Выставка живопись
В Третьяковской галерее на Крымском Валу открылась грандиозная ретроспектива живописца Валентина Серова к его 150-летнему юбилею — более 100 картин и около 150 графических листов. Третьяковка правдами и неправдами извлекла все, что можно, из 25 наших и четырех западных музеев. Рассказывает ВАЛЕНТИН ДЬЯКОНОВ.
В истории русского искусства трагических фигур хватает, но случай Валентина Серова особый. Смешно сказать, но его трагедия в востребованности, заставлявшей из года в год зарабатывать неплохие деньги бесконечным утомительным портретированием всех и вся. Серов сегодня, наверное, вертится в гробу, ибо Третьяковка предъявила нам самую полную из возможных портретную галерею. Тут все: и шедевры, и качество, и вещи, которые явно не удались не из-за недостатка таланта, а из-за невероятной скуки этого занятия. Отдельная гордость — портрет Александра III из Офицерского фонда королевской лейб-гвардии Дании, вещь практически неизвестная здесь, поскольку была заказана и подарена датскому офицерству Николаем II еще в 1899 году. И да, это просто очередной посмертный портрет царя, ничем не примечательный, особенно в сравнении с портретом на другой стороне фальшстены, где недавно умерший Александр выглядит живым и провожает зрителя своим тяжелым взглядом, что твоя Мона Лиза. Как человеку трудящемуся, Серову было за что благодарить годы реакции при императоре: усечение политических свобод сопровождалось экономическим ростом, и новый класс преуспевающих фабрикантов и буржуа отчаянно хотел себя музеефицировать.
Кстати, из моделей Серова император на этой картине редкий человек, у кого вообще есть взгляд как таковой. Серов блестяще моделировал головы, писал кожу, как настоящую, а право на глаза имели только самые близкие люди — Константин Коровин, например, Мика Морозов, "девочка с персиками" Вера Мамонтова. Наверное, поэтому недруги считали Серова карикатуристом. Это трудно понять сегодняшнему зрителю, но дело, видимо, в глазах. Без них человек лишь кукла или характерный актер в эпизоде.
И по-человечески Серова понять можно. Вряд ли он что-то вообще чувствовал, когда писал многочисленных князей и фабрикантов. А ведь портрет тогда не просто щелкнул и пошел — это сеансы, тяжелая рутина постоянного общения часто с неприятным человеком, деликатные вопросы оплаты труда, как в знаменитом эпизоде с Павлом Третьяковым, который, услышав просьбу Серова о задатке, спросил: "Что так скоро? Закончите — все сразу получите", чем обидел художника до крайности. В общем, если ты не Генриетта Гиршман, умница и красавица, то быть тебе обузой для художника, хотя большинству зрителей это и незаметно: Серов умел скрыть скуку за простеньким, но приятным колоритом.
Долги, дети, неуверенность в собственных силах, природный скепсис, над которым столь остроумно подшучивает Константин Коровин в своих воспоминаниях, наконец, отношения с матерью — готовый случай для ленивого фрейдиста. Серова в честь мамы назвали, и свое имя он всю жизнь ненавидел, просил друзей называть Антоном. Валентина Серова была одной из первых русских суфражисток, помогала политзаключенным, в общем, вела жизнь, далекую от семейного спокойствия. В пику матери, погруженной в общественную деятельность, Серов говорил, что писать будет "только отрадное", и действительно, в ранних работах много света, много живой натуры, как в "Девушке, освещенной солнцем", которая тут же вызвала очень резкую реакцию передвижников, недоумевавших, зачем изображать кожу с пятнами, похожими на сифилитические.
Вот так на тот момент живые классики из букварей представляли себе природу. Серов принадлежал к другому поколению, дружил с мирискусниками и старался следовать в фарватере их интереса к великим образцам прошлого. Под конец жизни Серов открыл в себе талант стилизатора, хотя и не сразу. В иллюстрациях к альбому о царской охоте в XVII и XVIII веках чувствуется, что Серов одной ногой в позднем передвижничестве, другой — в эстетском фетишизме Бенуа и компании. Характерна небольшая картина "Петр II и цесаревна Елизавета на псовой охоте", где на переднем плане калики перехожие точь-в-точь с "Боярыни Морозовой" Сурикова, а августейшие особы носят кукольные фарфоровые лица с придворных портретов Антона Рафаэля Менгса. Знаменитый занавес к балету "Русских сезонов" Дягилева по "Шехеразаде" Римского-Корсакова, добытый Третьяковкой из собрания Мстислава Ростроповича и Галины Вишневской, являет собой более чистый образчик стилизации, на этот раз под персидскую миниатюру. И вот, наконец, Серов сочиняет манерный, на уровне самого утонченного декадентства портрет Иды Рубинштейн, не уступающий по выразительности Климту. Но в следующем году художник умирает от болезни сердца в 46 лет, оставив после себя длинную вереницу портретов, которых могло бы и не быть, и несбывшихся надежд.