В чем выйти замуж в 45
Ирину Шабут кто-то из петербуржцев наверняка помнит как невролога Военно-медицинской академии. Многие в курсе, что Ирина одной из первых в стране организовала сеть частных домов престарелых, и читали ее блоги на Forbes — о том, как вести социально ответственный бизнес. Но есть у Ирины одно увлечение, благодаря которому за последние два года она стала ювелиром с самостоятельным и очень узнаваемым творческим почерком.
— У меня есть линия, называется "В чем выйти замуж в 45". Понятно, что не в том "крем-брюле", которое уместно в двадцать. — Ирина показывает брошь из серебра и горячей эмали в форме сирени. Рядом выкладывает крупные перстни — диковинные цветы. — В реальности таких, наверное, не существует: они растут в лесу, созданном воображением Анри Руссо. В рамках одной линии есть масса вариантов: например, вот эта сиреневая гроздь — в петличку жениху, есть уменьшенная копия пряжки на туфли, грозди для подружек невесты, которые крепятся на муаровую ленту.
— А почему именно "выйти замуж в 45"? Для вас лично это стало актуально?
— Просто 45 лет — возраст, когда принимаются новые решения. И если женщина готова вновь вступить в брак, что-то изменить в своей жизни, то в 45 она уже умеет быть окончательной и бесповоротной красавицей.
— Насколько мне известно, до ювелирных работ была керамика. Когда вы ею занялись?
— Когда мне было шесть лет. Мы жили у Нарвских ворот, и в соседнем доме в подвале у мамы девочки из параллельного класса была мастерская. Лепила там очередного Ленина и однажды просто позвала нас. Меня и подружку одевали так, чтобы потом можно было просто выполоскать — и отпускали в мастерскую. Представляете себе: ванна глины, лепи все, что хочешь!
Потом был перерыв: учеба, работа, дети росли. А затем я вновь обратилась к керамике — но тогда это уже стало способом выжить.
— Вы учились у кого-то?
— В мастерской "Шувалово", в деревне художников, у Александра Гладкого и Веры Носковой — дивных, потрясающих людей. Время от времени они берут учеников. На их старой даче — печка и перины, я там моментально прижилась, и именно там впервые попробовала соединить серебро с фарфором.
— А почему способ выжить?
— Несколько лет назад начались нешуточные проблемы на основной работе. Мне пришлось закрыть один из домов престарелых, старичков распределить — кого в больницы, кого в государственные учреждения, кого домой с сиделками. Через полгода почти все из тридцати наших постояльцев умерли...
Мои учителя старше меня примерно на поколение. Они сказали: "Ты же знаешь, как ходят босиком по земле? Все в землю уходит. А глина — та же самая земля: сначала мнешь ее руками, а потом все эти эмоции, страхи, обиды еще и в огне сгорят". Я купила 250 килограммов кафеля на складе: сперва хотела просто выложить мозаикой из битого кафеля проем между дверьми, а в итоге выложила кухню, коридор, санузел. Пришли друзья-керамисты, пошутили: "Ириша, не держи в себе — выходи на лестничную клетку".
— И сразу после этого началась ювелирная история?
— Именно. В Бельгии мы с приятельницей увидели брошь, которую я не смогла купить — по разным причинам. Мы долго думали: чем она нас так привлекает, кроме того, что безусловно красива? И поняли, что, по сути, украшение очень персонализировано: брошь видится только на худой женщине в черном кашемировом платье, обладательнице не пышного бюста. Уже тогда я знала: не смогу купить, но смогу сделать.
— Ювелиры — довольно замкнутый, камерный круг. Где вы учились на этот раз?
— Я подняла все связи, разыскивая, нужны ли кому подмастерья — цех действительно непростой. Нашла двух чудных барышень — Эмилию Туманову и Анну Йохен, молоденьких, они только начинали проводить мастер-классы по горячей эмали. Я им очень благодарна за момент объяснения технологии. В итоге, когда недавно пришла на выставку "Сокровища Петербурга", мне предложили продать капсульную коллекцию целиком ювелирной бирже. Но я поняла, что так — не хочу.
— Вы пока работаете только с серебром?
— И будет, скорее всего, только серебро: оно мне бесконечно нравится. У серебра масса возможностей: сейчас я могу в нем сделать антикварное кружево, привезенное с блошиных рынков Венеции.
— Есть еще история мужских украшений — как вы к ним относитесь?
--- Это непаханое поле. Я имею в виду не только традиционные перстни или цепи — хотя и здесь случаются открытия. У меня был недавно разговор: человек, литейщик, брутальный мужчина, "Харлей Дэвидсон", татуировки. Спрашивает: "Сколько будет стоить перстень для меня? Я так цветочки люблю". Это было так трогательно, я ответила: "Для вас — бесплатно. Хотите, эмаль положу в серединку?" А есть еще запонки, зажимы и заколки для галстука, серебряные пуговицы — масса всего.
— Вы бы хотели, чтобы ваши украшения передавались по наследству?
— Знаете, последнее, что я купила для бабушки (она умерла в очень преклонном возрасте), — это серьги. Сейчас я надеваю их иногда, тогда, когда мне должно повезти. Когда бабушка уходила из жизни, на ней были эти серьги. Мне говорили: "Везите бабушку на рентген", а я внутренне протестовала: "Она не бабушка! Она пожилая дама — и такой будет всегда". Во многом это заслуга именно серег.
Иногда я представляю, как моя правнучка или праправнучка где-нибудь во Франции или Австралии достанет перстни-цветы и скажет: "Это носила прабабушка. И она была чудо как хороша!"