 |
| От обилия фильмов в фестивальной программе разбегаются глаза. Но на слуху останутся лишь те, где едят собак и вставляют свечку в задницу |
Вообще-то, когда говорят о злобе дня нынешнего, забывают, что мир был жесток всегда. Любое великое противостояние, любой военный или религиозный конфликт заканчивались в итоге "переходом на личности". Религиозные догмы или расовые теории с церковных кафедр или партийных трибун спускались на каждую улицу, в каждый дом, в каждую семью. Что тоже благодатная почва для кинотрагедий.
На фестивале знаменитый немецкий киноэкспрессионист Вернер Херцог показал историческую драму "Непобедимый" — об уникальном силаче из еврейского местечка. Дело происходит в еще догитлеровской Германии. Набирающие вес нацисты пытаются, надев на гиганта белокурый парик, сделать его своим символом — тевтонским Зигфридом. Но силач, как бы предвидя трагедию холокоста, пытается поднять на борьбу своих кровных братьев. Однако его не слушают, и еврейский пророк погибает в канун гитлеровского путча.
Не менее поучительную историю поведал израильтянин Амос Гитай в фильме "Эдем", поставленном по рассказу патриарха американской литературы Артура Миллера. Кстати, и сам он участвует в картине в качестве актера. Кино — про сионистов (некоторые из них одновременно были и коммунистами), которые отправились осваивать Палестину. Услышав о гитлеровском геноциде, один из них едет воевать в Европу и даже в порядке, так сказать, расовой мести насилует жену немецкого фермера. Но и в Палестине дела обстоят не лучше. Победители нацистов, вернувшиеся на Землю обетованную, оказываются у разбитого корыта. Идеалистический пафос пионеров Палестины разбивается о суровую реальность, в которой арабы и евреи не хотят и не могут жить в мире.
И все же оба фильма — только аллегорические постскриптумы к свершившемуся. Акценты давно расставлены, победители известны, роли положительных и отрицательных персонажей давно расписаны. У сегодняшнего насилия совсем иной образ. Ужас и жестокость перешли из истории в частную, повседневную жизнь. Кинематографисты кожей ощущают кошмар бытия — страшную угрозу, таящуюся в соседе по квартире, в любовнице, в брате или друге,— но выражают это разными способами — от "нового реализма" до поэтично-аллегоричной метафизики.
 |
| Мирную жизнь Венеции тревожат не только экранные ужасы, но и вышедшие на улицы в начале фестиваля вездесущие антиглобалисты с лозунгом "Большая восьмерка, тебе не отменить правду!" |
Инфантильность сознания молодежи как источник насилия — тема, весьма актуальная для западного общества. Но американское кино, как правило, предпочитает ее не поднимать. Ну а если поднимает, то, как в случае с истеричным, несмотря на все стремление к отстраненности, Кларком, в форме прямого назидания. А что делать? После триумфа Квентина Тарантино и его эпигонов насилие в кино перестало восприниматься драматически и стало просто составной частью культурного пейзажа.
Об этом напомнила совсем не похожая на фильм Кларка, но точно так же шокировавшая венецианскую публику южнокорейская лента "Адрес неизвестен" режиссера Ким Ки Дука, автора уже прославившегося своей жестокостью фильма "Остров". Новый фильм режиссера по отталкивающей силе не уступает предыдущему. Его герои и героини живут в окрестностях американской военной базы — наследия корейской войны. Здесь и начинается насилие, и страшный эффект усиливается от красоты окружающего осеннего пейзажа. Прекрасная корейская природа словно раз и навсегда осквернена вторжением иноземной базы в лоно этой красоты.
Обитательница заплеванного вагончика всю жизнь пишет письма чернокожему американцу, отцу своего ребенка, но письма возвращаются с военным штампом "адрес неизвестен". Ребенок за это время вырос и стал изгоем общества — промышляет отловом и истреблением окрестных собак и почти так же садистски обращается с матерью. В другой семье, едва сводящей концы с концами на пенсию погибшего отца-ветерана, брат выбивает сестре глаз. Одноглазая девушка крутит роман с американским солдатом, который помогает ей вернуть зрение и красоту. Но, когда у влюбленных происходит конфликт, кореянка вновь выкалывает себе "чужой" глаз. В финале мать, оплакивая детей, поедает труп своего погибшего сына.
Эти сцены, отдающие запредельностью, все-таки метафоричны. Они содержат определенную долю черного юмора, но прежде всего в них можно усмотреть праисторические, фольклорные корни насилия. Только по внешним признакам все это может напоминать знакомую нам "чернуху". Корейский фильм далек от попыток жизнеподобия и предлагает целую философию насилия как органичной части современной действительности. Насилие, по Ким Ки Дуку,— это одна из форм диалога, эффективного взаимодействия разных тел, это способ человеческой жизни. Насилие, ставшее повседневностью, не только разрушительно, деструктивно, оно рождает что-то качественно новое.
Ким Ки Дук говорит о "прекрасном насилии". Только через насилие в современном мире может осуществляться любовь, ничего общего в принципе не имеющая со счастьем. "Мои персонажи живут как будто в клетке. Но жизнь — это и есть клетка, из которой можно вырваться только со смертью",— утверждает режиссер. И его кино столь же философично, нестрашно и даже поэтично, как его слова.
 |
| Корейский режиссер Ким Ки-Дук торжествует, поставив на уши весь кинофестиваль своим фильмом "Адрес неизвестен" |
Австрийский кинодокументалист Ульрих Зайдль свою первую игровую картину "Собачья жара", представленную в Венеции и сразу признанную событием, сделал методом чистой, однако прекрасно подготовленной импровизации. Это шесть разных историй об одиночестве и агрессии, разыгранных на окраине летней Вены. Обыватели прячут свои целлюлитные тела в аккуратных коттеджах и сотах многоэтажных домов, в железных коробках автомобилей и в оазисах супермаркетов. В августе "под созвездием Пса" одуревшие от жары венцы начинают сатанеть. Страна гармоничных гениев и родина вальсов породила рекордный уровень психопатий и фрустраций, особенно среди женского населения. Жестокого сарказма полна сцена, когда одному из героев вставляют в задницу свечу, поджигают и заставляют петь национальный гимн о красоте родной страны.
Ульрих Зайдль не пошел по пути модной датской "Догмы" или того же Ларри Кларка, где кино не отличается от домашних видеосъемок любительской камерой. Даже порноэпизоды, снятые с участием добровольных натурщиков в реальном свингер-клубе, или стриптиз 60-летней дамы режиссер вводит в свой жестко заданный контекст, а не выдает за импровизацию. Хотя именно на основе импровизации было отснято с участием профессиональных и полупрофессиональных актеров и любителей-непрофессионалов 80 тыс. м материала, из которых в фильм вошли только 3 тыс.
Режиссер дает понять, что в этих людях еще сохранилось что-то человеческое. Однако он отнюдь не пытается нас утешить. По словам Ульриха Зайдля (и в этом он полностью сходится с Ким Ки Дуком), "жизнь не имеет ничего общего со счастьем".
"Адрес неизвестен" и "Собачья жара" — два венецианских фильма, ставшие центральными для всего кинофестиваля. Не знаю пока, получат ли они награды (весьма вероятно), однако уже сегодня они стали событиями — в том числе потому, что по-своему представляют два лика современного насилия, эскалация которого превзошла все стандарты безумного XX века. Насилия, из атрибута романтического, трагического и патетического прошлого ставшего элементом заурядной современности. Насилия, которое всегда где-то рядом.
Жестокие фильмы Венецианского фестиваля объединяет одно — насилие в них осмыслено не только как социальный и этический, но и как художественный феномен современной культуры. Последнее — самое важное: насилие может жить в искусстве, если остается его частью.
Сегодня кино, великий вампир, с удовольствием подпитывается жестокостью реального мира, буквально вздувшегося от ее обилия. Одновременно само кино выплескивает в мир новые порции зверств, но уже облагороженные искусством. Процесс трансформации зла реального в зло целлулоидное — самый тяжелый и верный экзамен на профессионализм для современного кино. Фильмы — главные сенсации Венецианского фестиваля этот экзамен прошли.
АНДРЕЙ ПЛАХОВ