Владимир Путин выступит на сессии Генассамблеи ООН впервые за десять лет. Ранее в интервью телеканалам CBS и PBS президент заявил, что в своей речи обозначит российское видение международных отношений, а также затронет тему борьбы с «Исламским государством». Ожидается, что Путин будет говорить и об Украине, но аналитики считают, что эта тема не будет главной. Доцент кафедры политической теории МГИМО Кирилл Коктыш ответил на вопросы ведущей «Коммерсантъ FM» Оксаны Барыкиной.
Фото: Дмитрий Азаров, Коммерсантъ / купить фото
— Как вы полагаете, на чем именно сосредоточится Владимир Путин?
— Жанр выступления на Генассамблее ООН предполагает, что Путин очертит какие-то контуры мирового порядка, ведь понятно, что вашингтонский консенсус умер, так и не заработав. Вернее, он просуществовал года до 1998, и мир как монополярный не состоялся. При этом тот мир, который был, биполярный, он естественным образом не восстановим. Справедливо ожидать, что Путин даст какие-то контуры нового мирового устройства, и, в первую очередь, с точки зрения безопасности.
— Это будут общие его высказывания, конкретно про Сирию, Украину он будет говорить?
— Про Сирию, естественно, он скажет, и тут будет озвучена и подтверждена российская многолетняя позиция, что суверенные законы избранного правительства лучше любой другой альтернативы, и другого пути, кроме как поддерживать суверенное государство, наверное, нет. Это будет противоречить американской установке по поводу того, что какие-то те либо иные ценности, в первую очередь, ценности прав человека, могут стать выше суверенитета. В этом плане, наверное, концептуально будет подтвержден принцип сохранения, принцип суверенитета как краеугольного камня вестфальской системы.
— На примере Сирии?
— В том числе, на примере Сирии. Также, наверное, будет на примере Ливии, в том числе, на примере «арабской весны», возможно, что здесь же будет затронута Украина, так как по той простой причине, что роль Соединенных Штатов в украинских событиях, она бесспорна, так что я думаю, что вполне понятный спектр вполне убедительных примеров будет Путиным приведен.
— Будут ли выдвинуты какие-либо требования, условия со стороны России? Некоторые СМИ, некоторые аналитики писали о том, что в обмен на содействие России в сирийском вопросе должны быть включены в состав широкой коалиции по борьбе с ИГ силы Башара Асада, именно этого потребует Путин, согласны вы с этим?
— Это было бы очень логично, это было бы сильное предложение в том случае, если в коалицию против ИГ будет включен Иран, и будет режим Башара Асада, то это очень сильно усилит позицию России. Сделает аргументацию достаточно рабочей, особенно на фоне того, что по признанию американцев, американская операция и управляемая Соединенными Штатами антитеррористическая коалиция таким образом зашла в тупик.
— И якобы, именно это условие, — подключить силы Башара Асада, — неприемлемо для администрации Барака Обамы?
— Но оно фактически приведет к потере лица администрации Барака Обамы, потому что они провозглашали Башара Асада слишком долго средоточием зла, слишком долго провозглашали борьбу с ним одной из целей американской политики, и сейчас заключить с ним союз — естественным образом это потерять лицо. С другой стороны понятно, что пространство для маневра совсем не такое широкое. В одиночку Соединенные Штаты с вызовами справиться не могут. Более того, у мира возникает подозрение, что Соединенные Штаты и не планируют особо справляться с этими вызовами, потому что объективно от ослабления Европы Соединенные Штаты выигрывают, их переговорная позиция с Европой усиливается. Так что в этом плане Путин может затронуть очень правильные струны, поставив вопрос, что если «Исламское государство» является общей проблемой, глобальной проблемой, как об этом говорил Обама, то и борьба с ним должна носить системный понятный характер и основываться на твердых принципах международного права, которое все-таки проверено 300 годами существования той вестфальской системы.
— А что Россия может предложить взамен?
— Россия может предложить взамен, по крайней мере, не наземную операцию — это точно, но участие своих вооруженных консультантов, присутствие своего оружия и присутствие своей авиации — это то, что, наверное, Россия вполне может сделать.
— На фоне того, что в России кризис?
— Несмотря на то, что в России кризис, понятно, что такого рода присутствие не потребует больших ресурсов. Более того, это присутствие и так по факту уже реализовано в том смысле, что Россия выполняет договора с сирийским правительством по поставке вооружения и по обеспечению Сирии вооруженной техникой, военной техникой. В этом плане ситуация вряд ли потребует экстраординарных усилий, по сравнению с сегодняшним днем.
— Может ли Москва сейчас вообще диктовать условия кому бы то ни было?
— Почему нет? Соединенные Штаты заинтересованы закрыть большую часть глобальных проблем до конца декабря, то есть до начала активной фазы предвыборных кампаний. В противном случае Обама оставляет очень плохое наследство демократам, и понятно, что после начала предвыборных кампаний никакой активной международной политики Штаты вести по факту уже не будут. Поэтому у России больше времени, чем у Штатов, а это тоже ресурс, который вполне может быть конвертирован.
— Сейчас ситуация складывается таким образом, что без участия России миру и администрации Обамы не обойтись?
— Получается так, потому что визиты лидеров всех ближневосточных стран, вернее большинства ближневосточных стран, в Москву после того, как Москва активизировала свое присутствие в Сирии, — это явный знак, что Штаты, во-первых, не справляются с ролью блокера на Ближнем Востоке, а во-вторых, это месседж того, что вес России признается непосредственными участниками конфликта и теми, кто присутствует в регионе. А это очень весомый аргумент.
— В понедельник ожидается встреча Путина и Обамы, насколько их разговор с глазу на глаз будет отличаться по тону от публичных заявлений?
— Не думаю, что он будет сильно отличаться, потому что публичные заявления — это все-таки логика подготовки к торгу, а встреча с глазу на глаз — это непосредственно торг. Публичные заявления адресованы тем, кто наблюдает за переговорами, сами переговоры — это закрытая от посторонних глаз шахматная доска. Там тон будет скорее рабочий и конструктивный, стороны будут смотреть, что на что они могут поменять, где какие решения могут быть достигнуты, а где решения недостижимы и про них проще на данной встрече просто забыть.