Признание в тяжелой любви

В новой поэтической серии «Свободного марксистского издательства» вышел сборник «Сопротивление» Виктора Сержа — удивительный памятник истории революционного движения и одновременно прекрасная поэзия

Виктор Серж — интереснейшая фигура, до недавнего времени почти забытая в России, но в последние годы вновь актуализированная поэтом и активистом Кириллом Медведевым — переводчиком и составителем этого сборника.

Сын бежавших в Бельгию русских народовольцев, анархист, посидевший в нескольких европейских тюрьмах, Серж попал в Советский Союз в разгар гражданской войны — в числе революционеров, обмененных в 1919 году на пленных французских офицеров — и сразу же безоговорочно перешел на большевистские позиции. В следующем десятилетии он оказывается среди внутрипартийной левой оппозиции. В начале 1930-х, как многие троцкисты, попадает на Лубянку, а затем — на Урал. В отличие от большинства своих товарищей, он сумел выжить. Благодаря протестам французских писателей-коммунистов в 1936 году Серж возвращается в Европу, но во Францию его по старой памяти не пускают. Серж отходит от активного участия в политической деятельности, пишет воспоминания и романы. Затем — вновь бежит, на этот раз от нацистской оккупации, и умирает в Мексике в конце 1940-х. В свой советский период он дружит, или по крайней мере общается, почти со всеми главными поэтами времени — от Волошина до Хармса. И — сам пишет стихи.

В основе этого сборника — тексты, написанные им в середине 1930-х в оренбургской ссылке, и затем — в первые бельгийские годы. Это пространные верлибры со спонтанно возникающей рифмой, сочетающие символистские прозрения с марксистским анализом, и одновременно документально фиксирующие мельчайшие жесты. Для русской литературы 1930-х — как печатной, так и нет — это необычные тексты, скорее воспринимающиеся в контексте поэзии европейской. Но интересно другое.

Французский поэт и русский большевик, Серж был, наверное, одним из немногих людей в СССР 1930-х, для кого мировая революция была не пустой риторикой, а длящимся реальным процессом

Свой сборник Серж посвящает товарищам по ссылке — коммунистам, не нужным более партии, революционерам, преданным собственной революцией. И в какой-то мере он пишет стихи за них, заглушенных, сохраняет их речь, которую никто больше не услышит. А заодно — усталых старух, инвалидов и нищих — всех тех, ради кого была сделана революция и кто оказался исключенным, лишенным голоса в сталинском режиме.

Вообще-то этим — отчаянной попыткой дать слово тем и тому, у кого оно отобрано, занималась большая часть советской нонконформной поэзии сталинского времени. Однако речь для нее была предельно затрудненной, незаконной и невозможной. Для этой речи не было места не только в государстве, но и в воздухе. С Сержем все по-другому — он, несмотря на все свое отчаяние, может говорить, дыша полной грудью, пишет так, будто имеет на это право.

Как это получается? Во-первых, дело в языке. Серж писал по-французски. Это ослабляло надзор, его тексты не совсем принадлежали русской культуре, в какой-то небольшой мере выпадали из государственного управления ею, оставались частным делом. Это же позволяло языку Сержа, в отличие от его тела, чувствовать себя свободным. Его язык не был травматизирован и скомпрометирован, он не был языком допросов и предательств. Французская речь создавала не то чтобы отстранение, но некий трагический зазор, в котором исповедь о крушении русской революции все еще могла быть произнесена.

Другая вещь, делающая его стихи возможными и необходимыми,— то, к кому была обращена эта исповедь. Французский поэт и русский большевик, Серж был, наверное, одним из немногих людей в СССР 1930-х, для кого мировая революция была не пустой риторикой, не безнадежно упущенной мечтой, а длящимся, несмотря на все поражения, реальным процессом. Его стихи интернациональны в самом прямом смысле. В этих текстах он и его товарищи — не последние свидетели катастрофы, не одинокие плакальщики. Они держат речь перед участниками освободительных движений Румынии и Вьетнама, Испании и Америки, прошлого и будущего. На фоне спектакля московских процессов Серж ставит себя и своих друзей перед другим, настоящим судом. Его речь, несмотря на все признания в кровопролитии и жестокости, не самобичевание. Она и не оправдательная. Она требует внимания, и главное — солидарности: готовности принять смерть и счастье, веру и вину каждого. Солидарности не скомпрометированного лозунга, но утомительной, тяжелой любви.

"...И если мы поднимали народы и потрясали континенты,
убивали грандов, уничтожали старые армии, старые города, старые идеи,
начинали все заново на этих старых грязных камнях,
этими усталыми руками, с теми остатками души, которые есть у нас,
то не для того, чтобы торговаться с тобою сейчас,
печальная революция, наша мать, наше дитя, наша плоть,
наш обезглавленный рассвет, наша ночь, усыпанная звездами,
ее непостижимым, разорванным Млечным путем.

Если ты предашь себя, что нам делать, если не предать заодно с тобой и себя?
Как умереть, прожив эту жизнь, разве что, предавая, умереть за тебя?

Что мы могли бы сделать, кроме как встать на колени перед тобой
в этом позоре и этой тоске,
раз, служа тебе, мы навлекли такую тьму на тебя?

Если другие найдут в твоем сердце, пронзенном тысячу раз,
возможность жить дальше и сопротивляться тебе,
чтобы спасти тебя через 20 лет,
через сто лет,
мы благословляем их, мы, никогда не верившие
в благодать,
мы благословляем их в наших потаенных сердцах,
мы, не способные уже ни на что.

Мы уже не принадлежим будущему, мы принадлежим полностью этим временам,
они кровавы и подлы в своей любви к людям,
мы кровавы и подлы, как люди этих времен..."

(из стихотворения "Признания", 1938)

Виктор Серж. Сопротивление. М.: Свободное марксистское издательство, 2015