Фестиваль «Территория», проходящий при поддержке Альфа-Банка, Фонда Михаила Прохорова и компании СИБУР, показал на сцене Театра наций тонкий и многослойный балет о мужском естестве «Превращаемые» компании Теро Сааринена из Финляндии. О танце буто и хореографической эрудиции с выдающимся танцовщиком и хореографом ТЕРО СААРИНЕНОМ поговорила ЕЛЕНА Ъ-КРАВЦУН.
Фото: terosaarinen.com
— Почему вы, будучи успешным танцовщиком Финского национального балета, решили покинуть его и увлеклись буто, японским танцем?
— Я ушел из Финского национального балета еще в 1992 году, после восьми лет работы в труппе. Тогда я почувствовал, что мне необходимо усовершенствовать мое понимание танца и мужского танца в частности. Поэтому я поехал в Японию изучать традиционный танец и танец буто, современный японский танец, возникший после Второй мировой войны.
— Что вас так влекло в Японию?
— Меня всегда привлекали старинные традиционные танцы со всего мира. Мне кажется, в них есть что-то питательное, ведь эти танцы сохранили аромат эпох, особенности, передававшиеся сотни лет. Это говорит о важности танца в целом и о той роли в обществе, что он играл. Я изучал также один из видов традиционного театра Японии — кабуки, синтез пения, музыки, танца и драмы. Кстати, мое последнее увлечение — это китайская опера, которой я интересуюсь уже полтора года.
— Какие знания вы почерпнули там?
— В Японии я оказался сразу после Национального балета, мира классического танца. Это было очень возбуждающе. Тогда я усовершенствовал свое понимание танца как такового. Танец буто был своего рода революцией, реформой танца, в основе которой лежала идея сломать эстетизм, преодолеть красоту, которая уже не имеет никакого значения в искусстве, да и вообще в культуре. Темп этого танца специально замедлен, так как отталкивается от образов подсознания. После буто перестали существовать правильная или неправильная форма движения. Все стало вдруг возможным, даже неподвижность и движение подсознательного, танец стал самопознанием. Этот значительный опыт сыграл большую роль в становлении меня как хореографа, конечно.
— Насколько важно сегодня танцору обладать хореографической эрудицией, на ваш взгляд?
— На мой взгляд, танец сегодня — важная часть нашего мира, так как наше внимание очень рассеяно, мы отвлекаемся на все эти сообщения в мессенджерах и вайберах. Люди думают, что близки, но на самом деле мы далеки даже от понимания собственного тела. Поэтому мы очень нуждаемся в совместном танце, в движении, память о котором на самом деле хранится внутри каждого. Танец может быть инструментом для нахождения взаимопонимания людей разных стран, это универсальный язык.
— Ваш нынешний спектакль «Превращаемые» исследует тему мужской чувственности. А что это вообще такое?
— Есть существенные различия в том, чтобы быть мужчиной-танцором и мужчиной в принципе. Я против стереотипных представлений о «балетных» людях и, в частности, о мужском танце. Мужчина-танцор может быть удивительно чувственным и чувствительным, но это только усиливает его мужественность. В этом спектакле я собрал восьмерых разновозрастных танцоров, владеющих разными танцевальными техниками. И то, что они все разные,— это круто. Моей целью было найти новую форму выражения состояний этих восьми очень разных танцоров.
— Почему в спектакле совсем нет женщин?
— Потому что это про мужчин. Восемнадцать лет назад я сделал спектакль исключительно для танцовщиков-мужчин, это был первый спектакль моей труппы, он, кстати, до сих пор входит в наш репертуар. Сегодня, когда я отмечаю свое пятидесятилетие, мне захотелось как будто посмотреть в зеркало и увидеть, что такое мужской танец сейчас. Смогли ли мы создать что-то действительно новое? Стал ли мужчина-танцор тем, кем не был никогда до этого? Спектакль «Превращаемые» — про погружение в эти вопросы.
–– Однажды вы сказали, что вы видите сцену как холст. Что вы имели в виду?
–– Когда я был подростком, я очень много рисовал, моим хобби в юношестве были визуальные формы искусства. Это осталось навсегда, я увлеченно работал с художниками, достаточно вспомнить наши совместные работы с Микки Кунтту, всемирно известным светодизайнером. Нашему сотрудничеству с ним уже больше 20 лет. Вместе мы используем сцену как холст, чтобы создать особый мир. Каждый раз необходимо точно знать, что ты хочешь сказать, чтобы выработать особый облик спектакля.
— Напоследок не могу не спросить про ваш сольный спектакль «Hunt» («Охота») на музыку «Весны священной» Стравинского. Его премьера прошла на Венецианской биеннале в 2002 году, после чего, как известно, вы станцевали его 174 раза по всему миру, в том числе и в Москве на фестивале «Территория». Вы его еще танцуете? Что он для вас значил?
— Я мужественно решил прекратить его танцевать после 12 лет работы. Этот балет довел меня до кипения. Этим танцем мы вместе с мультимедиа-художницей Маритой Лиулией хотели сказать, что медиа вокруг нас испарили ценность человеческого общения — какова цена корпоративных знаний, если человечество будто онемело? Но это еще и размышление о жизни артиста: что делать, когда становишься старше и твои профессиональные качества все больше притупляются? Дуализм жизни как тема, затронутая тогда, привлекает меня и по сей день.