочерившего сироту в "Странных взрослых" (1975) Аян Шахмалиевой или начальника стройучастка Сидорова в "Ксении, любимой жене Федора" (1974) Виталия Мельникова, заглушившего собственное одиночество круговертью хозяйственных забот.
А еще — и это высший актерский пилотаж — Дуров гениально играл актеров, возможно, порой, как в "гибнущего всерьез" слишком характерного актера в "Успехе" (1984) Константина Худякова, вкладывая в экранные образы собственные невидимые миру профессиональные страдания. И его первая главная роль была роль актера — но не просто актера, а актера в его идеальном воплощении. Нищий актер кукольного вертепа в Литве XVI века по жестокой иронии бесприютной судьбы был вынужден не просто играть Иисуса Христа, но и стать народным Христом в "Житии и вознесении Юрася Братчика" (1967). Но XX век так же жестоко обошелся с актером, как XVI с его героем. Фильм Владимира Бычкова, который можно назвать вертепным вариантом "Андрея Рублева", на 22 года оказался на полке.
И недаром своей любимой Дуров без иронии называл роль актера Сан Саныча в забаве Юлия Гусмана "Не бойся, я с тобой" (1981). Ведь его бывалый Актер Актерыч, моряк и каратист, побеждал там зло волшебной силой искусства с кулаками.
